Бабий ветер - Дина Рубина

Раза два я звала его к телефону, деликатно стучала в хлипкую дверь, и минут через пять дверь распахивалась: взъерошенный потный Эдди стоял на пороге, судорожно заправляя рубашку в штаны, кипа валялась на полу, а магендавид был на спине, уже не отзываясь золотой фиксе святым сиянием.

Эта нежданная поздняя любовь и погубила нашего Эдди: он отвлекался, витал в облаках, то и дело пропадал в подсобке, захлебываясь там в мощном натиске страсти… Клиентки сначала преданно терпели, потом стали роптать и, наконец, одна за другой покинули тонущий корабль. А через полгода Эдди объявил себя банкротом.

Красавица Анжела вскоре вышла замуж за приятного пожилого армянина, с которым познакомилась на марше против турецкого геноцида армян, – это был ее первый брак, и она выглядела такой счастливой и такой, к моему удивлению, молодой…

Ну, а я нашла работу в другом, уже действительно настоящем и очень профессиональном косметическом салоне, с которого началась моя настоящая американская жизнь.

* * *

…Моя нынешняя квартира, уже третья за эти двадцать пять лет, вполне меня устраивает. Здесь это называют «ван-бедрум»: просторная гостиная с двумя большими окнами; приличная – метров аж пятнадцать – спальня; кухня вот крошечная, просто тазик для белья, даже вспоминается табуретка «слоник» из парикмахерского детства, зато роскошная двенадцатиметровая прихожая, вместившая и гардероб, и холодильник, и кушетку – на случай приблудившихся гостей. Мне даже удалось втиснуть туда книжный шкаф – «юзаный», но «с характером, с раньшего времени»: с дверцами, застекленными таинственным зеленоватым стеклом в частых свинцовых переплетах. Шкаф этот собиралась выкинуть соседка пани Мозалевска, я же, как увидела эти переплеты и бронзовые ручки-гирьки, вцепилась в него и не пустила, так что грузчики порадовались: не пришлось стаскивать его вниз, подвинули только в несколько рывков по лестничной клетке.

Дому нашему почти сто лет. Шестиэтажный, из красного кирпича, огромный-квадратный, жилой-пожилой, последний дом перед океаном. От основного Брайтона отделен проспектом Оушен-парквей, одной из крупных магистралей Бруклина, и упирается в такой симпатичный старый парчок, за которым – полоса бесконечного горизонта: то синего, то серого, то искристого, то маслянисто-черного. Это океан. Это – то, что я вижу из своих окон. А конкретно, вижу я старинную вышку и знаменитый «бордвок»: деревянную набережную с заносами песка и старыми кружевными фонарями, с зелеными металлическими бочками для мусора, с уходящими в воду нагромождениями черных камней волнореза… Совсем неподалеку – легендарный Кони-Айленд, приморский парк с аттракционами – помнишь веселую песенку сестер Бэрри: «Кони-Айленд, Кони-Айленд…»? Парк недавно восстановили, аттракционы отремонтировали и запустили, колесо обозрения, как гигантская мельница, перемалывает в воздухе зыбкую музыку, и она кружит и тает, и вновь кружит, приперченная криками чаек…

Могла ли я представить, что когда-нибудь все это – гремучий сабвей с его железными ступенями, «Гамбринус», «Визави» и ресторан «Татьяна», веселые аттракционы, карусель и колесо обозрения – будут просто окрестностями моего жилья, просто моим районом?.. И знаешь, мне здесь уютно и хорошо; отдерну утром штору, открою окно – «Бабий ветер», дурацкая привычка к счастью…

Здесь практически не осталось коренных американцев, которые много лет жили себе и жили в окрестных домах за мизерные деньги. Они просто тихо вымерли. Их сменили русские евреи, а тех сегодня тихо вытесняют узбеки. Лифты во всех домах относительно новые, лет по двадцать. Но выглядят устало и пахнут русской едой: щами, гречневой кашей, мясом и жареной картошкой.

Главное, отсюда три остановки автобусом до Кони-Айленд-авеню, где, собственно, и обретается…

…А ведь неплохо описать ее, нашу знаменитую Кони-Айленд-авеню, которую не особо знакомые с английским советские эмигранты, безбожно коверкая, называли «Сони-Исланд-авеню», на свой лад прочитывая английское название.

Она описана в сотне разных романов, и русских, и нерусских, так что будь с ней поаккуратней, не киксани. Эта длинная, широкая и, в общем-то, унылая кишка совсем не походит на манхэттенские авеню с небоскребами. Однажды я наблюдала тут ссору пожилой русской пары. Стояли на углу, у обоих в лицах какое-то остервенелое отчаяние. Чуть не до драки у них дошло. И мужик вдруг плюнул, перебежал на противоположный тротуар и быстро пошел прочь, а жена вслед ему: «Ничего, ничего! Не улица Горького, я тебе и туда скажу!» Я подумала, что она безнадежно права: улица Горького, ныне Тверская, по сравнению с этой колбасой – просто невероятной стати и красоты проспект.

