Принадлежащая (ЛП) - Карлайл Лилиана

Он говорит со мной, как с собакой.

Следуя инструкциям Стефана, я храню молчание, но мои кулаки сжимаются на коленях.

— Она хорошо себя ведет, — добавляет Малкольм.

— Да. Я хорошо ее обучил.

Я стискиваю зубы.

Я твой единственный союзник здесь.

Я вспоминаю слова Стефана и заставляю себя расслабиться, говоря себе, что играю роль послушного, преданного питомца Омеги.

Позже я буду кричать во все горло.

— Как бы мне ни хотелось обсудить красоту моей Омеги, есть дело, которое нужно обсудить, — мрачно говорит он.

Я благодарна, что он меняет тему и ободряюще сжимает мое колено.

Он не подталкивает меня выше к себе на колени, когда они начинают свою дискуссию. Вместо этого он удерживает меня там, где я есть, его рука намеренно не поднимается выше, чем следовало бы.

Какой бы запутанной ни была ситуация, он все еще сохраняет уровень уважения.

И я нахожу себя благодарной, даже если не должна быть.

Он одел меня, накормил и предложил безопасное место для сна, чего у меня никогда раньше не было.

Я разрываюсь между ненавистью к себе и принятием обстоятельств так, как говорят мужчины.

Я заглушаю голос Малкольма, слышу только ровный баритон Стефана, когда разговор переключается с клубных операций на что-то более зловещее.

— Я полагаю, мы обсудили, что должно произойти с товаром. И, исходя из того, что я здесь увидел, правила не соблюдаются.

Товар. Он говорит об Омегах как о товаре.

Я сижу на коленях торговца людьми.

Мое сердцебиение учащается, и он, должно быть, замечает всплеск моего запаха, потому что другой рукой крепко обхватывает меня за талию, прижимая к себе. Я извиваюсь в его хватке, паника сжимает мою грудь, когда я пытаюсь дышать.

Но затем в его горле урчит, тихо и бережно, пока его грудь не начинает вибрировать напротив моей.

Мурлыканье. Он мурлыкает.

Это ощущение притупляет мое беспокойство, и я могу регулировать свое дыхание.

— Никто не причиняет им вреда, — настаивает Малкольм. — Просто немного играют.

— Они все явно под кайфом. Каждая Омега, мимо которой я проходил, была ошеломлена до безумия. Все это не по обоюдному согласию.

Мурлыканье продолжается, и я привязываю себя к урчанию, опасаясь, что у меня может случиться нервный срыв, если я этого не сделаю.

— Маркуса не волновало согласие. Это никогда ни для чего не было решающим фактором, так что это сложно для…

— Вот почему он зарабатывал гроши на долларе, — огрызается Стефан. — Рынку нужен продукт, который не испорчен. Например, чистые анализы крови и девственницы. Вы не пробуете продукт. Он теряет свою ценность.

Меня сейчас вырвет. Я хочу раствориться в полу, свернуться в клубок и никогда больше не всплывать.

— Но все ребята привыкли к Маркусу…

— Мне похуй на Маркуса, — рычит Стефан достаточно громко, чтобы я подпрыгнула. — Девушек не трогают. Всем присутствующим необходимо пройти детоксикацию и не выходить из дома до начала конференции. Это подарки. Они должны быть в идеальном состоянии.

Слезы текут по моим щекам, падая мокрыми каплями на его ботинки.

Он монстр.

— Парням это не понравится. — Малкольм давит. — Совсем.

— Если у них возникнут проблемы с этим, скажи им, что они всегда могут обратиться ко мне. Звучит так, будто лично у тебя есть проблемы. Не так ли?

Я вспоминаю, как легко он застрелил Альфу, который лапал меня, и часть меня надеется, что он выстрелит этому ублюдку в лицо.

— Нет, — тихо говорит Малкольм. — Я просто даю тебе знать, что думают другие.

— Опять же, не имеет значения, что они думают или чувствуют. Продукт должен всегда храниться в первозданном виде. Я ожидаю, что ты сообщишь мне о любом, кто ослушается.

— Конечно.

Я чувствую гнев Стефана. Его запах стал пряным, смешиваясь с землистостью, которая взывает ко мне. Даже несмотря на разочарование в Малкольме, он продолжает мурлыкать, и я благодарна ему за это.

