Книга 7. Дорога в бесконечность - Юлиана Суренова

Наконец, вернулась жизнь. Бутон чуть шевельнулся, коснулся руки, благодаря за избавление от ледяных оков вечного сна, а затем выпрямился на успевшем позеленеть стебельке, потянулся к свету и теплу ее глаз. Бабочка, дождавшись, когда ее крылья подсохли, расправила их, взмахнула, испытывая их силу, прежде чем закружить в легком трепетном танце, все выше и выше поднимаясь над землею.

Открыв от восхищения рот, Мати запрокинула голову, любуясь ее сказочным полетом, который, казалось, длился целую вечность.

Но все имеет конец. Даже чудо. И усталая бабочка, подрагивая толи от напряжения, толи от холода, вернулась на свою розу. Обе они были чужими этому ледяному краю - единственные живые существа во владениях смерти.

В глазах девушки грусть смешалась с разочарованием. И, все-таки, она понимала ее:

"Я тоже чувствовала бы себя здесь чужой, - вздохнула она, задумчиво глядя на притихшую бабочку, - если бы была жива…" Подняв голову, она вновь огляделась вокруг, но уже с другим чувством - не радостной свободы, а задумчивой грусти. И край, который еще мгновение назад казался ей самым удивительным и чудесным на свете, поблек в ее глазах. Нельзя сказать, чтобы он казался совершенно мертв. Нет, в нем была жизнь. Но именно была - когда-то. И осталась - только в прошлом.

Мати могла бы попытаться оживить еще один цветок, и еще, и еще… Но зачем?

Чтобы, спустя краткое мгновение, он увял в окружении холодных ледяных зеркал?

Вот и тюльпан уже поник шелковой головкой, белые покровы подернулись желтизной умирания, зеленые лепестки, ослабев, обвисли, пожухли…

Она поднесла ладонь к лицу, прикрыла рот, словно сдерживая готовый сорваться с губ стон. В глазах вспыхнули слезы - не тусклые, мутные капли обиды неудачи, нет - чистые, ясные слезы искреннего душевного сопереживания и глубокого сочувствия.

- Простите меня, - прошептала она, а затем, склонившись над розочкой, дохнула на нее. Сорвавшееся с губ облачко-пар в мгновение ока окутало цветок и застывшую на нем бабочку, обернувшись затем ледяным стеклом.

- Прости, - Мати вернулась к тюльпану, - но так будет лучше, - и его окружил лед.

- Пусть ты уже не будешь живым, но и не умрешь… - прошептала она, а затем, выпрямившись, опустила голову на грудь, вздохнула, обращаясь сама не зная к кому:

- Спасибо за урок. Теперь я поняла, что такое вечный сон: то, что останавливает смерть за мгновение до того, как она уводит душу в подземный мир. Это не жизнь и не смерть, это надежда, которую боги дают живому. Надежда, которой иначе бы не было. На новую жизнь, на бессмертие… - и, все же, грусть не покинула ее глаза, скорее наоборот, сгустилась. - Потому что она навсегда останется только надеждой.

Слезы побежали по щекам. Срываясь с длинных черных ресниц каплями огненной воды, они, едва касаясь холода щек, не успевая остынуть, покрывались льдом, обращаясь в алмазы.

"Ну что ты плачешь, дуреха? Уйми скорей поток слез! Все равно никто больше тебя не станет жалеть, никто не попытается утешить. Ведь ты уже не маленькая караванщица…

"Но кто же я теперь?" -она прикусила губу, боясь услышать в ответ: - "Никто!

Тебя больше нет. Ты - только тень…"

Хотелось кричать: "Ну, вот же я, вот!" Но в голове уже звучало, полное боли и безысходности: "И что же? Взгляни на этот цветок во льду…" Вздохнув, Мати качнула головой. Вновь оглядевшись вокруг, она поняла, что зрелище, еще мгновение назад завораживавшее, а потом - вызывавшее сочувствие, стало безразличным.

"Пора уходить…" - поняла она и, глядя себе под ноги, медленно поплелась прочь, при этом ей было совершенно все равно, куда идти, зачем?

Девушка старалась не смотреть по сторонам, предпочитая не замечать ничего вокруг, нежели обнаружить что-то, чего она не хотела бы видеть. Поэтому не удивительно, что, в конце концов, она налетела на какую-то преграду.

"Стена, наверное", - подумала Мати, и повернулась, собираясь обойти ее, но тут она почувствовала на себе чей-то взгляд.

"Неужели я здесь не одна? - ее душу обжег страх. - А что если это госпожа Айя?

Что я Ей скажу? Ведь я пришла сюда без Ее приглашения, да еще и стала пытаться навести свои порядки, нарушая Ее покой… " - она почувствовала себя такой виноватой, что щеки запылали румянцем, а в глазах блеснули слезы. И, все же, втянув голову в шею, словно готовясь к удару, она осторожно подняла взгляд.

"Ой! - Мати растерялась, обнаружив, что стоит перед зеркальной стеной, лицом к лицу со своим отражением. И более вокруг не было никого. - Ну и дура же я! - на смену страху пришло радостное возбуждение. - Испугаться собственной тени!" "Интересно… - она с все нараставшим любопытством рассматривала зеркало. - А почему я вообще в нем отражаюсь? - Мати, подняв руку, коснулась пряди волос, следя, настолько точно повторит отражение ее движение, словно стремясь поймать его на обмане. - Ведь мертвые могут увидеть себя только в зеркале времени, и то лишь такими, какими они были когда-то. Но я никогда прежде не носила это платье, - она, оторвавшись на миг от зеркала, посмотрела на себя, любуясь сверканием прекрасной ткани, которая струилась, колышась на невидимом ветерке, одним своим видом успокаивая, усыпляя… - Такая мягкая! - она провела ладонью по рукаву, осторожно тронула подол. - Кто же я, если не тень?" "Ты - это я", - прозвучали в тишине слова и Мати тотчас, вздрогнув, закрутила головой:

- Кто здесь? - душа в страхе заметалась в груди.

"Никого, кроме нас!" -Кого - нас!

"Тебя и меня".

- Кто ты?

"Ты".

Сначала Мати растерялась: "Я что, сошла с ума? Только безумцы разговаривают сами с собой! Но ведь смерть излечивает от всех болезней!" А потом она разозлилась:

"А даже если и так! - раз она мертва, какая разница, больна или здорова? - Я задала такой простой вопрос! Что, сложно на него ответить? Если со мной заговорило мое отражение, так бы и сказало: "Да, я твое отражение. Очень приятно.

Будем знакомы!" А вместо этого - ну что за ерунда: я - это ты, ты это мы. Как будто я должна разгадывать все эти загадки!" Но уже через мгновение и растерянность, и злость растворились без следа в море удивления. Глаза девушки расширились, губы приоткрылись, когда Мати увидела, что ее отражение шагнуло к ней навстречу, в то время как сама она даже не шевельнулась. И вообще, с ним что-то происходило. Его черты… Нет, они не расплылись, не потеряли четкость. В них ничего не изменилось, и, все же, хотя из зеркала на караванщицу смотрели ее собственные глаза, она уже не узнавала себя.

Молочно белые волосы засверкали. Переливаясь всеми цветами радуги, они больше не казались бесцветными, как просторы пустыни после недели, проведенной в цветущем оазисе. Так же, как и снега в лучах солнца, они стали золотыми. Не рыжими, а именно золотыми, напившись, наполнившись до краев теплым солнечным светом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});