Дивная книга истин - Сара Уинман

Не искушай ее, услышал он голос своей матери. Отступи назад! Она проникает в самые прочные из вещей и разрывает их на части – стену, дамбу, семью, что угодно, – она способна разрушить все, в том числе любовь. Держись от нее подальше, Фрэнсис Дрейк. Держись от нее подальше.

Его мать могла многое сказать о воде; она могла сказать многое об очень многих вещах, но не о его отце. Только то, что у него были синие глаза, он был моряком и он к ней не вернулся.

К тебе не вернулся моряк синеглазый,Наверно, тебя и не вспомнил ни разу,та-дам!

Дрейк откупорил бутылку джина. Сделал первый большой глоток и скорчил гримасу.

Как его звали, мама?

Хватит уже вопросов.

Как звали моего отца?

Счастливчик.

Это имя или прозвище?

Другого у него не было. А теперь спи.

Из трубы в реку сливались отходы с ближайшей тепловой станции; над городом плыла дымка испарений. Или то был смог, он не мог судить наверняка, но в любом случае все огни казались мутными и расплывчатыми. Знакомые краны на противоположном берегу замерли в меланхоличной неподвижности, как утомленные старцы, безучастно взирающие на город. Дрейк снял плащ и, подстелив его, уселся в тени под стеной склада. Этот мир был насыщен влагой, которая пробирала Дрейка до костей, как и воспоминания. Он поднес бутылку к губам. И вот уже он видит свою маму, бредущую сквозь туман по этому самому берегу. Ему одиннадцать лет, и он слышит, как мама зовет его отца, так и не вернувшегося домой. Он слишком юн, чтобы разобраться в происходящем, но он никому об этом не говорит из боязни, что маму упрячут в психушку. Целый месяц она вот так приходила к реке и звала. Потом однажды утром она не пробудилась, и мир уже никогда не вернулся к прежнему состоянию.

У нее было слабое сердце, сказал доктор.

Но Дрейк знал, что ее сердце вовсе не было слабым. Оно было просто слишком тяжелым и разорвалось под собственной тяжестью.

По мосту проехала повозка из пивоварни – он опознал ее по цокоту копыт, эхом доносившемуся сквозь дымку. Дрейк допил остатки джина. Пошатываясь, поднялся на ноги и швырнул бутылку в черную воду. Проследил, как она всплыла горлышком вверх и вскоре скрылась, уносимая течением в сторону Силвертауна, Уоппинга и далее в открытое море. Он совсем обессилел. Черт, да он был попросту пьян; в желудке как будто горел костер. Он двинулся в обратный путь – к уличным огням, к трезвому кафедральному величию Святого Павла, к холодной ночлежке с кричаще яркими хризантемами над кроватью.

На набережной обернулся и бросил последний, затуманенный алкоголем взгляд на Темзу.

И старая псина-река проводила его тяжким вздохом.

7

На следующий день Дрейка разбудил вой пылесоса в соседней комнате. Проклятье, теперь уже и по утрам нет покоя! Голова раскалывалась, внутренности горели, язык словно покрылся кирпичной крошкой. Он таращился на синие обои, пока не вспомнил, где находится. Поднял руку, чтобы взглянуть на часы. Черт! Он проспал обед.

Вы все еще там? – кричала миссис Марш, колотя кулаком по двери.

Да, все еще здесь, миссис Марш, промямлил он.

Он заплатил за ночлег и направился к Паддингтонскому вокзалу в попытке использовать с толком хотя бы остаток дня. Решил купить билет на самый первый завтрашний поезд в Корнуолл, а затем снять комнату где-нибудь рядом с вокзалом, чтобы уж точно не опоздать. Это все, что он смог придумать. Похмелье вгрызалось в мозг с крысиной жадностью; снова липкой волной накатило мучительное беспокойство.

Утренний час пик на вокзале давно закончился, и это избавило его от обычной толчеи при перемещении через кассовый зал. Подошедший к перрону поезд окутался облаком пара, и Дрейк прижался к стене, пропуская пассажиров и носильщиков. Взглянул на вокзальные часы. Положение стрелок напомнило ему о голоде, и тут же слева от себя он заметил буфет.

Он почти ничего не ел со вчерашнего завтрака, да и тот большей частью не задержался в желудке, переместившись на палубу парома. Заказал чай и булочку с беконом. Его тон не понравился буфетчице, проворчавшей, что слово «пожалуйста» вдобавок не помешало бы. Боже, если б она только знала! Дрейк обшарил карманы в поисках мелочи. Он вовсе не хотел быть грубым – просто экономил слова. Ему и так стоило больших усилий внятно сформулировать заказ и сдержать предательскую дрожь. Обхватив чашку двумя руками, он кое-как донес ее до столика, не пролив чай. Последний оказался темным и крепким – настоящий английский чай, не чета французскому пойлу, – и он сразу отпил большой глоток. Потом снова подошел к прилавку.

