Странный генерал - Олег Коряков

Отец говорил, они все время уходят и уходят. Неужели бессильны люди крокодилов – баквены? Каамо знает, раньше бечуаны были сильными и сытыми. У них были мудрые и справедливые вожди – Мокагин и сын сына Мокагина – Мотлума. По всей саванне пасли бечуаны свой скот и сеяли просо. Потом пришли белые – буры и англичане, – погнали негров, и сначала было куда уходить, а теперь не стало.

Там, где всходит солнце, за рекой Крокодиловой, – буры. В другую сторону, на закат, – сухая, бесплодная пустыня Калахари. На юге – Капская колония англичан. И на севере, в жарких, душных лесах Матабеленда, гремят английские ружья. И вот уже здесь… Куда пойти бечуанам?

Жаль, что Каамо только почти взрослый. Не совсем взрослый. А то бы он стал как Мокагин или Мотлума. Он собрал бы всех бечуанов и сказал: «Возьмите щиты и ассагаи[15], укройте женщин и детей в краалях, я поведу вас на англичан, мы прогоним их, и снова саванна будет нашей, и везде можно будет пасти скот и сеять просо». Но Каамо еще не совсем взрослый. Кто послушает его?

Так думал Каамо и вдруг услышал громкий шум. Ожесточенно залаяли собаки, раздалось всполошное кудахтанье кур, кто-то закричал.

Каамо вскочил. Отец отложил трубку, прислушался, и лицо его сделалось хмурым. Мать забормотала что-то испуганно.

– Опять пришел усатый, – сказал отец, и его глаза стали как у загнанной антилопы.

Каамо знает усатого сержанта. Он даже знает, как его зовут: Чарльз Марстон. Сержант здоровый и злой, как буйвол. Он уже бывал в краале[16], орал и грозился, что вышвырнет грязных кафров ко всем чертям.

За соседней хижиной мелькнули яркие мундиры. Марстон со сворой солдат приближался.

– Надо уйти, – сказала мать. Руки ее повисли, как неживые. – Зачем сердить их?

Отец не ответил, подошвой придавил дымящийся табачный костерчик и замер так, настороженный, глядя на приближающихся англичан.

Марстон был, как всегда, зол. Его залихватские рыжие усы топорщились угрожающе.

Наверное, он прошел бы мимо, не споткнись о кувшин с пивом. Мутноватая жидкость плеснулась ему на ноги. Это вывело сержанта из себя.

– Свиньи! – заорал он. – Грязные бездельники, пьяницы!

Мать услужливо бросилась отереть его ноги. Марстон отшвырнул ее пинком.

Вот тут-то все и случилось.

Каамо метнулся, чтобы поддержать падающую мать, и нечаянно толкнул сержанта. Совсем нечаянно, видит бог. И тут же резкий удар стеком полоснул его. Каамо показалось, ему раскроили лицо. Взвизгнув и уже не думая, что делает, он схватил с земли камень – и тут все завертелось, как в бредовом сне.

Что-то крикнул отец, бросился вперед – не то заступиться за сына, не то отнять у него камень. Застонала мать. Кто-то схватил Каамо за руку и вывернул ее. Кровь заливала ему лицо. Мать толкнула его и крикнула:

– Беги!!

Он помчался и уже не услышал, а просто почувствовал напряженным дрожащим телом, как сзади грохнул выстрел. Метили в него.

Солдаты погнались за ним, но разве можно догнать молодого негра! Перемахнув через изгородь, окружающую крааль, Каамо птицей пролетел до ближайшего поля, вломился в заросли маиса и, уже невидимый, свернул к ручью, перебежал его и скрылся в густом кустарнике…

Он вернулся к своей хижине ночью. Большой костер горел, как погребальный факел. У хижины толпились негры. Они толпились возле тела отца.

Когда солдаты забрали его и повели с собой, отец хотел бежать. Он убежал бы, если б не пуля сержанта. Марстон отличный стрелок, он не знает промахов.

Негры молча раздвинулись перед Каамо.

Отец лежал вытянувшийся и серый, словно присыпанный пеплом. На редкой курчавой бородке запеклась кровь: когда пуля ударила в его затылок, он упал лицом на землю.

Теперь лицо было скорбно-спокойным. Душа отца умерла, только дух его, тень бродит где-то под землей.

Рука матери легла на плечо Каамо. Он посмотрел на нее бессмысленно и заметил лишь, как металлически блестит ее тело, смазанное жиром с порошком из слюды. Она осторожно погладила его пальцами по щеке, боясь прикоснуться к рваному разбухшему рубцу, оставленному стеком.

– Ты должен уйти, Каамо, – сказала она. – Они будут тебя искать. Тебе надо уйти.

…Он ушел прямо от могилы, не зайдя в родную хижину.

