Доминион - Стивен Сэвил

— Ты правда помнишь, откуда взялись все эти зарубки? — спросил Сэмми, млея от мысли, что за каждой вмятиной на броне дварфа стоит история.

— Да, — загадочно ухмыльнулся Каллад. — Вот эту, — он похлопал по многослойному диску, прикрывающему его левый бок, указав на зазубрину над четвертым ребром, — оставило копье скейвена. Прошло уже много лет. Я был тогда не старше тебя. Ты знаешь, кто такие скейвены, парень?

Сэмми, с расширившимися от удивления глазами, покачал головой:

— Нет. Я никогда о них не слыхал.

— Крысы ростом с тебя. Свирепые твари, знаешь ли.

Сэмми на секунду задумался.

— Но крысы маленькие, даже которые большие.

— Не все крысы, Сэмми, некоторые умеют ходить на задних лапах и говорить.

— Это как те, из сказок?

Каллад усмехнулся:

— Именно они. Безобразные кровопийцы, гигантские крысы, разгуливающие как люди. Они — порченые создания, эти заразы. Так вот, они накинулись на меня вчетвером. У одного шансов бы не было, у двух тоже, но драка все равно получилась бы нечестная. Прокляты они Хаосом или нет, эти дьяволы не глупы. Они знали, что меня надо застать врасплох. Коварные твари. Хищники. Наверняка одолели бы меня, кабы не доспехи. Видишь, парень, потому-то я и помню каждую зарубку и вмятину на этих старых пластинах, потому что без них — кто знает, болтал бы я сегодня с тобой или нет?

— Значит, эти зазубрины спасли твою жизнь? — В голосе Сэмми отчетливо слышалось благоговение.

Каллад улыбнулся и погладил помятый громриловый диск.

— Именно так, парень, именно так. Этот металл крепок, крепче прочих, кроме разве что гомрила.

— Ух ты! То есть если бы граф-вампир носил твои доспехи, он мог быть все еще жив? — От этой мысли Сэмми аж содрогнулся.

— О нет, парень, даже моя броня не спасла бы монстра. Видишь ли, пришло его время умереть. Много славных людей отдали свои жизни, чтобы его зло кончилось здесь, наверняка. Оттого-то этот город особенный, ведь он — место падения графа-вампира.

— Знаешь, я видел это. Я видел, как жрец дрался с ним на стене. Я не должен был видеть, ма увела нас всех в погреб, но там было так страшно, что я проскользнул наверх и спрятался в своей комнате. Из окошка виднелась городская стена. Меня пугали все эти пожары и взрывы, но стена была не такая страшная, как темный подвал. Я не люблю темноты. Ма говорила, что я уже большой мальчик и должен оставить позади эти страхи, но я все равно боюсь темноты.

— Нет ничего плохого в том, что ты боишься мрака, парень. Из него вышли все твои страхи. Ты знал это? Все, что пугает нас, рождается из тьмы. Вот почему мы зажигаем факелы и костры, отодвигая от себя темноту, потому что где-то в глубине души она все еще страшит нас. Вот почему в деревнях так чтут солнце и луну. Солнце изгоняет ночь, оно несет обновление, возрождение. Оно дает нам надежду. Так что не бери в голову то, что сказала твоя ма, мы все немного боимся тьмы — и это к лучшему.

— Ну, я много боюсь, — кривовато ухмыльнулся Сэмми.

— Открою тебе один секрет — я тоже, — сказал Каллад.

— Когда глядишь из окна — не так страшно. Люди, которые приходили в лавку па, падали со стены и больше не вставали. Чужаки тоже. Я смотрел и ждал, когда же они поднимутся, но они лежали. И плохие дядьки швыряли что-то через стену, и все горело и взрывалось, я и думал, это никогда не закончится.

— Не нужно было тебе видеть такое, парень. И никому не нужно. Но знаешь что?

— Что?

— Сейчас все закончилось, и жизнь, хорошая жизнь идет как обычно, верно? Люди по-прежнему ходят в лавку твоего отца за мясом, да?

— Да, но у нас нет столько мяса, чтобы продавать всем.

— Пока нет, но будет. Жизнь продолжается. Оглянись вокруг. Жизнь каждого мало-помалу возвращается на круги своя.

— Не каждого, — серьезно ответил Сэмми Крауз. — Не жреца, он погиб. И не солдат.

И это было верно. Те, кто пережил сражение и складывал сейчас кусочки своих расколотых жизней, пытались как-то заполнить пространство, опустевшее после гибели родных, павших, защищая великий город. Но как объяснить это мальчишке вроде Сэмми? Дварф не мог и даже не стал пробовать.

— Идем, парень, пора размять ноги.

Каллад поднялся. Он не знал, куда направиться, но просто сидеть на ступеньках и ждать, когда же ответы сами придут к нему, не мог. Если он хочет отыскать чудовище, уничтожившее Грюнберг, придется нырнуть в тень вампира и отслеживать каждый кровавый шаг неприятеля.

— Покажешь мне, где похоронен жрец, ладно, парень? Я хочу отдать ему честь, как один боец другому.

Сэмми кивнул и одним прыжком вскочил на ноги — мальчику не терпелось оказать дварфу услугу.

— Он в храме. Это недалеко. Я знаю дорогу.

— Уверен, что знаешь, парень, потому и попросил.

— Я буду твоим проводником, а если справлюсь, можно я стану твоим оруженосцем?

— Я не рыцарь, Сэмми. Мне не нужен оруженосец. — Мальчишка тут же упал духом. — Но знаешь, ты можешь быть моим другом, а это работа поважнее.

— Я могу, могу!

— Отлично, а теперь идем, почтим память жреца, да, друг мой?

Ухмыляющийся во весь рот Сэмми первым зашагал по узким извилистым улочкам. Женщины здесь стирали простыни, выбивали пыль из тяжелых ковров, детишки цеплялись за материнские юбки. Сохнущее белье висело на веревках, словно связывающих здания друг с другом.

Мальчик любил улыбаться, и эта его черта нравилась дварфу больше всего.

Альтдорф заново открывал себя. Ростовщики и менялы стояли на углах, предлагая шиллинги сейчас под скромный процент — пару дополнительных пфеннигов позже. Каллада тошнило от них — эти пауки наживались на нуждах простых порядочных людей. Страсть к деньгам бессмертна, она противоречит идее о том, что трудные времена сближают людей. На той стороне старой площади выстроились очереди голодных с суповыми мисками в руках — храм раздавал пищу. Для большинства этих людей бедность была в новинку, но тихое отчаяние в их глазах доказывало, что даже самые гордые привыкают к милостыне, когда речь идет о том, быть или не быть голодными.

В длинном ряду Каллад увидел плачущую женщину, в глазах которой не осталось ни искры храбрости — только печаль. Не хотелось думать, какие потери привели ее к этой горькой доле. Город утонул в ненависти, принесенной графом-вампиром. Всем жителям приходилось встречать каждый новый день без еды, в одиночку, помня о потерях, но все же находились счастливцы, способные на простейшие вещи — выбивать пыль из половиков, например. А люди вроде этой женщины пострадали больше других, они не видели выхода, не могли забыться даже в самых банальных будничных делах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});