Учитель - Олег Северюхин

Три года я спокойно учительствовал, будучи уже старым для комсомола, но не поднимавшим вопрос о вступлении в партию. Ну, какой же учитель истории нового мира беспартийный. Как беспартийный может преподавать причинный возникновения и кроки Парижской коммуны, прообраза социалистического общества. О партии намекали и приезжавшие в село работники ОГПУ. Пришлось вступать. Как бывший комсомолец, все еще находившийся в комсомольском возрасте, написал заявление в комсомольскую ячейку, собрал две рекомендации от членов партии - директора школы и председателя сельсовета, старого большевика и партизана.

Комсомольское собрание по рассмотрению вопроса рекомендации меня в партию прошло очень бурно. Не то, что меня ругали и критиковали, а задавали множество вопросов и требовали полного ответа. На собрание кроме комсомольцев были и их родители, которые пришли в школу как в клуб.

Зачитали мою биографию и анкету. Все восхищенно смотрели на меня, когда зачитывали, какие я должности занимал и какие задания выполнял. Много вопросов было про то, как я пробирался в захваченную белыми войсками Пермь. Как шли бои в Перми во время ее освобождения. Что значит Особые отделы в армии. Почему я не женат. Когда я рассказывал о Татьяне и о том, что на нас было совершено нападение, глаза многих барышень и старшеклассниц наполнились слезами. Не переигрывай, - сказал я себе, - говори сдержаннее. Не нашел, - говорю, - такую, которая бы мне заменила Татьяну. Если честно, то говорил об этом и сам себя презирал. Перегорело у меня все к Татьяне. А говорю о ней умильно так потому, что если бы не я ее застрелил, то она бы меня без всякой жалости застрелила. Единогласно собрание дало мне рекомендацию для поступления в партию. Затем был на собрании партийной ячейки, потом поехал на бюро уездного комитета партии. Там все прошло быстро. Начальник ОГПУ выступил, сказал, что я человек перед Советской властью заслуженный и достоин быть членом партии. Давно бы был членом партии, но в связи с окончанием войны, расформированием частей уволился в запас и пошел учиться. Сейчас в нашей районной партийной организации появился коммунист, который на деле знает, что такое политическая бдительность. Голосовали все - за.

Глава 11

В 1928 году меня перевели в уездный отдел народного образования. Стал я ездить по селам в районе, проверять как идет выполнение программы обучения, какое состояние школ, какая нужна помощь. Времена те были неспокойные. Начиналась коллективизация. Желающих идти в колхозы было мало. Кого-то уговорами, кого-то угрозами, кого-то посулами, но коллективные хозяйства создавались и каждый надеялся, что кто-то за него сделает, что сообща и урожай будет лучше и больше, и скот будет продуктивнее. Да только за своей-то коровой приглядывалось внимательнее, а чужие коровы так и остались чужими. Опять же крестьянин остался без своей земли, вся она пошла в колхозную собственность. Да вы и сами все это знаете. Появились обиженные. Стали мужички выкапывать из земли винтовочки, оставшиеся от империалистической и от гражданской войны, стали обрезать стволы у них и начали по вечерам да в глухих местах постреливать начальников да партийных уполномоченных. И я для них был такой же уполномоченный.

Однажды ехали мы из села в село через лесок немалый. Возчиком был мужичок один знакомый, возил меня неоднократно, говорливый, ну что тебе радио. Обо всем расскажет, да все с шутками и прибаутками, а иные шуточки такие, что услышь кто, что он нем этот балагур говорит, так обиделся бы до его самого смертного часа. Было бы образования у мужичка побольше, то его природной сметки да способностей хватило бы для руководства не только уездом, но и для всей губернии.

Ехали мы, он говорил, я слушал и усмехался и вдруг выстрел из чащобы. Мужичок мой замертво и свалился. Выхватил я свой револьвер с дарственной надписью Особого отдела армии и бросился в ту сторону, откуда стреляли. Если бы нападавших было несколько человек, то и выстрелили бы несколько раз. А так стрелял один. Пока он перезаряжает обрез, я успею добежать до деревьев, а в промежуток между стволами стрелять трудно из любого оружия. Слышу, впереди метрах в пятнадцати, кто-то через кусты ломится. Я туда. Бегу, все-таки молодость да тренированность многого стоит. Куртка на мне кожаная, удобная, движений не стесняет. Почти догоняю стрелявшего. Он повернулся, сходу выстрелил, промахнулся и тут я на него навалился. И опять на знакомца попал. Мужик из того села, откуда я ехал и откуда возчик мой.

– Ты что это, сволочь делаешь, - спрашиваю его. - Что я тебе сделал, чтобы стрелять в меня.

