Проповедник и боль. Проба пера. Интерлюдия (сборник) - Фицджеральд Фрэнсис Скотт

Додди засунул руки в карманы, вздохнул, нахлобучил шляпу и вздохнул еще раз. Затем развернулся к двери. Мирабель, крайне обеспокоенная, последовала за ним.

– Веди его прямо сюда, если найдешь. Додди! Ты – мой спаситель!

Спаситель опять вздохнул и быстро вышел из дверей. На крыльце он остановился:

– Черт знает что! Выслеживать французского герцога в Нью-Йорке! Это уж слишком! И куда мне идти? Что делать-то? – Он постоял на крыльце, а затем вместе с толпой пошел к Бродвею. – Так, посмотрим… Надо придумать какой-нибудь план. Нельзя же просто ходить и спрашивать каждого встречного, не герцог ли он… герцог… н-да, как же его зовут? Как он выглядит, я тоже не знаю. Скорее всего, по-английски он не говорит. Черт бы побрал эту аристократию!

Он шел куда глаза глядят, ему было жарко, а в голове царил сумбур. Как жаль, что он не спросил у Мирабель имени герцога и не попросил его описать – увы, поезд уже ушел. Нет, в такой ошибке он не признается никогда! Лишь когда он дошел до Бродвея, у него вдруг возник план.

– Надо пройтись по ресторанам! – И он направился к «Шерри».

Через полквартала его посетило вдохновение. Фотография, а также имя герцога наверняка были в вечерней газете!

Он купил газету и стал искать фотографию – тщетно! Но он не сдавался. В седьмой по счету газете он ее все-таки нашел: «Герцог Маттерлейн наносит визит американскому миллионеру».

С газетного листа на него грозно уставился герцог – в очках и с бакенбардами. Гарланд облегченно вздохнул, постарался запомнить лицо и сунул газету в карман.

– Итак, к делу, – пробормотал он, утерев пот со лба. – Герцог – или смерть!

Через пять минут он вошел в зал «Шелли», уселся и заказал имбирный эль. В ресторане, как всегда в летний вечер, было полно народу, все слегка вялые, покрасневшие и загорелые. Все пили шампанское со льдом, от чего в помещении казалось еще жарче; все было как всегда, и герцога там не было. Гарланд вздохнул, встал и ушел. Затем он посетил «Дельмонико» и «У Мартина», везде выпивая по стакану имбирного эля.

«С выпивкой придется завязать, – подумал он, – а то напьюсь, пока найду его утраченное величество».

На своем утомительном пути он миновал множество ресторанов и отелей, не прекращая поисков; иногда ему казалось – вот он, оазис, но в результате это оказывался очередной мираж. Он залил в себя столько имбирного эля, что уже покачивался на ходу, как моряк на палубе, но все же упорно брел дальше и дальше, ему становилось все жарче, чувствовал он себя все хуже, или, как сказала бы Алиса из Страны чудес, «все хужее и хужее». Перед его глазами неотступно маячило лицо герцога. Он шел от отеля к кафе, от кафе к ресторану, и везде ему мерещились бакенбарды. Когда он отправился в путь, часы на мэрии пробили половину девятого. Сейчас была уже половина одиннадцатого; жара, зной и духота чувствовались, как никогда. Он посетил все возможные места отдохновения. Он заходил даже в лавки. Он был в четырех театрах, и за большую взятку ему удалось кое-что выяснить. Деньги кончались, надежда уменьшалась, но вдруг его сердце гулко и торжествующе забилось.

Потому что неожиданно прямо перед собой на аллее – как ему сказали, этот путь был короче – он увидел закуривавшего мужчину. Свет спички осветил бакенбарды. Гарланд встал столбом, не веря, что это герцог. Мужчина опять закурил. Точно, он! Без сомнения – те самые бакенбарды, очки и лицо!

Гарланд пошел к мужчине. Тот посмотрел на него и пошел в противоположном направлении. Гарланд пустился бежать; мужчина оглянулся и тоже пустился бежать. Гарланд перешел на шаг. Мужчина тоже зашагал. На Бродвей они вышли примерно с тем же разрывом, и мужчина направился к северу. Гарланд упорно шел в сорока футах позади, с непокрытой головой. Шляпу он потерял на аллее.