Путь его лежал через вельд на восход солнца, туда, где когда-то жили великий Мокагин и сын его сына Мотлума.

2

Это был совсем иной мир. После тихого, сонного Блюмфонтейна Йоганнесбург показался Петру и Дмитрию громадным шумным каменным базаром. Стоязыкие улицы были полны пестрого народа. Меж шикарных экипажей сновали оборванцы, над толпой мелькали модные шелковые шляпы. Город жил в непрестанном суетливом движении, ничто не напоминало здесь о размеренной бурской медлительности.

Что ж, первое впечатление не обманывало друзей, Йоганнесбург действительно был одним из необычных для этой страны городов – шумный, дымный и деятельный форпост его величества Капитала. Золотая лихорадка, сотрясавшая Южную Африку, чувствовалась здесь в полную силу.

Лихорадка эта началась с открытия в стране алмазов. Еще в шестидесятых годах бродячий охотник О'Рейли заметил на одной из ферм, что детишки играют какими-то светлыми, прозрачными камешками. Он кое-что понимал в камнях, этот охотник. Попробовал – камешки чудно резали стекло…

В долину, где сходятся реки Оранжевая и Вааль, хлынули тысячи алчных алмазоискателей. Негры с удивлением увидели, что белые сходят с ума, дерутся и убивают друг друга из-за кусочков камня, которыми они издавна обрабатывали жернова.

Вначале алмазы добывали кустарно из россыпей речных долин, но потом обнаружилось, что они встречаются и в голубой глине на пологих холмах вдали от рек. Стали копать эту глину, но в глубине она исчезала, переходя в твердую зеленоватую породу, которая позднее получила свое название: кимберлит – по соседнему городу Кимберли. Эта-то порода, некогда прорвавшаяся из неведомых недр, и была носительницей алмазов. Однако из нее добывать драгоценные камни было куда труднее – тут киркой да заступом не обойдешься. Мелкие предприниматели терпели крах, крупные богатели, прибирая все к своим рукам.

С новой силой лихорадка вспыхнула, когда в 1886 году открыли золото на Витватерсранде – холмистой водораздельной возвышенности между Ваалем и Лимпопо. Фермер Уолкер, живший в трех десятках миль[17] от Претории, обратил внимание на желтоватые блестки в камнях, валявшихся близ ручья. Это был пирит, медная руда, и Уолкер хотел выбросить подобранный кусок, но что-то удержало его руку – решил посоветоваться с соседом. Рука, оказывается, не ошиблась: в породе было золото.

И снова хлынули в страну толпы жадных до наживы уитлендеров – иностранцев. Золотые россыпи Витватерсранда оказались богатейшими. Правда, «счастливчик Уолкер» умер в нищете, но там, где стояла его ферма, вырос новый город, большой каменный город Йоганнесбург, похожий на европейские…

От вокзала Петру и Дмитрию пришлось шагать довольно далеко. Шумные, пестрые кварталы сменились тихими и грязными скоплениями лачуг – пондокки. Здесь жили бедняки и негры. Сегрегация[18] еще не вступила официально в свои гнусные права, но ведь фактически она существовала на этих землях со времен ван Рибека.

Показались шахтные постройки, и что-то защемило в груди у Петра. Они были много меньше, чем в Березовском заводе, но очень походили на них.

Владелец рудника Артур Бозе принял их в своей конторе, в маленьком, когда-то наспех сколоченном домике. Это был крупного роста седовласый здоровяк. Просторная, из грубой материи блуза, потертые кожаные штаны, заправленные в сапоги, и широкополая обтрепанная шляпа сидели на нем ладно и привычно, как на всяком буре. Под бородой угадывались полные, добрые губы; густая сетка морщин на загорелой коже у глаз часто сбегалась от веселого и совсем не хитрого прищура.

Прочитав письмо Петерсона, Бозе растрогался чем-то, сказал, что ради такого дня ему плевать на приисковые дела, и потащил Петра и Дмитрия к себе домой.

Их встретила белокурая миловидная девушка, одетая ярко, но со вкусом. Она казалась совсем девчонкой, хотя была высокой и крепкой.

– Знакомьтесь, господа, – дочь моя Изабелла, наследница и хозяйка сих мест. – Жесты Бозе были неуклюжи, но радушны. – Принимай, дочка, гостей… Откуда, ты думаешь? Из далекой снежной России. Они друзья Йоганна Петерсона и, значит, наши с тобой друзья!

Петр и Дмитрий были смущены. Они никак не ожидали такого приема. Единственное, на что рассчитывали парни, – приличное место рабочих на прииске богатея Бозе, а тут их встречают, как равных.

Не знали они ни характера Артура Бозе, ни жизни его, ни взаимоотношений с Петерсоном, связавших двух этих людей нерушимой дружбой.