– Все вы, уполномоченные, только и приезжаете, чтобы крестьянина ограбить, да всех в колхоз согнать, чтобы все там было общее и чтобы бабу мою другие мужики пользовали, кому она по разнарядке на ночь отписана будет.

– Кто же тебе такую ерунду сказал?

– Да как кто, те кто пограмотнее меня будет, кто в городах бывал, на съездах разных был, деятелей разных слушал.

– Ты мне скажи, бабу твою кто-нибудь тронул без твоего спроса?

– Нет.

– А возможно кто-то к ней и будет ходить, когда ты в тюрьму сядешь за то, что возницу моего убил.

– Как убил?

– А вот так и убил.

– Дак я же в тебя стрелял.

– А попал в него. А в меня зачем стрелял?

– Сказал же, что стрелял в уполномоченного.

– Пошли к дороге, повезу тебя в ОГПУ за убийство.

Пошли к дороге. Ни лошади с повозкой, ни возницы. Пошли дальше по дороге. Километра через три на опушке леса увидели лошадь и возницу сидящего у дороги с цигаркой. Задержанный мной мужичок подошел к вознице да как вдарит его по уху:

– Ты что, сучий потрох, делаешь? Да из-за тебя меня чуть в кутузку не отправили, сказали, что я тебя убил.

– А я и думал, что меня убили, - оправдывался возница. - Упал в сено и с жизнью совсем прощаюсь. Смотрю, а уполномоченного-то нигде нет. Ну, я и поехал сюда, все равно кто-нибудь да леса-то и выйдет.

Действительно, мужику было все равно, кто выйдет из лета, то ли я, то ли тот, кто стрелял. По идее, для него никто не враг. Он человек подневольный, что начальство скажет, то и делает.

– Все, садитесь и поехали, нам до темна нужно доехать. А ты, - сказал я нападавшему - помни: дернешься - пристрелю.

Поехали. Мужиков посадил рядом. Так легче отбиться, если вдруг оба набросятся, мужики - два сапога - пара.

Минут через десять возница повернулся ко мне и спросил:

– А что, товарищ, может, отпустим его. Пусть к семье идет. Все ведь обошлось.

– Как обошлось? Да ведь он чуть тебя не пристрелил.

– Да это случайно получилось, обрез не успел пристрелять как следоват, поэтому и промахнулся.

– Ты чего, контра, говоришь? Если бы он обрез пристрелял, то в меня бы попал обязательно?

– Ну, что вы, ваше благородие, он просто пугнуть хотел. А он ведь мне кумом приходится. Ну, как я кума в милицию привезу? Мне ведь мужики прохода не дадут. Давайте, отпустим его, а ваше благородие.

– Конечно, мы его отпустим, а потом вы по деревням растрёкаете, что уполномоченный с контрами в сговоре.

– Да ни в жисть, товарищ уполномоченный. Как в могиле все сохраним.

– В могиле. Смотрите, хоть одно слово где пролетит, обоих в могилу уложу и никто не узнает, где эта могила. Поняли меня? Запомните, вы оба мне сейчас по гроб жизни обязаны и будете делать все, что я вам скажу, иначе…

– Все сделаем. Мы ж должники ваши. Спасибо вам.

Мужичонка спрыгнул с телеги и засеменил к лесу. Его обрез я положил в портфель. Вообще-то штука посильнее нагана будет.

Глава 12

В ноябре 1929 года получил письмо от учителя:

«Здравствуй. Скучаю. Давай встретимся 5 января на вокзале в 10 часов»

В принципе, написано все понятно. Кто прочитает - записка от девушки. Мне назначена встреча 5 января 1930 года на вокзале железнодорожной станции Екатеринбург в десять часов дня. Партнер меня знает. Не нужно никаких паролей и опознавательных знаков. Что-то случилось, раз учитель едет из-за границы в СССР.

5 января в девять часов я уже был на вокзале. Посидел в зале ожидания, изучил расписание, посмотрел на цены в станционном буфете, заглянул в ресторан. Все было тихо и обыденно. Ближе к десяти часам я вышел на перрон поближе к часам над центральным входом. Практически в десять часов появился гражданин в темном драповом пальто с черным каракулевым воротником, в заячьей шапке-ушанке и белых бурках с коричневой кожаной оторочкой. Ни дать ни взять - заготовитель от какой-нибудь организации. Мы прошлись навстречу друг другу. Наблюдения за ним я не заметил, так же, вероятно, и за мной не было никакого наблюдения. Через несколько минут мы с ним встретились у входа в ресторан.

В ресторане было человек пятнадцать посетителей, поэтому мы не были белым пятном в столь ранний час. Заказ был достаточно скромный, ни к чему привлекать к себе внимание шикарным столом. Я коротко рассказал учителю, чем я занимался в последнее время.