Милиция плачет - Александр Георгиевич Шишов

три копейки.

— Бабушка, я сэкономил три копейки, я пришел пешком, — торжественно объявил я, надеясь, что наказание, скрашенное честно заработанными тремя копейками, будет мягче по сравнению с тем, что могло последовать за мои реальные прегрешения.

Даже не наказали. Взяли слово, что я так больше делать не буду, и пригрозили — если я ещё раз сэкономлю, то на плаванье больше ходить не буду. На этот раз честно слово, как никогда, я дал с огромным облегчением.

Намного позже я услышал анекдот, в котором узнал себя, а точнее, придуманное мной оправдание:

— Золотце, я сегодня бежал за трамваем и выгадал три копейки.

— Идиёт, ты бы лучше бежал за такси и выгадал рубль.

В эту ночь мне снились «Чемпионы» — красные, синие, жёлтые, зелёные, очень много. Мчатся сами по себе, обгоняют друг друга, круто взлетая на виражах велотрека. Яркое слепящее солнце отражается на хромированных деталях и на мелькающих спицах. Идут соревнования, к финишу первым приходит красный велосипед, он делает круг почета, и вот уже я в его седле, согнувшись, сжимаю руль и кручу педали, всё сильнее и сильнее. Чувствую, как устали ноги, но не могу остановиться, велосипед несёт меня быстрее ветра, тормоза не срабатывают. Педали сами крутятся, намертво зажав туклипсами носки ботинок, в ногах появилась боль и ломота, не могу остановиться, боль в ногах нарастает, очень больно, хочется громко заплакать. Велосипед исчез, в руках остался только руль, но я всё равно не могу остановиться, бегу по улице, перегоняя медлительных пешеходов и ловко уворачиваясь от машин и встречных прохожих. Потом перешёл на шаг, боль притупилась, только ломота, затухая, продолжала выкручивать напряжённые мышцы. Набегались, приснилось мне, пусть отдохнут, и, не выпуская руль «Чемпиона», уснул во сне.

4.2. Велосипедный номер

Велосипед у меня, конечно же, был, и я упорно крутил педали своего синего скрипящего чудовища, пока две мечты — сбыточная под названием «Орлёнок» и несбыточная под названием «Чемпион» витали в моей голове. Не знаю, как и назвать тот мой первый велосипед… Он у меня был какой-то беспородный. Без имени. Немного больше «Школьника», но меньше «Орлёнка», тёмно-синий, жёсткий, литые шины, руль прямой, загнутый вверх, без тормозов — очень старый велосипед, неизвестно каким образом попавший на антресоли, откуда был извлечен на радость детворе. И педали крутились, как у детского велосипеда, без трещотки.

Одесса 1968 год. Наш дом Пушкинская, 8. А.Сегал (Шурик), А.Сементовский (Саня)

Ездить мне разрешали только в пределах нашего квартала и ни в коем случае не выезжать на дорогу. Запрет в части «не выезжать на дорогу» я соблюдал, а вот размеры квартала увеличил до четырех. Полквартала направо — проехал Дом политпросвещения, повернул за угол и в горку, приподнявшись в седле, по Карла Либкнехта мимо Дома медработников до «Военторга». Опять поворот направо и по Ленина — «Военторг», столовая, кафе «Снежинка», угловой колбасный магазин. Поворот направо и вниз, разогнался, набрал скорость, возле остановки троллейбуса притормозил и последний поворот направо — оставшаяся половина квартальчика, и опять я дома. Можно поехать наоборот, но тогда все повороты налево.

Родившаяся на свет сразу после ума, незадолго перед совестью, страсть к путешествиям непреодолимой силой требовала расширения границ передвижения. И особенно притягательным, желанным, манящим, просторным, и, что очень важно, абсолютно безопасным был Приморский бульвар. Но туда ещё доехать надо — пересечь две улицы и переулок. Папа, чтобы снять надоевшую ему тему каждодневного моего нытья, серьёзно объяснил, что без номеров я могу доехать только до первого милиционера.

Это был веский аргумент, и я серьезно задумался, как же получить номерной знак на мой велосипед, и, что очень важно, будет ли он действительным, если его потом перевесить на «Орлёнок». Номера на велосипедах существовали, я их видел, небольшие жёлтые прямоугольнички с черными цифрами, выглядывающие сзади из-под седла. Но не у всех, и только на «Украинах». Это для тех, решил я, кто ездит в город из села. А остальные, у кого нет номеров, из города не выезжают, значит, первый милиционер стоит где-то далеко на выезде из города.

Моя стройная схема избежать встречи с первым милиционером разбилась о нестройный отряд курсантов школы милиции, шагающих каждый день на занятия под нашими окнами. Их было очень много. Кто же из них тот самый милиционер, стоящий на посту при въезде в город? Внимательно рассматривая каждого, мне так и не удалось увидеть номеров и выяснить, как же определить первого милиционера. Поняв, что это тупик, и первым милиционером станет тот, кто раньше всех увидит, как я съехал с тротуара на мостовую, и отберет велосипед, я приступил к реализации нового плана по получению велосипедного номера.

План был простой, очень надежный, но очень дерзкий. Нужно было всего-то познакомиться с милиционером и попросить его выдать мне номер.

Легко сказать познакомиться с милиционером, а как это сделать, если у моих родителей таких знакомых нет, во дворе милиционеры не живут и у одноклассников никто из родителей в милиции не служит.

Тем не менее объект для знакомства был выбран. На перекрестке Пушкинской и Карла Либкнехта (или как говорила Ольга Анатольевна Коган, бабушка Шурика-рыжего, на старый лад — Греческой) ежедневно с утра до вечера стоял постовой милиционер-регулировщик. Каждый день всё отведенное для гуляния время я торчал напротив регулировщика на углу и поедал его взглядом, надеясь, что хоть как-то он обратит на меня внимание. Результат был нулевой. Я внимательно наблюдал за его работой и пришел к выводу — регулировал он мало. Да и машин было немного.

Одесса. Пушкинская угол Карла Либкнехта. Постовой на месте.

В начале шестидесятых годов происходила замена номеров. Уже не выдавали старые жёлтые номера с чёрными буква ЧД, ЧТ и ЧС, расшифровка которых нас очень смешила — «чужие деньги», «чужие тысячи» и «чужие сотни». Видимо, острословы, как и большинство населения, к владельцам собственных самоходных средств относились без любви и уважения, попросту завидовали. Появились новые чёрные номера с белыми понятными буквами ОДА. Иногда мы с сестрой играли в «нашу игру». Каждый садился у своего окна, выходящего на Пушкинскую, с бумагой и карандашом. Я играл за новые номера и ставил черточку, когда машина с чёрными номерами проезжала мимо, а сестра за старые, жёлтые. Играли ровно час, затем считали — у кого больше, тот и выиграл. Счёт, как правило, был примерно равным, а