Поцелуй Фемиды - Александр Белов

— Ну-ну, успокойся, милая, — Белов гладил ее влажное плечо и по возможности старался отстраниться. — Ты ведь уже отомстила.

Когда они вернулись назад, разбитные дамочки вовсю делились своими тайнами: все они оказались вроде как сосланными на курорт могущественными мужьями. Всем уже давно хотелось домой, но там их, судя по всему, не слишком-то и ждали…

— Я счастлив поднять тост за президента России! — Удодов, покачиваясь, встал и по-гусарски приладил стакан с вином себе на оттопыренный локоть.

— «А я еще больше счастлив!» — процитировал героя кинокомедии Саша, но свой стакан выпил сидя и без фокусов.

Заданный Удодовым высокий патриотический настрой женщины интерпретировали по-своему и с чисто курортной развязностью принялись обсуждать мужские достоинства первого лица страны. Одна находила президента «милым», другая звала его «покемономчиком», а супруга депутата Алла, навалившись декольтированной грудью на стол, потребовала ото всех согласиться, что «этот Батин чертовски эротичен».

Белову в какой-то момент стало тошно от пошлости происходящего, и он начал поглядывать в сторону эстрады, где топтались несколько русских, пытаясь изобразить «камаринскую».

— Ну, а вы, молодой человек, что же не принимаете участия в дискуссии? — Удодов обращался лично к нему — Как вам президент Батин?

Удодов уже прилично набрался. Он наседал на Белова и буравил его глазками из-под напяленного Организаторами вечеринки веночка, в распахнутом вороте гавайской рубашки виднелись седоватые кудри, покрытые бисеринками пота. Саша попробовал увернуться от собеседника и почувствовал, как его самого качнуло в сторону: сухое кипрское вино оказалось коварным.

— Что вы скажете о нашем президенте? — настаивал на своем Удодов.

— А что говорить? — Белов с неприязнью посмотрел на собеседника. — Он заложник своей должности. Пока президент, его на руках носят, а что будет потом, кто знает. У нас любят пинать ногами бывших героев.

Захмелевшая Алла зашлась визгливым смехом и захлопала в ладоши, а Саша покинул компанию и пошел в сторону эстрады, где, как ему показалось, затевался танец живота.

За другим длинным столом, накрытым в дальней части беседки, расположились туристы, наверное, с Ближнего Востока. В отличие, от русской группы, их было немного, и доминировали здесь мужчины — бородатые и смуглые, в большинстве своем одетые по-европейски, но у некоторых на голове были арабские платки. С ними были женщины, две закутанные в покрывала и одна одетая как-то маскарадно — «Шахразадой». Вскоре стало понятно, почему: она была артисткой беллиденса и намеревалась выступить со своим номером. В порядке, так сказать, культурного обмена.

Она прошла мимо Белова, задев его василькового цвета покрывалом с блестками и обдав пряным запахом восточных духов. Царевна Будур, да и только!

Молодая женщина была хороша собой, но красота ее была какой-то кукольной, приторно- сладкой. И дело было не в том, что артистический грим — нарисованные «союзные» брови и густая черная подводка вокруг глаз контрастировали с их яркой голубизной. Кого-то она ему напомнила, и он внезапно почувствовал волнение. Нет, показалось…

Соблазнительно покачивая бедрами в такт восточной мелодии, «Шахразада» начала легко и плавно перемещаться по эстраде, то приближаясь, то удаляясь от зрителей. Поминая недобрым словом коварное кипрское вино и, главным образом, его количество, Александр таращился на эти красивые руки, будто бы лишенные костей, на изящные бедра (слишком узкие, по его представлениям, для восточной красавицы) и пытался разобраться в своих ощущениях. Рваный музыкальный ритм только отвлекал его и мешал сосредоточиться на неведомой, ускользающей мысли. В тот момент, когда некая догадка уже готова была оформиться в подкорке, он услышал за своим затылком громкое сопение и, скосив глаза, угадал медальный профиль депутата.

— Смотрел сегодня танец живота. Живот хорош, но в общем — срамота! — громко продекламировал Удодов, ни к кому особенно не обращаясь, и стал протискиваться поближе к эстраде.

Там восточная чаровница уже успела обнажить вышеозначенную часть тела и совершенно потрясно двигала ею во все стороны.

Не желая снова пересекаться со своим оппонентом, Белов отошел в сторону, а потом и вовсе вышел за пределы беседки и уселся на лавочке. Он закурил и попытался догнать свое поразительное открытие, но не тут-то было. Он напрягал зрение, но издали танец живота выглядел обычным эстрадным номером, и не более того. На минуту ему удалось разглядеть среди черных голов благородные седины своего нового знакомца — Удодов сидел за столиком в компании туристов с Ближнего Востока.

