Бабочка - Кэтрин Харви

Это искусство унаследовала ее дочь. У Рэчел потекли слюнки, когда она подумала о сочном, остром гамбургере с кетчупом, щедро намазанном горчицей. Пока хлеб с аппетитным шипением поджаривался на сковородке, она продолжала читать марсианскую сагу при тусклом свете, отбрасываемом плитой. Несколько минут спустя, когда луна задержала капитана Уайлдера и его команду в заброшенном марсианском городе, Рэчел услышала звук подъезжающей машины.

Подумав, что это мать, она решила: мама, наверное, замерзла и промокла, я вскипячу воду, и мы попьем чай. Потом, представив, что это отец, которого подвозит очередной приятель-собутыльник, Рэчел испугалась. Он ненавидит ее книги. Они его прямо-таки выводят из себя. Рэчел не понимала, почему. Однажды вечером он выбросил из окна целую кипу библиотечных книг. Мать попыталась объяснить его поведение:

— Он не смог получить образования. Только пять классов закончил. Его это смущает. Он говорит, что из-за этого его гонят с любой работы. Поэтому, когда он видит, как ты читаешь, как тебе это легко и просто дается…

Рэчел никогда не могла понять причины враждебности отца по отношению к ней. Иногда она отрывала взгляд от своей работа, — а заниматься она могла чем угодно: мыть посуду, штопать, готовить обед, — и обнаруживала, что отец наблюдает за ней с мрачным, непроницаемым выражением лица. В руках он, как правило, держал банку с пивом или, в дни получения пособия, стакан виски. Она чувствовала на себе взгляд его водянистых глаз, и ей почему-то становилось жутко.

Он был ее отцом, но, как ни странно, совершенно чужим человеком. Они прожили четырнадцать лет, но она не знала его. Она готовила ему обед, стирала его белье, слышала, как он моется в душе, но при этом он оставался незнакомцем. Как утверждали романы, она должна была быть его маленькой девочкой, но он попросту не замечал ее. Он приходил и уходил, когда ему вздумается, просыпался, стеная и ругаясь, потом отправлялся бог весть куда, а мать весь день обеспокоенно посматривала на часы и то и дело раздвигала занавески.

Лишь два года назад, когда ей было двенадцать, Рэчел поняла, что мать боится его. Нельзя сказать, чтобы это ее сильно поразило. То, чему Рэчел была свидетельницей еще маленькой девчушкой в подгузниках, повторялось с тошнотворной регулярностью. Звуки ботинок, шаркающих по дощатому полу, дверь в спальню, захлопнутая с такой силой, что от этого ходил ходуном весь трейлер, затем голос матери, тихо умоляющей о чем-то безрезультатно, потому что после слышались удары и в конце концов причитания. На следующее утро на лице миссис Дуайер виднелись синяки, отец исчезал на три-четыре дня. Рэчел наблюдала за всем широко открытыми, непонимающими глазами, переживала молча, потому что так же молча переживала мать. Обе они, и дочь и мать, не думали о том, что ситуация может измениться.

И потом — он никогда и пальцем не тронул Рэчел.

Сейчас она замерла у плиты и слушала, как звук мотора сливается со звуком дождя. Кто-то крикнул: Спокойной ночи. Зачавкала грязь под колесами, звук мотора стал затихать. Шаги на деревянных ступеньках. Наконец кто-то стал дергать дверную ручку.

Внезапно Рэчел испугалась. Было ли это из-за дождя? Или потому что у нее болел желудок, потому что она почувствовала себя слабой женщиной? Она прислонилась спиной к кухонной стойке и с бьющимся сердцем смотрела на дверь.

Она уже знала, что это не мать.

Дверь распахнулась, и она затаила дыхание. Дэйв Дуайер, покачиваясь, стоял в дверном проеме, затем он как бы упал внутрь, закрыв за собой дверь. Он не посмотрел на Рэчел, кажется, даже не заметил, что она здесь. Вода стекала с него ручьями. Он пошел к шкафчику, достал бутылку, потом уселся на потрепанный диван.

Когда он отшвырнул в сторону одну из ее книг, Рэчел сказала:

— Не трогай! — И тут же пожалела об этом. Его налитые кровью глаза наконец заметили ее.

— Что такое?

— Это библиотечная книга. Если я верну ее испорченной, мне придется платить за нее.

— Платить! Да что ты знаешь о деньгах! — заорал он. — Да ты просто тунеядка! Если бы не я, ты бы с голоду умерла. Такая взрослая девка, как ты, должна иметь работу.

От страха она потеряла дар речи.

Он прищурил глаза, как будто видел ее в первый раз.

— Кстати, сколько тебе лет?

— Ты должен знать, папа.

— Ты должен знать, папа, — передразнил он. — Сколько тебе лет, я спрашиваю?

— Четырнадцать.

