Дохлая луна - Бенедикт Лившиц

«Взлетай пчела пахучим медом…»

Op. 58.

Взлетай пчела пахучим медомПривлечена твоя стезяА я влекуся непогодамЧувств костылями егозяЗабывши прошлые побегиИ устарелый юный пылНе вылезая из телегиГде день мой мертвенный застыл

«Грусть»

Op. 62.

Желтые реки текут к бесконечностиГде то созрели унылые льдыРухнули скалы младыя беспечностиВоплями буйно летящей ордыСозданы сломаны снова столетияТянется жуткий плакучий пустырьРечь низвелась к хрипоте междуметияМечется гладный-озябший упырь.Там в нищете в неизвестности каменнойСпелого ветра не зная чертыОбласти огненной кротости пламеннойСердцем тоскующим тянешься ты.

Зрительное осязание

Op. 63.

Не позволяя дамеОчаровать досугВ их деревянной рамеПод руководством слугБлестят друзья осколкиНа поворот дорогИх стрелы только колкиГде выл протяжный рогЗатрепаны одежды последних облаковВсе то что было преждеЛишилося оков.

«Улей зимы»

Op. 69.

Помят последнею усмешкойОтходит упокоясь прочьЗа каторжной своею пешкойБезжалостную ссылки ночьВ округ-мечи на небе (ели)Пестрят неровности пескаПути скучающих похмелийПоблескиванье тесакаА оглянувшись только видетьследы  Своих  Последних ногВсегда бояться не обидетьВзаимодействия порогА настороже только слухомЛовить свой шорох веток хрустЕму включенному порукамЛобзающему каждый куст

«Корпи писец хитри лабазник…»

Op. 59.

Корпи писец хитри лабазникВаш проклят мерзостный уделТопчи венец мой-безобразникЧто онаглел у сытых делЯ все запомню непреклонноИ может быть когда нибудьСтилет отплаты пораженнойВонзит вам каменную грудь

«Я строю скрытных монастырь…»

Op. 76.

Я строю скрытных монастырьСредь виноградников и скалО помоги ночной упырьЗапутать переходы зал.Вверху свились гирлянды змейВ камнях безумие скользитКак печь горит чело полейПесчаник мрамор сиенитВдали сомкнулся волн досугОтметив парус рыбарейИ все кричит стогласно вкруг«О строй свой монастырь скорей»!

Волково кладбище

Op. 70.

Все кладбище светит тусклоБудто низкий скрытный домЖизни прошлой злое руслоЗатенившееся льдомНад кладбищем зыбки виснутВ зыбках реют огонькиВ каждой пяди глин оттиснутУмудренный жест рукиВетр качает колыбелькиШелест стоны шорох скрипПлачет, сеет пылью мелкийДождик ветки лип.

Старик

Op. 64.

Как серебро был свет дневнойКак злато цвет закатныйА ты упрямой сединойДрожал старик отвратнойТы звону предан был монетИз серебра из златаИ больше верил этот цветЧем яркий огнь заката.

Ночной пешеход

Op. 76.

Кто он усталый пешеходЧто прочернел глухою тьмоюОсыпан мутною зимоюТам где так низок свод?..Кто он бесшумный и бесстрашныйВдруг отстранивший все огниКак ветер голос: «прокляниЧто возрастет над этой пашней».Какая тайная стезя?Руководим каким он светом?Навек мы презрены ответомВ слепую ночь грозя!А он пройдет над каждой нивойИ поглядится встречный домКаким то тягостным судомКакой то поступью ревнивой.

«Полночью глубокой…»

Мы мерим исщербленным взглядом

Земли взыскующую прыть.

Op. 66.

Полночью глубокойЗатуманен путьВ простоте далекойНегде отдохнутьВетер ветер злобноРвет мой старый плащПесенкой загробнойИз-за лысых чащПод неверным взглядомЛунной вышиныБыстрых туч отрядомРвы затененыЯ старик бездомныйВсеми позабытПрошлых лет огромныйГруз на мне лежитЯ привык к тяготамК затхлой темнотеК плещущим заботамК путанной верстеНет вокруг отрадыВсе полно угрозТуч ночных громадыСиплый паровоз.

Константин Большаков

Девушки

…Или я одна тебе отдана…

Цесаревна Елисавета Петровна

Страсть водила смычком по лесуНа пробор причесанных и вовсе лысых сердецА у загрустившей сумеречно пальцы укололись,Надевая хрупкие грезы брачных колец.

Окуная в изгибы вечера узкие плечи,Плакала долго и хрупко, совсем одна.А вечер смотрел, как упорно мечется.Смычок страсти, будто пьяница с грузного сна.

И ей шептали, что кто-то фиалок у рваНарывал и бросал подножием рифмЧто ее душа — элементарная алгебра,А слезы — нулевой логарифм.

Что раздеты грезы, и фиолетово-сумеречноНаструнили стаканы ленно вина,А она уронила в страстном шуме речь,Плакала долго, хрупко, совсем одна.

«Луна плескалась, плескалась долго в истерике…»

Луна плескалась, плескалась долго в истерикеМоторы таяли, жужжа, как оводы,И в синее облако с контуром АмерикиОт города гордо метнулся багровый дым.

А там, где гасли в складках синего бархата,Скользя, как аэро, фейерверки из звезд,В стеклянные скаты крыш десятиэтажных архонтовПролить электричеством безжалостный тост.

И в порывах рокота и в нервах ветраМеталось сладострастье, как тяжелый штандарт,Где у прохожей женщины из грудей янтарем Cordon Vert'аСквозь корсет проступало желанье, как азарт.

А в забытой сумраком лунной лысине,Где эластично рявкнуло, пролетая, авто,Сутуло сгорбясь, сердито выситсяОжидающая улица в мужском пальто.

«Вы вялое сердце разрезали…»

Сердце разрежьте,

Я не скажу ничего.

К. Большаков

…Вы вялое сердце разрезалиИ душу выжали, как лимон,И ко мне, задумавшемуся ЦезарюВы подносите новый Рубикон.

Ах не ступит нога вчерашнего гаераНа дрожащие ступени мгновений. У меняВчера на ладони вечность растаяла.А сегодня обязательство завтрашнего дня.

И нищему городу в обледенелые горстиЯ подаю, как мелочь, мой запудренный плач,А на обнаженном сердце, как на мускулистом торсеИграет устало безликий палач.

«Весна, изысканность мужского туалета…»

Весна, изысканность мужского туалета.Безукоризненность, как смокинг, вешних трав,А мне — моя печаль журчаньем триолетаСтруится золотом в янтарность Vin de grave

Кинематограф слов, улыбок и признаний,Стремительный побег ажурных вечеровИ абрис полночи на золотом стакане,Как гонг, картавое гортанно серебро,

И электричество мелькнувших взоров,Пронзительный рассвет раскрытых глаз.Весь Ваш подошв я от до зеркала пробора.?Гримасник милых поз, безмолвно-хрупкий час.

Примечания

1

Навь — олицетворение смерти.

2

вайя — ветка

3

ваю — род. п. 2 ч. от «вы»

4

Учиться — ученье.