Так они прошли восемь кварталов, темп задавал преследователь. Затем герцог что-то тихо сказал полисмену, и, когда одержимого погоней Гарланда схватил за рукав страж порядка в голубом мундире, герцог пустился бежать. Гар-ланд, не помня себя, ударил полисмена, сбил его с ног и побежал сам. За три квартала он наверстал возникшее отставание. Еще пять кварталов герцог держал дистанцию, периодически оглядываясь через плечо. В начале шестого он остановился. Гарланд приблизился к нему уверенным шагом. Обладатель бакенбардов стоял под фонарем. Гарланд подошел и похлопал его по плечу:

– Ваша светлость!

– Чё надо? – в неповторимой манере Ист-сайда ответил герцог.

Гарланд оторопел.

– Я те покажу «светлость»! – агрессивно продолжил обладатель бакенбардов. – Я смотрю, какая цаца – давно бы тебя пощипал, жаль, сам тока вчера откинулся. Теперь слушай сюда. Даю две секунды, и чтоб тебя тут не стояло. Так что линяй отседова!

И Гарланд «слинял». Пав духом, с разбитым сердцем, направился он к Мирабель. По крайней мере он достойно завершит неудавшийся поход! Через полчаса он позвонил в дверь; его насквозь мокрый костюм висел на нем, как банный халат.

Дверь открыла очаровательно невозмутимая Мирабель.

– О, Додди! – воскликнула она. – Я так тебе благодарна! Герци вернулся буквально через десять минут после того, как ты ушел. – Она погладила маленького белого пуделя, которого держала на руках. – Он, оказывается, просто побежал за почтальоном!

Гарланд сел прямо на ступеньку крыльца:

– А как же герцог Маттерлейн?

– Да, – ответила Мирабель, – он будет у нас завтра. Приходи, я вас познакомлю.

– К сожалению, не смогу, – сказал Гарланд, с трудом поднимаясь, – завтра я очень занят.

Он замолчал, вымученно улыбнулся и зашагал по залитому лунным светом горячему тротуару.

Венец из призрачного лавра

(Сцена представляет собой интерьер винного погребка в Париже. Стены со всех сторон уставлены рядами бочонков, стоящих друг на друге. Потолок низкий и покрыт паутиной. Сквозь забранное решеткой окно в заднике сцены удрученно пробивается дневной солнечный свет. По бокам сцены двери; одна из них, тяжеловесная и мощная, ведет на улицу; вторая, слева, в соседнее помещение. Посередине комнаты стоит широкий стол, вдоль стен расставлены столики поменьше. Над большим столом висит корабельный фонарь.

Поднимается занавес, и в дверь, ведущую на улицу, стучат снаружи – довольно энергично; из соседней комнаты тут же появляется виноторговец Пито и шаркающей походкой направляется к двери. Пито – старик с неопрятной бородой, в грязном вельветовом костюме.)

Пито. Иду, иду… Минуточку…

[Стук смолкает. Пито отпирает замок, и дверь широко распахивается. Входит мужчина в цилиндре и плаще-накидке. Это Жак Шандель; ему примерно тридцать семь, он высокого роста, холеный. Взгляд ясный и проницательный, гладко выбритый подбородок резко очерчен и выглядит решительным. Его манеры говорят о том, что этот человек привык к успеху, но при необходимости всегда готов к упорному труду По-французски он разговаривает со странным монотонным акцентом, – так обычно говорят те, кто знают язык с детства, но за много лет вдали от Франции отвыкли на нем говорить.)

Пито. Добрый вечер, монсеньор!

Шандель (с любопытством оглядываясь). Монсеньор Пито – это вы?

Пито. Да, монсеньор.

Шандель. О да, мне говорили, что в этот час вас всегда можно здесь застать! (Снимает пальто и аккуратно кладет его на стул.) И еще мне сказали, что вы сможете мне помочь.

Пито (в недоумении). Я? Могу вам помочь?

Шандель (с усталым видом усаживаясь на стоящий у стола деревянный стул). Да, я ведь… я ведь приезжий… теперь. Я хотел бы узнать об одном человеке… Он умер много лет назад. Мне говорили, что вы здесь старожил. (На его губах появляется улыбка.)

Пито (явно польщенный). Возможно… и все же здесь есть люди и постарше меня. Да-да, постарше меня! (Усаживается за стол напротив Шанделя.)