«Вот с ними пусть и поднимает тосты за святую Русь», — устало подумал Белов и задремал. Веночек из веток оливы съехал ему на нос и делал похожим на усталого молодого сатира. Неподалеку носился с видеокамерой местный оператор. К ярко горевшему софиту со всех сторон слетались насекомые и гибли, как маленькие икары, в его жарком свете. Справа и слева от него, конкурируя с восточными ритмами, оглушительно пели цикады, и Белову приснился очень короткий сон — из тех снов, которые еще не сновидение, но уже и не явь.

Он вдруг отчетливо увидел танцовщицу и отчетливо осознал, что он знаком с нею, хотя и не слишком близко, и что он ее определенно терпеть не может. А потом увидел… Коса. Раньше, как правило, Космос являлся не один, а в компании с друзьями — покойными Филом и Пчелой. Иногда они молчали, иногда разговаривали с ним, упрекали, предостерегали, советовали.

На этот раз Кос был один, и он не сказал ни слова. А танцовщица маячила поблизости. Кос продолжал молчать, но, по законам сна, Саше было ясно, что девушка каким-то образом связана с его другом, что она влияла раньше и продолжает влиять теперь на ход событий. И от нее исходит неуловимая, но совершенно определенная угроза.

V

Катя зажала в руке тапки и на цыпочках, с грацией, невероятной для ее тучного тела, двинулась из детской комнаты на выход. Б любую секунду она была-готова услышать сзади непререкаемое: «Петь!» И, обернувшись, увидеть всклокоченную черную головку над перильцами кроватки. В таком случае пришлось бы вернуться и начать цикл заново.

Уф! Кажется, обошлось: со стороны кроватки не доносилось ни звука, и голова не показалась. Значит, нянька вполне заслужила боевые пятьдесят граммов, чашку чая и добрый бутерброд с ветчиной.

Укладывать малыша было сущей мукой, но если уж Лешик уснул, значит, уснул. Такой вот бескомпромиссный характер. Ежевечерняя процедура отхода ко сну, как правило, занимала никак не меньше двух часов. Для начала прочитывались — причем не по одному разу! — все любимые книжки, и отдельно наиболее полюбившиеся фрагменты из них. Потом наступал черед песен.

По части колыбельных Екатерина Николаевна обнаружила преступную некомпетентность. Как-то вдруг выяснилось, что к пропетому зачину «Баю-баюшки-баю» больше добавить было нечего. В песенном репертуаре с трудом отыскались три-четыре народные баллады, пара-тройка эстрадных шлягеров, плюс хулигански-блатные — из тех, что распевали в свое время на картошке студенты-медики. Ну, вроде «Постой, паровоз» или, того хуже, «Гоп-стоп». Что и говорить, совсем не тот репертуарчик, на который мог бы рассчитывать благополучный ребенок. Но выбора у малыша не было, потому что у его воспитательницы никогда не было своих детей…

Младшая из двух сестер, Катя, в свое время была, пожалуй, более хорошенькой, чем старшая Татьяна, и гораздо лучше приспособлена к жизни. Все в один голос твердили, что бойкая Катя мигом выскочит замуж, но судьба распорядилась иначе. Они были очень близки с Таней, а из двух близких людей кто-нибудь один непременно должен быть сильнее, а второго надо опекать.

Сильнее была Катя. Именно она всякий раз приходила на помощь старшей и делила на равных все шлепки и удары, которыми судьба щедро награждала безответную Татьяну: сначала раннее вдовство, затем проблемы с сыном Сашей…

Катерина еще не оставляла надежды устроить свою личную жизнь, когда старшей сестры Татьяны не стало в живых. Может быть, некое чувство вины за эту смерть, а может быть, исключительное чувство ответственности за семью сестры». так и не дали Екатерине Николаевне возможности завершить свои, личные женские маневры. Она осталась незамужней и бездетной, полностью посвятив себя теперь уже племяннику и его семье. Вот поэтому, когда вновь возникла необходимость ее присутствия, Катя без особых колебаний рассталась с любимой работой, покинула московскую квартиру и перебралась в Красносибирск.

Катя, растягивая минуты блаженного покоя, занималась на кухне сервировкой ужина. Затем пристроила готовый поднос на журнальном столике в гостиной, и включила телевизор. Сериал, как всегда, не удалось посмотреть с начала, и было совершенно непонятно, кто же все-таки убийца — Хулита или Хуанита…