По вывескам заведений, здесь расположенных, можно писать историю советской эмиграции в США. Именно на Кони-Айленд-авеню сосредоточены до сих пор «русские» бизнесы: рестораны, магазины, ателье и салоны, синагоги, школы, кар-сервисы, гаражи, брачные агентства и похоронные дома. Всю географию СССР в прямом и переносном смысле ты помянешь именно на Кони-Айленд-авеню: «Распутин» и «Чинар», «Чайка» и «Саяны», «Беловежская пуща», «Каспий» и «Арарат». Все это кипит каждое по-своему, колготится, кричит на русском, а теперь уже немного и на иврите, фарси, армянском, турецком – кварталы вдоль бесконечного этого караванного пути облюбовали не только русские. Есть и свои китайские кварталы, и хасидские, и узбекские… Авеню очень длинная, понимаешь, ее хватало и хватает на всех. Упирается она в Брайтон-Бич, так что все рядом и все удобно.

Кстати, там же расположен – между русской химчисткой и ливанской шварменной – наш массажный салон, место моей работы…

* * *

…Ага, прикатили.

Ты спрашивала, как начинается мой рабочий день.

Я прихожу первой (у меня свой ключ, я лицо доверенное), открываю дверь, отключаю сигнализацию, выношу на улицу большой металлический щит с нашей рекламой для прохожих, привязываю его на всякий случай, чтобы ветром не унесло. Затем включаю радио, уже настроенное на волну «Фил гуд мьюзик»: легкая музыка 70–80-х, очень помогает утро пережить. (Эти сладкие Синатра, Дин Мартин, Дин Рид, опять же, – помнишь? «Элизабет, Элизабет!») Ну-с, облачаюсь в халат и минут пятнадцать привычно вожусь под какую-нибудь песню в своем кабинете, маниакально протирая антибактериальными салфетками ручку, карандаш, калькулятор – все, к чему мои руки прикоснутся за день. Не осуждай меня за это. За годы работы с людьми, с их телами и лицами, с их страстями и интригами, подавленными мыслями и тайными желаниями, написанными у них на лбах, я стала брезгливой, как персонаж психбольницы по кличке Бактерия…

И знаешь, что я тебе скажу? Все они переносчики бактерий, самых разных. Только там, в вышине, отряхнувшись от всех своих фобий, можно лететь с широко открытыми глазами, глотая разреженный воздух широко открытым ртом…

…И только обеззаразив и обезопасив вокруг себя пространство земное, снимаю все мессэджи с телефона, перезваниваю клиентам, назначаю очереди. Между делом принимаю звонки, продаю продукцию, если кто из покупателей зашел. А еще возжигаю идиотские свечки и разные специальные благовония, запах которых не выношу, – я с юности промыта таким небесным озоном, что вся эта благоуханная чушь только раздражает обоняние. Но все же салон-то наш индийский (моя начальница Наргис родом из Индии), так что специфика, стиль, «восточный колорит» и тому подобная дребедень якобы должны отличать нас от прочих местных заведений. (Нашей corporation принадлежат двадцать пять салонов, разбросанных по Америке и Канаде. Они носят разные имена, но подчиняются головному офису в Торонто. Далековато, но очень кстати: если задрыге-клиенту приходит в голову жаловаться, он должен писать или звонить далекому начальству.)

В рекламках нашего салона, которые мы раздаем всем желающим и нежелающим, есть обтекаемая фраза насчет тибетских технологий продления молодости. Это – мой личный вклад в процветающий бизнес… тряхнула журналистской стариной. Но, по крайней мере, мой слух и слух наших клиентов не мучают индийские песни – в этом мне удалось Наргис убедить…

А ведь все мое детство в Киеве прошло под мелодии индийских песен! Мы жили напротив клуба Молкомбината номер два. Летними вечерами из раскрытых окон зала пенились-текли витиеватые мелодии, неслись страстные диалоги… Это сейчас понятно, что фильмы дублировали наши актеры, а тогда мы с Лидкой, вечной подружкой, просто влюблялись в голоса Лолиты Торрес, Одри Хепберн, Элизабет Тейлор (про мужиков писать не стану – расплачусь). Так вот, чуть не каждую неделю по просьбам трудящихся у нас крутили «Бродягу», и то самое «бродяга-я-а-а-а», что мурлыкала вся страна, и еще парочка подобных, слащаво мяукающих мелодий, отравили мне все индийское на всю жизнь. (Помнишь известный анекдот про индийский порнофильм, где по сюжету происходит все, как и в других подобных лентах, только с песнями и танцами?)