Петербургское действо - Евгений Салиас

Лейба не слушалъ, онъ ждалъ, что Позье передастъ ему футляръ. Самъ же онъ просто боялся дотронуться до него. Ему казалось, что въ ту минуту, когда онъ самъ возьметъ футляръ со стола, раздастся надъ нимъ громовой ударъ, Позье бросится на него, а изъ-за дверей выйдутъ спрятанные солдаты и потащутъ его въ острогъ.

Наконецъ, еврей, стоявшій въ какомъ-то туманѣ, замѣтилъ, что туманъ этотъ еще болѣе усилился. Въ горницѣ стало темнѣй и онъ не сразу догадался, что стало дѣйствительно темнѣй, потому что Позье ужь завертываетъ футляръ въ бумагу, а канделябръ потушенъ и въ горницѣ снова горитъ только одна свѣча.

— Ну, вотъ-съ! проговорилъ Позье. — Поблагодарите отъ меня его свѣтлость или, можетъ быть, и высочество за заказъ. A работой они будутъ довольны. Позье — честный труженникъ, артистъ въ душѣ и постарался…. это все!

И въ помертвѣлыя руки Лейбы сунули что-то небольшое, четвероугольное. Онъ шелохнулся, судорожно стиснулъ пальцами этотъ предметъ и, едва не пошатываясь, вышелъ въ переднюю, вышелъ на улицу, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и какъ-то странно ахнулъ, точно проснулся. Онъ провелъ рукой по глазамъ, вдругъ оглянулся на домъ и, наконецъ, будто придя въ себя окончательно, бросился съ мѣста бѣжать во весь духъ. Черезъ нѣсколько шаговъ какой-то прохожій остановился и такъ удивленно поглядѣлъ на Лейбу, что заставилъ его опомниться. Онъ вспомнилъ, что онъ въ мундирѣ преображенца, стало бытъ, офицеръ, дворянинъ, и что ему бѣгать по улицѣ не приходится.

Черезъ четверть часа Лейба былъ въ квартирѣ князя, а раскрытый футляръ искрился и сіялъ на столѣ Тюфякина. Лейба, снявъ мундиръ, остался въ камзолѣ и стоялъ молча и неподвижно. Лицо его было серьезно, почти угрюмо. Князь Глѣбъ тоже какъ-то смущенно сидѣлъ у стола.

— Ну, что жъ, выговорилъ онъ, наконецъ. — Все слава Богу. А, снявши голову, по волосамъ не плачутъ. Ступай за деньгами.

Уже около полуночи, Лейба появился снова въ квартирѣ князя, отсчиталъ ему двѣ тысячи червонцевъ, принесенныхъ въ мѣшечкѣ, взялъ брилліантовый букетъ и, обернувъ въ бумагу, положилъ въ боковой карманъ.

— A футляръ-то бросьте въ Неву или сожгите въ печи, вымолвилъ онъ глухо, — да прикажите хорошенько размѣшать.

— Нѣтъ ужь самъ, душка Іудушка, возьму кочергу да размѣшаю. Съ той минуты, что букетъ былъ въ карманѣ Лейбы, а у князя на столѣ лежала куча однихъ червонцевъ, князь повеселѣлъ сразу.

«Они немѣченные, ихъ не Позье дѣлалъ», думалъ онъ, и князь радостно смѣялся сердцемъ.

— Ну, прощай, князь, выговорилъ Лейба, — не поминай лихомъ. Если доберусь я счастливо до Кенигсберга, то, пожалуй, тебѣ и спасибо скажу. Ты все-таки честно разсчитался со мной и даже далъ возможность мнѣ нажить тысячу червонцевъ. Эта старая собака такъ работаетъ, что я его букетъ вдвое дороже продамъ вездѣ, и въ Берлинѣ, и въ Вѣнѣ, и въ Парижѣ.

— Вишь, какъ распутешествовался! засмѣялся князь.

