Город небесного огня. Часть II - Кассандра Клэр

На лица близнецов падал свет луны. Тиберий весь день злился. Когда ему запретили выходить из дому, он стал пинать ногами все подряд и даже разбил кулаком изящную стеклянную шкатулку для украшений, стоявшую на полке. Вот спрашивается, чем она ему помешала? В итоге он сам себя наказал, серьезно поранив руку. До исцеляющих рун мальчишка еще не дорос, и поэтому Ливви крепко держала брата, пока Джулиан доставал пинцетом осколки стекла.

Наконец Тай лег в постель, но не спал до тех пор, пока Ливви не прилегла рядом. Теперь он мирно посапывал, положив голову на подушку и повернувшись лицом к сестре. От злости и отчаяния не осталось и следа, и Эмма невольно залюбовалась мальчиком: темные кудряшки, как на картинах Боттичелли, и тонкие черты лица.

Отчаяние, подумала Эмма. Только отчаянием можно объяснить все, что с ними происходит. Даже маленький Тэйви, как ей казалось, плакал от отчаяния. А что касается ее чувств… Никакое другое слово не могло более точно выразить, что происходит в ее душе, когда она думала о родителях. Каждый удар сердца, как поминальная служба: их нет, их нет, их нет…

– Эй! – тихо позвал кто-то. Эмма обернулась и увидела стоящего в дверях Джулиана. Его волосы, чуть светлее, чем у Тиберия, растрепались, лицо в лунном свете казалось бледным и усталым. За прошедшую неделю он еще больше похудел; из рукавов свитера выступали тонкие запястья. В руках он держал что-то пушистое. Игрушка?

– Они…

Эмма кивнула:

– Да, спят.

Джулиан на цыпочках подошел к кровати близнецов. Эмма заметила, что он не успел переодеться: на свитере остались следы крови Тая. И он действительно принес игрушку – большую пчелу, точь-в-точь такую же, какая была у Тиберия в разгромленном Институте, дома. Эмма припомнила, что, совсем малышом, Тай не ложился без нее спать. Джулиан наклонился, положил пчелу рядом с братом и ласково поправил одну из его кудряшек.

Потом он сел на подоконник рядом с Эммой. Девочка взяла его за руку. Рука была холодная и покрытая цыпками. Она повернула руку и стала выводить на запястье буквы, одну за другой. Та к они поступали с раннего детства, чтобы не получать замечания за болтовню на уроках.

Т-Ы-Е-Л? – написала она.

Джулиан помотал головой. Он, не отрываясь, смотрел на спящих детей. Непокорные кудри торчали в разные стороны, и он напоминал ощетинившегося ежа.

Эмма почувствовала, как он пишет у нее на плече:

– Н-Е-Х-О-Ч-У.

– Очень плохо, – сказала Эмма и соскочила с подоконника. – Идем.

Они вышли из комнаты и осторожно прикрыли за собой дверь; вниз вела крутая лестница. В семье Пенхоллоу было так заведено, что дети могли есть когда угодно, за режимом дня никто не следил, и семья очень редко собиралась за столом в полном составе. Эмма никак не могла к этому привыкнуть, хотя признавала, что иногда такое отношение к еде бывает удобным. В самом деле, когда кусок в горло не лезет, лучше потом перекусить. Джулс, хотя и разделял ее взгляды, все-таки следил за тем, чтобы его младшие братья и сестры ели вовремя. И он сам с ложки кормил малыша Октавиана, а потом стирал его одежду, на которой оставались следы соков, каш и томатной пасты.

На кухне Эмма поставила чайник и полезла в холодильник посмотреть, что там есть. Джулиан сел у стены, запрокинул голову и закрыл глаза. Худенькая грудь тяжело вздымалась.

– Джулс? – окликнула она.

– А! Ой, прости, я, кажется, вырубился.

Большие глаза, обрамленные густыми ресницами, казались черными. Эмма почему-то подумала, что, будь он девчонкой, то, наверное, расплакался бы. Сама она этого не помнила, но мама рассказывала, что однажды взрослые уложили их вместе, а сами куда-то ушли. Уж что они там с Джулианом не поделили в младенческом возрасте, но Эмма свалилась с кровати и до крови прикусила губу. Сама не слезинки не проронила, а Джулс кричал и плакал, пока не прибежали родители.

Они всегда были вместе. Одновременно начали ходить, одновременно пошли в школу, одновременно им вывели первые руны. Джулсу – Руну прозрения на правой руке, а ей такую же на левой. Они оба были горазды на проделки, за которые им влетало по первое число. Джулс не любил врать, но, чтобы выручить Эмму, мог и солгать, выгораживая ее.

Мама Джулиана умерла почти три года назад. Было ужасно видеть, как все Блэкторны переживают эту потерю, и Эмма, как могла, поддерживала своего друга. А теперь она сама потеряла родителей, и отца, и мать. Утрата была чудовищная, и, если бы не Джулс, еще не известно, как она справилась бы со своим горем. Эмма и Джулиан… Они были больше чем друзья, они были одним целым, как парабатаи.