Брови у него поползли наверх.

— Правда? — Он оглядел ее с головы до ног. Рэчел сразу вспомнила, что на ней шорты и нескладная блузка с оторванной пуговицей, а ноги босые.

— У тебя есть парень, Рэчел? — спросил он, удивив ее. Парень! Как она могла встречаться с мальчиками, если целыми днями просиживала, запертая в трейлере? Кроме того, мальчишки со своими прыщами ни в какое сравнение не шли с разбойниками и римскими центурионами.

По какой-то причине ее молчание рассердило его. Или, может быть, дело было в ее страхе. Как, например, некоторые собаки очень заводятся, когда показываешь, что боишься их.

Он встал на ноги, она отодвинулась на сантиметр.

— Ничего себе, — пробурчал он, — девчонка боится своего собственного отца.

Она решила изобразить смелость.

— Т-ты меня не запугаешь.

— Запугаешь! — повторил он со смешком. — Вы только послушайте ее! Вечно умными словами говорит. Ну что, умные слова любишь, девочка?

Она продолжала отодвигаться. Он подходил все ближе и ближе.

— Боже мой! Какая же ты уродина!

— Пожалуйста, папочка, не надо…

— Прекрати называть меня папочкой! Как только я мог наплодить такую безобразную стерву, как ты, ума не приложу!

Он уже был совсем близко, тень его угрожающе нависла над Рэчел. Он едва стоял на ногах, распространяя тяжелый запах спиртного.

— Ты такая же стерва, как и твоя мать. Она уже вообще в половую тряпку превратилась. А где же сегодня моя любящая жена? Почему ее нет здесь, чтобы потакать моему любому желанию? Боже мой, меня тошнит от вас, женщин!

Он потянулся, чтобы схватить ее. Первый раз он промахнулся. Она отпрыгнула назад, пальцы лишь коснулись руки. Но он тверже стоял на ногах, чем она думала. Во второй раз он угадал ее движение и больно схватил за запястье.

— Давай, скажи что-нибудь умное. Я балдею от этого.

— Папочка! — Она, извиваясь, пыталась освободиться. Он поймал ее за запястье и развернул к себе спиной.

Дождь барабанил по жестяной крыше трейлера. Капли дождя были такие тяжелые, что напоминала град, и такие частые, что походили на пулеметную очередь. Затем прогрохотал гром, и трейлер зашатался. Он шатался и в тот момент, когда Дэйв Дуайер развернул дочь к себе спиной, одной рукой держал ее за оба запястья, а другой стянул с нее шорты.

— Любишь умные слова, стерва? Тебе нравилось говорить по-умному еще до нашей свадьбы. Помнишь? Помнишь, как ты пыталась унизить меня перед нашими друзьями? Как же, у тебя ведь высшее образование!

— Нет, папочка! — закричала она. Рэчел сопротивлялась как могла. Но он крепко держал ее. Она почувствовала, как он рвет ей шорты, и они сползают вниз по бедрам.

— Помнишь, как я сделал это в первый раз? — орал он. — Той ночью ты сказала мне, что у нас больше не будет детей. Помнишь, ты обвиняла меня в том, что я избавился от другого ребенка? Ты что, не видишь, мы оставили не того ребенка, что нужно. Рэчел безобразна. Мы не от того избавились! Что ж, если ты не хочешь больше иметь детей, я об этом позабочусь. Вот тебе еще одно словечко обогатить твой обширный словарь. Педерастия! Нравится?

Боль.

Рэчел закричала.

Дверь распахнулась, и в трейлер залетели капли дождя. К грохоту грома присоединился еще один звук — с таким звуком раскалывается арбуз, когда падает на мостовую. Потом отец отпустил ее запястья, упал, и боль в теле прекратилась.

Рэчел инстинктивно подалась вперед и судорожно схватилась за шорты. Покачиваясь, всхлипывая, ничего не видя вокруг, она пошла в спальню. Она ощущала только боль, которую он ей причинил, и это было хуже, чем колики в желудке или роды. Наверное, даже хуже, чем смерть.

Он сделал это с ней! Он сделал это с ней!

Кто-то дотронулся до нее. Рэчел отбивалась, как обезумевшая кошка.

— Не бойся, дочка! Это я! — услышала она голос матери и обмякла. В глазах у Рэчел потемнело.

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на диване и мать суетится вокруг нее. На кухонном полу, распластавшись, лежал отец.

— Он мертв? — спросила Рэчел.

— Нет, дорогая. Я ударила его сковородкой. Но он жив. Рэчел стала тихо и горько плакать, спрятав лицо в руках.

— Почему он сделал это, мама? Почему он сделал это со мной?

Некоторое время миссис Дуайер молчала. Потом она собрала полотенца, взяла тазик с водой и сказала:

— Все заживет. Через несколько дней ты уже ничего не будешь чувствовать.