Даже если он — причина моего беспокойства.

— Я так понимаю, у тебя также есть список? — Стефан спрашивает его, и Малкольм пододвигает к нему лист бумаги.

— Да. Это те, кто хочет билеты на следующие аукционы.

Не смотри на список, не смотри на список

Я знаю, что не должна.

На секунду мои глаза поднимаются, и я задерживаю дыхание.

Половину названий я узнаю сразу.

Политики. Знаменитости.

На меня накатывает тошнота, и внезапно я не могу найти в себе сил дышать.

Я сейчас упаду в обморок, дико думаю я.

Я вдыхаю через нос, выдыхаю через рот, используя всю свою силу воли, чтобы не хныкать. Стефан продолжает свое Альфа-мурлыканье, вибрация успокаивает мою внутреннюю Омегу.

Но не меня.

Он не успокаивает меня.

Я впиваюсь ногтями в ладони, ожидая окончания их разговора. Я отключаюсь от остальной части, пытаясь переварить услышанное.

Это то, от чего он спас меня? Быть подаренной или проданной на аукционе?

Как по команде, с другой стороны стены раздается крик, за которым следуют другие крики.

— Черт, — шипит Малкольм, выскакивая из кабинки. — Я вернусь.

После минуты молчания я поднимаю взгляд от земли. Стефан все еще держит меня на коленях, я спокойно сижу, в то время как крики раздаются по всей комнате. Рычание наполняет мои уши вместе с воплями Омег.

— Ты в порядке, — шепчет Стефан мне на ухо. — Ты проделала такую хорошую работу, Миа. Такая хорошая девочка для меня.

Его слова немного успокаивают меня, но мое сердце все еще болит. — Омеги…

— Я делаю то, что должен делать, — торжественно говорит он.

— Ты продаешь их, — шепчу я, все еще глядя перед собой. — Ты продаешь их с аукциона богатым или даришь их.

Он хранит молчание.

— Это то, что делают Спасители? — Я задыхаюсь. — Ты…ты причинил боль этим девушкам?

— Предполагается, что никто не пострадает, — огрызается он. — Я дал конкретные указания, что ни одна Омега не должна пострадать.

Я слезаю с его колен, и он не останавливает меня. Я стою рядом с кабинкой, мое лицо почти на одном уровне с его. Его глаза широко раскрыты, и впервые он выглядит наказанным. — Но это то, что происходит! — Я плачу. — То, что мы только что услышали, что делает твой партнер… Пожалуйста, пожалуйста, скажи мне, что это не по-настоящему. Это нечестно.

Уязвимость в его глазах рассеивается. — Ты, как никто другой, должна знать, что жизнь несправедлива, Миа.

— Прекрати сравнивать нас, — шиплю я. — Я совсем не такая, как ты.

— Я делаю то, что мне нужно, чтобы выжить. Ты делала то же самое всю свою жизнь.

Я втянута с ним в состязание в гляделки.

Он не ошибается, и я ненавижу, что он видит меня насквозь.

Он не знает о тех случаях, когда я покупала обезболивающие для своей матери. О тех случаях, когда она назначала мне встречу с кем-то в парке и передавала пачку наличных за горсть таблеток.

Если бы я этого не сделала, она бы меня не кормила.

Так что да, я сделала то, что должна была сделать, чтобы выжить, но это не его дело.

И он никак не может знать.

Я открываю рот, чтобы возразить, но внезапно мои внутренности горят. Я ахаю и теряю равновесие, и он тут же подхватывает меня, поднимая сильными руками.

— Миа? Что случилось?

Мне не должно нравиться, как мое имя звучит из его уст. Я пытаюсь сказать ему, что это судорога, но еще одна пронзает мою утробу, и я кусаю кулак, чтобы не закричать.

Он тихо ругается, сажая меня к себе на колени. Я отказываюсь встречаться с ним взглядом, стыд охватывает меня, когда пятно выскальзывает из моих черных трусиков.

— О боже, — шепчу я, пряча лицо у него на груди.

— Дерьмо, — шипит он. — Блядь.

Моя кожа горит, и мурашки бегут вверх и вниз по позвоночнику, когда я стону от боли. Я жадно вдыхаю его запах, позволяя ему соблазнить меня.

Внезапно он пахнет намного лучше, чем раньше.