– Джулс, – повторила девочка и взяла его за руку. Секунду рука его оставалась безжизненной, а потом он крепко сжал ее пальцы.

– Не знаю, что делать, – произнес он. – Мне кажется, я не справляюсь. Тэйви еще мал, а Тай… он ненавидит меня.

– Он твой брат. И ему всего десять лет. Он не может ненавидеть тебя.

– Хотелось бы верить… – Голос Джулиана дрожал.

– Все образуется, – вздохнула Эмма. – Твой дядя выжил после нападения на Лондон. Когда все закончится, вы поселитесь у него, и он позаботится о тебе и остальных. Ты уже не будешь за них отвечать.

Джулиан пожал плечами:

– Я почти не помню дядю Артура. Он присылал нам старые книги на латинском языке, иногда приезжал из Лондона на Рождество. Единственный из нас, кто читает по-латыни, – это Тай, он выучил этот язык, чтобы досаждать всем.

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы выучить латынь, – улыбнулась Эмма, а потом горячо воскликнула: – Джулс, твой дядя сможет позаботиться о тебе. Вот увидишь, все наладится, и ты будешь встречать Рождество не в Идрисе, а у него. Ведь это же лучше!

– Было бы неплохо, чтобы и ты составила нам компанию, – грустно усмехнулся Джулиан.

Эмма почувствовала, как сердце у нее сжимается. При мысли о том, что она может расстаться с Джулсом, Ливви, Дрю, Тэйви… и даже с несносным Тиберием, она ощутила боль и растерянность, как будто ее уносило в океан.

– Ведь это зависит от твоего дяди, да? – спросила она. – Захочет ли он взять меня к себе?

– Захочет не захочет – это не имеет значения, – со злостью сказал мальчик. – Ты должна остаться с нами. – Словно подтверждая свои слова, он сжал кулаки.

– Джулс… – начала Эмма и, услышав чьи-то голоса замерла. Джия… Джия и Патрик Пенхоллоу. Ей стало не по себе.

– …маленького мерзавца было, разумеется, правильно, – прозвучал конец фразы; в голосе Джии чувствовалось раздражение. – Исчезли не только Джейс и Клэри, но вместе с ними Изабель и Алек. Я всегда говорила, что эти Лайтвуды просто безумные.

В ответ Патрик пророкотал низким басом:

– Ну, Алек уже взрослый. Та к что есть шанс, что они не наделают глупостей.

Джия ответила так тихо, что Эмма не расслышала. Она подалась вперед и напрягла слух.

– …могли бы оставить хотя бы записку… я способна понять их злость…

– Наверное, они подумали, что мы выдадим их Себастьяну.

– …сколько сил было отдано… Скорее всего, Клэри создала Портал, чтобы вывести их отсюда, но их нигде нет. Мы их не видим, они как сквозь землю провалились.

– Себастьяна мы тоже не видим, – заметил Патрик. – Может, имеет смысл допустить, что они все в одном месте? Что само это место закрыто от наших глаз?

Эмма еще больше подалась вперед, но услышала только удаляющиеся шаги. Вероятно, они говорили о Спиральном лабиринте? Или нет… они…

Девочка выпрямилась и увидела, что Джулиан смотрит на нее.

– Ведь ты знаешь, где они, – произнес он. – Правда?

Эмма приложила палец к губам и покачала головой. Не спрашивай.

– Ладно, не хочешь, не говори, – фыркнул Джулиан. Он испытующе посмотрел на нее и сказал уже серьезным тоном: – Я, кажется, знаю способ, как сделать так, чтобы нас не разлучили.

Эмма улыбнулась:

– Ну, гений, выкладывай.

– Мы могли бы… – он помолчал и начал снова: – Мы могли бы стать парабатаями.

Он сказал это робко, слегка отвернувшись от нее, чтобы скрыть выражение своего лица.

– Тогда нас не разлучат, – добавил он. – Никогда.

Эмма испугалась, что у нее сейчас сердце выскочит из груди.

– Джулс, стать парабатаями – это очень серьезно, – растерянно произнесла она. – Это… это навсегда.

Мальчик пристально посмотрел на нее:

– А разве мы не навсегда вместе?

Вот ведь странный вопрос… Эмма не могла представить свою жизнь без Джулиана. Это была бы просто какая-то черная дыра одиночества. Никто не понимал ее так, как он, не шутил так, как он, не защищал ее так, как он, – защищал не физически, физически она и сама могла за себя постоять, а оберегал ее чувства, ее сердце. Он радовался вместе с ней, утешал в грусти, понимал ее даже не с полуслова, а с полувздоха и… и он всегда выбирал огурцы из ее салата, потому что она их терпеть не могла.

– Я… – начала девочка, и вдруг наверху раздался грохот. Они в панике переглянулись и бросились в комнату, где спали Ливви и Тай.