— Да. Намъ, честнымъ евреямъ, вездѣ дорога. Только въ Россію ужь не вернусь никогда. Ну, прощай, князь!

— Прощай, прощай, Іуда. Жаль мнѣ тебя. Выйдутъ эти червонцы, не буду знать, гдѣ другіе достать, весело заговорилъ князь.

Лейба вышелъ въ прихожую, надѣлъ шапку, досталъ свою шику въ углу, постоялъ мгновеніе и, наконецъ, полушутя, полуугрюмо сталъ взмахивать и водить палкой, будто гладить ею по полу, причемъ нѣсколько нагибался къ полу.

Князь тотчасъ узналъ жестъ палача, сѣкущаго преступника плетьми.

— Ну, ну, авось, обойдется, разсмѣялся князь. — Развѣ гдѣ послѣ за другое что….

— Ну, а словятъ меня на границѣ, то выдамъ. Вотъ мое послѣднее слово, проговорилъ Лейба и вышелъ да улицу.

Тюфякинъ вернулся въ свою горницу и спряталъ деньги въ коммодъ, отдѣливъ одну кучку въ особый уголъ.

— Жаль мнѣ васъ, говорилъ онъ, глядя на отдѣленную кучку, — только-что получилъ и вези къ этимъ головорѣзамъ Орловымъ. Нужно было тогда въ карты играть! Ну, да чортъ съ ними, даровому коню въ зубы не смотрятъ. A дѣло будетъ шито да крыто. Не таковъ мой Іуда, чтобы попасться на дорогѣ или гдѣ на границѣ государства. Онъ въ игольныя уши пролѣзетъ, не только черезъ саженную заставу россійскую.

Князь тотчасъ же пошелъ въ кухню, притащилъ самъ нѣсколько полѣнъ и, бросивъ въ печку малиновый, изящно отдѣланный футляръ, покрылъ его дровами.

«Красивая штука, даже жечь жалко!» невольно подумалось ему.

Кое-какъ нашвырявъ дрова, онъ досталъ лучину и зажегъ печку.

Дрова начали было горѣть, но черезъ минуту снова потухли, такъ какъ князь зря, кучкой, навалилъ ихъ въ печь.

— Ишь, не хотятъ горѣть, поганыя! воскликнулъ онъ вслухъ и даже какъ-то особенно весело.

Чувство радости, что у него въ коммодѣ лежитъ цѣлая куча червонцевъ, конечно, не покидало его ни на минуту. Князь былъ изъ тѣхъ людей, которые тогда и счастливы и довольны, когда у нихъ деньги.

Онъ снова разжегъ лучину и дрова, наконецъ, занялись большимъ пламенемъ. Онъ захлопнулъ дверцу печки и, чувствуя себя усталымъ отъ цѣлаго дня, проведеннаго въ волненіи, пошелъ къ себѣ въ спальню полежать.

Князь предполагалъ, не смотря на позднее время, все-таки отправиться прямо въ Нишлотъ или «Нѣмцевъ Карачунъ», гдѣ онъ надѣялся найти еще Гудовича или офицеровъ своего полка и гдѣ, слѣдовательно, можно было весело провести всю ночь и, кромѣ того, отвлечь подозрѣнія Гудовича. Но, вѣроятно, князь черезчуръ проволновался и усталъ, потому что едва прилегъ, какъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.

За-полночь явился въ его квартиру лѣнивый, вѣчно лохматый и замаслянный съ голову до пять, его Егоръ и прислушался къ храпу барина. Онъ двинулся въ кухню, но по дорогѣ, въ темнотѣ, споткнулся среди корридора на полѣно, выроненное княземъ, и удивился.

— Вишь ты, вздумалъ печку топить въ этакую теплынь! Да еще самъ! Теплота такая на дворѣ, а онъ замерзъ!

Освидѣтельствовавъ въ кухнѣ дрова, Егоръ не досчитался цѣлой охабки. Онъ, конечно, тотчасъ же зажегъ огарокъ и тихонько отправился поглядѣть, какую печку и какъ затопилъ баринъ. Перепробовавъ двѣ или три печи руками, онъ, наконецъ, убѣдился, что всѣ холодныя.