Вот ваша булочка с беконом, сэр, сказала буфетчица.

Дрейк взглянул на нее. Было ясно, что буфетчице он не нравится и что она не обманывается на его счет. Несмотря на французскую одежду и запах мятного леденца изо рта. Она понимала, какой жалкий субъект скрывается за этой внешней оболочкой.

Благодарю вас, сказал он. И приношу извинения. Тяжелая выдалась ночь.

И тяжелое утро, насколько я вижу.

Вся жизнь такова, сказал Дрейк, вымучивая улыбку.

Надеюсь, теперь ты не будешь в претензии? – подумал он и, вернувшись к столу, начал торопливо есть. Посмотрел на буфетчицу, которая убирала посуду с соседнего столика, и головная боль отпустила при виде ее подрагивающих грудей и округлых бедер. Но когда она удалилась за прилавок, мрачное настроение снова взяло верх. Как загипнотизированный, он не мог оторвать взгляд от вокзальной суеты за окном. Доев последний кусочек, он закурил сигарету. В голове как будто начало проясняться.

И в этот самый момент за окном появилась блондинка. Она привлекла его внимание, потому что замедлила шаг и повернулась, чтобы взглянуть на свое отражение в запотевающем стекле. Без тщеславия, скорее для проверки, словно она была привидением, вновь обретшим телесную форму и желающим убедиться в собственной реальности.

Мисси? Дрейк вскочил и опрокинул чашку. Нет, это невозможно. У него, должно быть, помутился рассудок. Он кое-как промокнул носовым платком пролитый чай, сел на место и постарался взять себя в руки. Закурил еще одну сигарету, но тут же раздавил ее в пепельнице – вкус показался отвратительным. Он быстро встал из-за стола. Черт возьми, это была она, никаких сомнений! В дверях ему заблокировала путь пожилая пара с огромным чемоданом, но орать на них диким голосом все же не стоило. Пробегая мимо окна, он на миг встретился глазами с буфетчицей; во взгляде ее была смесь жалости и презрения.

Только что к перронам подошли сразу два состава, и все вокруг наполнилось суматошным движением, шумом и отработанным паром.

Мисси! Мисси, постой! – кричал он.

Однако его голос тонул в общем гвалте, дребезжании тележек с багажом и клубах паровозной сажи. Дрейк остановился, чтобы перевести дыхание. Мисси нигде не было видно. Оглядевшись по сторонам, он сделал выбор в пользу метро и помчался вниз по ступенькам. Быстро взял билет и на слабеющих ногах добежал до развилки подземного перехода. Восточное направление или западное? До него донесся знакомый гул подъезжающего поезда метро. Ну же, Дрейк! Восток или запад? Гул становился все громче. Восток или запад? Он побежал к восточной платформе. Скорее всего, она едет на восток.

Платформа была забита людьми. Его быстрое продвижение через толпу сопровождалось гневными возгласами и взглядами. Мисси он не увидел, – должно быть, она все-таки поехала на запад. Он прислонился к стене и ощутил первую волну воздуха из тоннеля, вслед за которой появились ходовые огни и, наконец, сам поезд. В суматохе он потерял свою шляпу, а когда нагнулся, чтобы разглядеть ее среди мельтешащих ног, вдруг заметил Мисси. Она невозмутимо поднялась со скамейки и, глядя в зеркальце, легким мазком подкрасила и без того идеальные алые губы. Он облегченно рассмеялся. Выглядела Мисси лучше некуда.

Люди плотно набились в вагон. Она вошла в левую дверь, а его оттеснили к правой. Какой-то мужчина уступил ей место и предложил сигарету. Она приняла и то и другое, села и поместила на колени свою сумочку. Дрейк наблюдал за ней с другого конца вагона. Он испытывал неловкость и в то же время радостное возбуждение. Шляпа была низко надвинута на лоб. Он глядел сквозь годы, и этот взгляд в прошлое непроизвольно сопровождался нарастающим напряжением в районе ширинки.

Он отчетливо помнил, как впервые ее увидел. Это случилось вскоре после смерти мамы. Ему тогда было одиннадцать, и он перебрался жить к своим тетушкам. В тот день она без стука ворвалась в его комнату – этакая беспардонная красотка шестнадцати лет – и с ходу представилась.

Я Мисси Холл, твоя четвероюродная сестра. Не волнуйся, дальнее родство не помеха браку.

И громко расхохоталась, а потом вытащила пачку сигарет из кармана школьной курточки. Подошла к окну и широко распахнула створки. Закурила и выпустила струю дыма.