Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая) - Валерий Язвицкий

Стоит Торжок, он же Новый Торг, что в матушку Волгу впадает, верст на восемьдесят выше стольного града Твери. Торговля в нем идет бойко, тяготеет он к Новгороду, но барыши и у него перехватывает.

— Не бывать Торжку выше Новагорода, — говорят новгородские купцы.

Но все же богат и Торжок: управляется вечем своим собственным и даже монету свою и серебряную и медную чеканит.

Только всегда меж двух огней этот город вольный. Тверь ли, Москва ли воевать с Новгородом будет, «новоторам» нужно ужом извиваться, чтобы та или другая сторона не затоптала их. Хитры новоторы, и нашим и вашим угодить стараются, а кто победит, с теми и друзья. Не любит никто их за измены постоянные, и кличка у них, хоть и обидная, но верная: «Новоторы — воры.»

Не раз по злобе вороги разоряли Торжок и жгли дотла, но совсем погубить не могли: очень уж на бойком месте стоит он. Почти весь хлеб и скот из Москвы и Твери через него идет к Вышнему Волочку для Новгорода. Только селенье Осташково, что на озере Селигер, отрывает барыши у новоторов; огромными гуртами гонят зимой из Москвы через Осташково крупный и мелкий рогатый скот к Новгороду. Оттого и вражда у них с новоторами постоянная.

— Новоторы — воры, — говорят одни.

— И осташи хороши, — отвечают другие.

Знал все это великий князь московский и, хотя новоторы были гостеприимны и ласковы, все же станом стал он за стенами городскими, возле древнего Борисоглебского монастыря, что старше самой Москвы на сто тридцать два года.

Встретили отцы духовные, как и положено, государя московского звоном колокольным и молебном, пригласили потом к себе на трапезу, но великий князь не пошел. Сам пригласил в шатер свой игумена со всем священством к обеду. Время уж было для отдыха, а тверичи, к досаде государя, запаздывали.

— Тверские-то полки сие тобе не московские, — усмехнувшись, сказал он самодовольно царевичу Даниару, — и не могут точно время блюсти. Надо князю Юрию сказать, чтобы он в рукавицы ежовые их взял. Он сие борзо сумеет.

Перед самой трапезой доложили Ивану Васильевичу, что дозорные приметили на реке судовую тверскую рать, а вдоль берега — конную.

— Простите, отцы духовные, подождем малость с трапезой, — молвил Государь и, обратясь к вестнику, спросил: — Когда они тут будут?

— Не позже, государь, как через час. Узнав от своих дозорных, что мы уж тут с утра до обеда их ждем, вельми спешить зачали.

— Иди, — молвил государь вестнику и, обратясь к своим воеводам, опять с усмешкой добавил: — Ровности нет в ходе войск их…

* * *

Когда тверские полки подходить стали к Борисоглебской обители, великий князь приказал звонить в колокола и, сев на коня, выехал в поле с воеводами и стражей своей навстречу тверичам.

Завидев великого князя московского, воеводы тверские — князь Юрий Андреевич Дорогобужский и боярин Иван Никитович Жито — погнали к нему. Иван же Васильевич на виду у всех московских и тверских войск приветствовал воевод, милостиво протянув им руку, к которой они почтительно прикоснулись губами. Затем воеводы по знаку Ивана Васильевича вскочили на своих коней и, сопровождая государя московского, медленно подъехали к своим полкам. Все стихло крутом. Иван Васильевич, привстав на стременах, громко воскликнул:

— Здравствуйте, вои православные!..

— Будь здрав, государь! — покатились дружные крики по рядам полков.

Когда все смолкло и войска тверские ближе подошли к московским, великий князь сделал знак к молчанию и среди тишины возгласил:

— Отец мой, Василий Васильевич, великий князь московский, и тесть мой, Борис Лександрыч, великий князь Тверской, были заедин против врагов своих, так и яз с братом своим, Михайлой Борисычем, великим князем Тверским, заедин против ворогов наших! Да будет здрав брат мой!..

— Да здравствует! Да здравствует! — опять загудело по рядам воинов.

Иван Васильевич сделал знак к молчанию и, сняв шлем, перекрестился, а клир церковный начал молебствие.

Нещадно палит солнце, и среди наступившей тишины льются над иссохшими полями печально и глухо церковные песнопения, и воины набожно крестятся, чуя душою всю горесть мужицкую от страшной засухи…

По окончании молебна передан был войскам приказ Ивана Васильевича: «Кормить коней, обедать и спать, на вечерней заре выступать, а куда, про то воеводам ведомо».

