Карта утрат - Белинда Хуэйцзюань Танг

приходится все по два раза переделывать. – Так она говорила, обнаружив камушек в рисе, который Итянь уже перебрал.

Итянь кивал, соглашался, но тотчас же забывал материнские назидания. Возможно, такие советы были полезны в ее мире, но не в том, где хотелось жить ему. Теперь, когда дедушка умер, их крестьянская жизнь казалась особенно скучной по сравнению с величественными рассказами о Пекине, с историями, к которым приобщил его дедушка. Итянь уже собирался было встать, как увидел, что через заросли аралий, отбрасывающих на землю длинные тени, к нему торопится девушка. Ее жакет распахнулся, а повязанный на голову шарф развязался, высвободив упавшие на плечи косы. Она замахала рукой, такой до странности гибкой, ну будто стропа воздушного змея. Когда-то Итянь первым делом заметил именно эти ее длинные руки и ноги, изящные, тонкие и словно танцующие.

С самой дедушкиной смерти Итянь только и мечтал ее увидеть, однако сейчас, когда вся она лучилась улыбкой, слова застряли у него в горле. Ни единой фразы для этой улыбки не придумывалось.

– Итянь! – позвала Ханьвэнь.

Он прищурился и посмотрел на ее руку. Теперь, когда девушка подошла ближе, Итянь понял, что она не просто машет – во вскинутой руке она зажала какой-то маленький прямоугольный предмет.

Транзисторный радиоприемник. Ханьвэнь остановилась и, тяжело дыша, протянула ему приемник:

– Слушай! Слушай, что там говорят!

Она подкрутила колесико громкости. “…Экзаменационная сессия в высших учебных заведениях состоится в декабре. Точные даты гаокао[4] будут сообщаться учебными комиссиями соответствующих провинций…” Голос диктора внезапно прервало шипение, такое громкое, что Итянь испуганно отпрянул.

– О чем это все? – спросил Итянь.

Ханьвэнь встряхнула радиоприемник, но голос диктора не возвращался.

– Очень вовремя, ничего не скажешь! Когда надо, оно не работает. Ну да ладно, – она бросила приемник в траву, – там только что сказали, что восстановили государственный экзамен!

Сердце в груди у Итяня радостно подпрыгнуло, но он постарался унять его. Надежды такого масштаба не для него.

– Как это? Не может быть.

– Мне и самой не верится. Мы только инструменты принесли, как Хунсин прибежала и велела срочно радио включить. И первым сообщением было это. Ну ты чего, не рад, что ли? – Она легонько пнула его.

Ханьвэнь взяла один из джутовых мешков, высыпала его содержимое на землю и опустилась на корточки, коснувшись плечом Итяня. Его словно электрическим разрядом ударило, но Итянь отогнал от себя это ощущение. Такие чувства по отношению к девушке после смерти собственного деда – это неправильно.

– С чего ты решила, что это правда? – спросил он. – Я поверю, только когда собственными ушами услышу.

Итянь вовсе не нарочно пытался все усложнить. Даже услышь он это сообщение лично – и тогда не факт, что до конца поверил бы. Он давно уже бросил вникать в маневры, на которые гораздо было сидящее в далеком Пекине правительство. Новые правила, новое руководство – да какая вообще разница? Ежедневные новости казались такими мудреными, что ему не получалось добраться до сути того, что же на самом деле происходит в большом мире. Председатель Мао умер, “Банда четырех”[5] повержена. На смену Мао пришел Хуа Гофэн, и в стране начали кампанию под названием, которое, вероятно, что-то означает. Меньше чем за год Дэн Сяопина успели репрессировать и оправдать. Погоду предсказывать и то проще, чем действия Пекина.

– Значит, дикторам на радио ты веришь больше, чем мне? Так выходит? – обиженно проговорила она.

Напуганный Итянь поднял голову. Делано суровое выражение сползло с лица Ханьвэнь, и рот ее растянулся в широкой улыбке, сквозь которую колокольчиком прорывался смех, а прищуренные глаза светились радостью. Наконец радость победила, и девушка рассмеялась в голос, откинув назад голову и обнажив полоску светлой кожи над воротником жакета.

Такое безудержное счастье наконец убедило его. Ханьвэнь – девушка серьезная, приступы внезапного смеха ей не свойственны. Несколько раз он видел, как она предается веселью, однако в определенный момент она умела взять себя в руки. Несколько месяцев назад, летним вечером, долгим и бессонным из-за жары, Ишоу тайком стащил для них троих курицу. Увидев Ишоу с курицей, которую он держал за лапы вниз головой, Ханьвэнь взвизгнула, осторожно погладила пальцем колючие перья на крыле, а почувствовав живое птичье тепло, отскочила. Однако позже, когда они уселись есть, среди всеобщего веселья Ханьвэнь оставалась такой равнодушной, что позже Ишоу сказал:

– Твою девушку ничем не проймешь, да? Смотри, как бы она от тебя не сбежала еще к кому-нибудь.

Брат хотел оградить его от охотниц за деньгами, но Итянь знал, что это не про Ханьвэнь.

– И что это для нас значит? – спросил он ее. – Когда гаокао состоятся?

– Не знаю. Может, у кого знакомые в городе есть, попробуют через них узнать. По радио сказали, что в этом году.

– У нас так мало времени.

– Если бы я все еще в городе жила… – проговорила она, – в Шанхае сейчас будут круглые сутки готовиться, я даже не сомневаюсь. Им-то учебники легко достать, не то что нам. И на работе сейчас самый сезон, как учиться-то?

– Вряд ли они читали больше нашего. – Итянь сказал это, скорее чтобы убедить себя самого.

Он надеялся, что прав. Если у них нет шансов, то у кого они вообще есть? Встречаясь, они только и говорили, что о книгах. Они читали все, что под руку попадется. Неделю – “Кукольный дом” Ибсена, а на следующей неделе – “Происхождение видов” Дарвина. Иногда даже учебники по математике. А потом снова художественную литературу, Бронте или Тургенева. Чаще всего русских авторов. Книги попадали к ним бессистемно. Некоторые Ханьвэнь привезла из Шанхая, некоторые принадлежали его деду, какие-то Итянь выторговал у студентов, бродя вокруг училища в городке. Сперва он читал книгу сам, потом передавал ей. На следующей неделе она делала то же самое. По субботам они обсуждали прочитанное. Затем цикл повторялся. Время от времени один из них осмеливался выразить надежду, что однажды знания помогут им учиться в университете, но в основном, полагал он, их любовь к книгам ограничится беседами на набережной.

– Ты прав, – сказала она.

Ханьвэнь посерьезнела, к ней вернулись прежние решительность и деловитость.

– Что толку ныть? Пора приступать к занятиям.

Внезапный гудок заставил их вздрогнуть. Итянь и забыл, что уже поздно и что вот-вот начнутся вечерние новости. Он взглянул на почти не тронутый арахис. Его наверняка ждет нагоняй от матери, но какая разница? У него появилась возможность поступить в университет. Вскоре, если повезет, этот мир с его сельскохозяйственными культурами не будет значить в его жизни ровным счетом ничего.

Они отряхнули