«Что за притча! не сожралъ же онъ дрова!» подумалъ Егоръ и началъ лазить, открывая заслонки. Оглядѣвъ двѣ пустыя, въ третьей онъ нашелъ дрова, опаленныя пламенемъ.

Егоръ сѣлъ около печки, держа огарокъ въ рукахъ, и замоталъ презрительно головой.

— Вотъ не за свое дѣло-то браться! Нешто они будутъ горѣть этакъ? Нашвырялъ зря да подпалилъ и думаетъ — все тутъ. A сдѣлай я это…. Ругать! Э-эхъ, вы!..

И праздному лакею пришелъ на умъ вопросъ:

«Что дѣлать: растопить или повытаскать дрова обратно? Вѣдь теплынь на дворѣ…. Лучше повытаскать да сбытъ сосѣдкѣ за стаканъ водки….»

Черезъ нѣсколько секундъ тихонько, чтобы баринъ не проснулся, Егоръ повытаскалъ всѣ дрова на полъ. Онъ далеко засовывалъ руку и вынималъ осторожно полѣно за полѣномъ. Но вдругъ онъ громко ахнулъ и отдернулъ руку, точно будто его укусило что въ печи.

«Что за лѣшій?» подумалъ онъ.

Подъ руку, вмѣсто полѣна, попало что-то легонькое и вдобавокъ мохнатое. Онъ сунулъ огарокъ въ печку и опять немножко ахнулъ: что-то красное лежало среди старой золы и черныхъ углей.

Черезъ мгновеніе, однако, страхъ прошелъ, а красивый малиновый футляръ былъ у него въ рукахъ и лакей, не зная еще что дѣлать, бѣжалъ съ нимъ въ кухню.

— Что за притча! повторялъ онъ. — Что за баловство! Не по ошибкѣ же баринъ бросилъ туда такой ларецъ, а нарочно сжечь хотѣлъ? А зачѣмъ? Да мало ли у баръ какія затѣи,

Какъ ни былъ глупъ Егоръ, однако сообразилъ, что надо дѣлать. Онъ спряталъ футляръ у себя въ ларѣ, а самъ, вернувшись въ гостиную, какъ слѣдуетъ снова наложилъ дрова и зажегъ ихъ.

Когда, на утро, кеяэь Тюфякинъ проснулся, удивляясь, что онъ проспалъ всю ночь одѣтый, первая его мысль была о футлярѣ.

«Ни единой ниточки не осталось!» весело подумалъ онъ, оглядѣвъ горячую, истопленную печь.

XXXI

Въ послѣднихъ числахъ апрѣля, въ домѣ посланника, барона Гольца, была суетня, шли приготовленія къ оффиціальному вечеру, который онъ давалъ столицѣ.

Предполагался балъ-маскарадъ, на которомъ, конечно, долженъ былъ присутствовать государь, весь дворъ и все петербургское общество. Гольцъ праздновалъ мирный договоръ, подписанный государемъ двадцать четвертаго апрѣля.

Этотъ мирный договоръ стоило отпраздновать прусскому послу и любимцу Фридриха. За весь XVIII вѣкъ не было еще заключено такого мирнаго договора между двумя странами, какой съумѣлъ заключить юный дипломатъ.

Король получалъ въ подарокъ отъ императора почти половину своего королевства, уже завоеваннаго русскими, и, кромѣ того, пріобрѣталъ надежнаго союзника во всѣхъ предполагавшихся политическихъ затрудненіяхъ; потомъ получалъ тотчасъ двадцатитысячный русскій корпусъ генерала Чернышева, который еще недавно билъ и разбивалъ его генераловъ, а теперь долженъ былъ, подъ командой короля, бить своихъ прежнихъ союзниковъ; наконецъ, король имѣлъ въ виду получить большую денежную сумму, превосходившую милліонъ.