В этот же день прибыли в Торжок к великому князю и послы из Пскова; посадники Василий и Богдан, а с ними вернулся назад и посол великого князя московского Яков Шибальцев. Случилось это вскоре после трапезы, когда государь, уединясь в шатре своем, почивал перед походом, как и все войска его.

Стремянный Саввушка тотчас же разбудил государя. Так ему приказано было, если пригонят вестники или послы какие прибудут.

— Саввушка, — молвил Иван Васильевич, не подымаясь с постели, — отведи послов в шатер к дьякам. Пусть примет и угощает их сам дьяк Бородатый, Степан Тимофеич. Шибальцев же, вкусив от трапезы вместе с ними, пусть тайно ко мне придет сюды. Послам сказать: «Почивает-де государь». Яз еще подремлю, а ты мя побуди, как Шибальцев дойдет…

Через полчаса, с некоторой робостью, вошел дьяк Шибальцев в шатер великого князя. Не все так исполнил он во Пскове, как государь ему приказывал. Хитры псковичи и осторожны, лукавят все.

— Будь здрав, государь! — сказал он неуверенно, но государь, улыбнувшись, спросил его:

— Добре ли дошел? Сказывай, садись тут вот…

Шибальцев ободрился от ласки государевой и ответил веселее:

— Спаси тя Бог, государь, дошел добре, токмо вести мои не совсем добры. Псков-то своенравит все, как невесты их псковские перед сватами: «Хоцу — вскоцу, не хоцу — не вскоцу».[9] Время тянет Псков-то — и на Москву глядит, и на Новгород оглядывается…

— Яз другого от них и не ждал, — сурово молвил Иван Васильевич, — ну, да «вскоцут», когда полки наши ближе к ним будут.

— Ныне, государь, — усмехнувшись, продолжал дьяк Шибальцев, — вскочили уж! Крестное целование свое Новугороду сложили и разметные грамоты с подвойским[10] своим Савкою в Новгород отослали, а когда отъезжал яз с послами, то на вече своем раскладку псковичи на десять тысяч рубленого[11] войска изделали. Оба посадника полки сии поведут к Новугороду…

— Добре, — медленно произнес Иван Васильевич и, кликнув Саввушку, продолжал: — Ну, а о новгородцах что там слыхать?

Вошел Саввушка, откинув полу шатра:

— Туточки я, государь.

— Зови ко мне дьяка Бородатого вместе с послами псковскими.

— Сказывать дале-то, — спросил Шибальцев, — пока послы-то не дошли?..

— Сказывай.

— Есть у меня через доброхотов наших вести из Новагорода о докончании новгородцев с королем Казимиром. Бают, у них на списках докончания показано, какие твои городы и волости, и земли и воды, и все твои пошлины в новгородских владениях отписали они королю, яко князю литовскому…

— А можно ли списки сии тайно добыть нам? Ведь по докончанию сему все воровство новгородское открывается. Старину ведь, коя двести лет была, они рушат!

— Истинно, государь! — воскликнул Шибальцев. — Бают, Борецкие-то и прочие уже посольство к Казимиру собрали с Панфильем Селифантовым да Кириллом Ивановым, дабы челом бить королю со многими дарами, пишучи и зовучи его «Честной король и господин наш»…

При этих словах откинулась пола у шатра и вошли к государю псковские послы Василий и Богдан, низко кланяясь Ивану Васильевичу. Сопровождали их дьяк Степан Тимофеевич Бородатый и начальник княжой стражи с двумя воинами.

Помолившись, послы низко поклонились государю и поздоровались с ним. Иван Васильевич, кивнув им, спросил, добро ли они дошли. Послы, отвечая на вопросы великого князя, говорили:

— От веча к тебе, государь, мы посланы донести: «Положили мы в Великом Новомгороде разметные грамоты. Понабрали тысяч десять воев рубленых, да еще тысячи две охочих людей пойдет пустошить порубежье новгородско…»

— Кто воеводы-то? — спросил Иван Васильевич.

— Двух посадников вече в воеводы поставило: княжеского сына Василья Федорыча да другого посадника Тимофея Василича. Для боя же дальнего изделали, как ты наказывал: полк особый из лучников собрали и войску все пищали отдали…

Ждут послы еще вопросов государевых, а тот молчит, только глядит на них неподвижным взглядом, будто сквозь них куда-то смотрит. Смутились послы, в лице переменились…

Встал вдруг со скамьи государь и резко сказал:

— Добре все сие. Токмо яз отпускаю во Псков одного Богдана, а с ним боярина своего Кузьму Коробьина с приказом, дабы войска ваши немедля к Новугороду шли. Ты ж, Василий, при дворе моем тут останешься. Идите. Бородатый и Шибальцев после о воле моей пространней вам поведают…