Королевский долг - Пол Баррел

Борнмут был совсем не похож на Торки. Я жил в крохотной комнатке и страдал каждую минуту своего пребывания в этом городе. Я начал ужасно скучать по дому, и родители стали так волноваться за меня, что даже приехали навестить. Мама хотела увезти меня домой, но это был не выход: ведь только здесь я начал делать хорошую карьеру.

В Борнмуте дела у меня обстояли неважно. Меня отправили в подвал и сделали кладовщиком, потом на кухню поваром (я готовил завтраки, когда настоящий повар по каким-либо причинам не мог выйти на работу), затем в столовую официантом. У меня не было друзей, и карьера покатилась под откос.

Стояло холодное ноябрьское утро. Папа ушел на работу, Энтони, которому тогда было пятнадцать, тоже куда-то делся. Мама, готовившая завтрак для еще спящего Грэма, услышала, как в почтовый ящик что-то опустили. Она вытерла руки о полотенце, пошла в холл и взяла почту. В ней оказалось два письма для мистера Пола Баррела.

На одном был фирменный знак какой-то компании. Она не поняла, какой именно, и прочитала на обороте: «„Кьюнард", Саутгемптон». Другой конверт был ей знаком — им уже приходил один такой: на белом конверте стоял черный знак Букингемского дворца. На обороте красовался рельефный красный королевский герб. Письма прибыли вместе со счетом за газ.

Мама сунула письма в карман передника, где они и полежали полчаса, пока она готовила завтрак. На кухню спустился Грэм — он хотел одеться перед камином. Мама сказала: «Полу пришло два письма. Одно из „Кьюнарда". А другое из Букингемского дворца». Она села и взяла со стола нож. Осторожно вскрыла конверт из дворца. Это было письмо от мистера Майкла Тиммса — мне предлагали должность младшего лакея в буфетной столового серебра. Другое письмо было из отдела кадров «Кьюнарда», в нем мне предлагали должность стюарда на борту лайнера «Елизавета II». Мама посмотрела на оба письма. Она знала, что я приду в восторг от возможности поработать на корабле, и поэтому задумалась о том, что же теперь делать.

Потом вдруг она оживилась. «Он устроится на этот корабль, и мы его больше не увидим», — сказала она Грэму, и выбросила письмо из «Кьюнарда» в огонь. Они с Грэмом смотрели, как моя карьера морского волка превращается в дым. «Грэм, пока я жива, никогда не рассказывай ему, что я только что сделала», — сказала она. И поставила письмо из Букингемского дворца на каминную полку.

Потом мама побежала в булочную «Эльдредз», чтобы позвонить мне.

Когда меня позвали к телефону, я был в кладовой отеля «Уэссекс».

— Пол, пришло письмо из Букингемского дворца. Тебе предлагают работу. Ты ведь согласишься, правда?

Еще бы! О таком можно было только мечтать, я не мог поверить в такую удачу и ужасно обрадовался.

Даже не подозревая об этом, мама приняла за меня самое важное решение в моей жизни, она направила меня к суше и Букингемскому дворцу. Грэм сдержал слово и сохранил в секрете то, что она сделала с другим письмом. Он молчал об этом девятнадцать лет. Молчал до той самой минуты, когда мы оказались на кладбище Хасленд у могилы мамы. Он рассказал мне обо всем сразу после того, как гроб с ее телом опустили в могилу возле могил бабушки и дедушки Кёрков. Это произошло в 1995 году.

В это время я работал у самой чудесной женщины в мире — принцессы Уэльской. И все благодаря моей маме, а ведь я так и не сумел поблагодарить ее.

Когда все разошлись, я сделал то же, что когда-то она на похоронах бабушки Кёрк: обратился к ней у ее могилы. Я сказал ей спасибо.

Глава вторая

БУКИНГЕМСКИЙ ДВОРЕЦ

Я не мог поверить своим глазам.

Королева сидела, глубоко задумавшись, в своей комнате в Букингемском дворце, но тут подняла голову и увидела меня.

— Почему ты улыбаешься, Пол? — поинтересовалась она. По ее голосу было понятно, что она уже догадалась, в чем дело.

— Если бы вы только себя видели сейчас, Ваше Величество!

Теперь уже улыбался не только я, но и королева. Было поздно, она сидела за столом возле окна и писала перед сном. Она была в шелковом платье, на голове — корона, а на ногах — розовые тапочки. Это зрелище и потрясло меня: английская королева в короне и в тапочках! Она выглядела величественно и одновременно по-домашнему — живая аллегория государства «по-простому». Зрелище было нелепым, очаровательным и, наконец, просто смешным — она и сама это понимала.

После того как я удостоверился, что все девять королевских собак (породы корги) мирно спят и им ничего не нужно, я прошел по коридору с толстым красным ковром к королеве, чтобы пожелать ей спокойной ночи, и тут понял, что застал ее врасплох. Слева от двери, когда входишь в ее комнату, стоит высокая ширма, Полагается пройти несколько шагов по паркету, потом еще два шага по ковру и только тогда остановиться и ждать, когда королева тебя заметит. Я остановился и замер.

Королева сидела за столом в своих очках без оправы. Настольная лампа на длинной ножке лила яркий свет на красные правительственные папки и бумаги, над которыми она работала. Корона ярко сияла всеми гранями своих драгоценных камней. Я часто видел королеву в домашних тапочках, но ни разу на ней при этом не было короны Британской Империи. Дело было в том, что на завтра было назначено торжественное открытие очередной сессии Парламента, и королеве надо было привыкнуть к тяжести короны — она весит не меньше чем два пакета с сахаром, а такое непросто носить на голове. Я спросил:

— Что-нибудь еще нужно, Ваше Величество?

— Нет, спасибо, Пол. — И она снова вернулась к работе. Я поклонился.

— Спокойной ночи, Ваше Величество.

Я больше никогда не видел королеву в короне в неофициальной обстановке. Это было один-единственный раз.

20 декабря 1976 года моя жизнь резко изменилась: я вдруг попал из тесноты Борнмута, что в графстве Уэссекс, в Лондон, в огромный Букингемский дворец.

Когда я впервые вошел во дворец в своем лучшем черном костюме и с маленьким чемоданом в руках, я весь дрожал от страха. Я думал: интересно, будет ли это похоже на паботу в большом отеле. Оказалось, что нет: вместо узеньких коридоров отеля тут были целые улицы, устланные коврами. А барочный декор и должности, которых уже нигде в обычной жизни не встретишь, создавали впечатление музея.

Видел бы мой одноклассник Ким Уолтерс, считавший дурацкими наши форменные школьные кепки, мою новую форму! Я стоял перед шкафом, открыв дверцу, на внутренней стороне которой было огромное зеркало, и разглядывал себя. Я чувствовал себя актером. Из зеркала на меня смотрел незнакомец в ливрее, больше подходящей, чтобы прислуживать Георгу III, чем Елизавете II. Темно-синяя бархатная жокейская шапочка; гофрированный воротник, надевавшийся отдельно, поверх рубашки с круглым вырезом; черный жилет с гладкой шелковой спинкой и с вышитыми золотом полосками впереди, застегивающийся на золотые пуговицы с гербом; красные, тоже бархатные, короткие штаны, с золотыми пуговками у колен и с кисточками; розовые шелковые чулки и черные кожаные туфли с пряжками. Слева у пояса висел меч в ножнах. Я надел белые нитяные перчатки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});