Жестокое милосердие - Робин Ла Фиверс

— То, что делает или чего не делает монастырь, его не касается. По крайней мере, не должно касаться. Подозреваю, однако, достаточно скоро он обо всем догадается. Ведь это он сообщил в обитель о заговоре твоей матери.

Дюваль с любопытством смотрит на меня:

— А разве не ты?

Внезапно охваченная смущением, я иду к подносу с ужином.

— У меня еще не было случая написать аббатисе.

Чувствуя его взгляд, зачем-то принимаюсь переставлять чашки и блюдца. Я решаюсь повернуться, лишь когда он отводит глаза. Но и тогда, ставя перед ним поднос, старательно избегаю его взгляда.

Когда наконец я отваживаюсь посмотреть ему в лицо, он держит в руках белую королеву и рассматривает ее, задумчиво сдвинув темные брови.

— Мне нужно передать герцогине, что мадам Иверн и Франсуа должны принести ей присягу. Не подскажешь, как можно это проделать, не открывая всей глубины их предательства?

Он наклоняет голову, делаясь чем-то похожим на Вэнтс:

— То есть ты не хотела бы, чтобы она об этом узнала?

— А зачем девочке еще одна сердечная рана? Сколько еще у нее в жизни будет измен?

— По числу баронов при дворе, — хмуро отвечает Дюваль.

Вот таким образом и получается, что в самый день Рождества мадам Иверн и Франсуа преклоняют колена перед герцогиней и присягают ей в верности до гроба. Причем от всего сердца.

Мадам Иверн побывала на волосок от гибели. Теперь она вполне осознает, какого рода милосердие было ниспослано ей и ее любимому сыну.

Я внимательно слушаю, как она произносит торжественные слова, и вижу, что лиловатая тень мало-помалу оставляет ее нежное горло. У меня вырывается шумный вздох облегчения, а колени готовы подломиться. О Мортейн, благословенно будь Твое суровое милосердие! Я не предала Тебя, не преступила Твоей воли! Какая радость от сознания, что святой по-прежнему ведет и направляет меня!

По окончании церемонии я бегу к себе: скорее сообщить Дювалю добрую весть! Слуги тоже пируют в своем кругу, и в моей комнате темно — лишь угли светятся в очаге. За окном уже смерклось, и сквозь стекла проникает совсем мало света.

Я как раз собираюсь зажечь свечи, но тут до меня долетает царапанье, потом слышится карканье. Это Вэнтс!

Торопливо распахиваю ставни, и озябшая ворона буквально падает внутрь, хлопая взъерошенными крыльями. Откусывать мои пальцы ей больше не хочется.

Спрыгнув на пол, Вэнтс охорашивается, прежде чем войти в клетку. С несвойственной мне медлительностью отвязываю от лапы записку. Ох, выдаст мне сейчас на орехи матушка аббатиса! Ну ладно, чему быть, того не миновать. Я ломаю печать и разворачиваю пергамент.

Дочь наша!

И вновь, не получая от тебя никаких сведений о положении при дворе, я вынуждена во всем полагаться лишь на канцлера Крунара. А он сообщает новости столь неожиданные, что мне с трудом верится в их истинность. Мало того что французская шлюха жива до сих пор, ты в своем небрежении не поставила меня в известность и о том, кому в действительности служит Дюваль. Между тем канцлер изложил все обвинения, выдвинутые против этого человека, и я убедилась, что его виновность не оставляет сомнений. Он начал с того, что одного за другим удалил от герцогини всех ее возможных союзников, а когда и это не помогло, организовал покушение на ее жизнь. Известно ли тебе, что он давно уже шпионит в пользу французской регентши? Неужели тебя постигла слепота и ты не распознала его истинных целей? Воистину, я могла бы посчитать тебя его соучастницей, не сообщи мне канцлер, что именно ты спасла жизнь герцогине!

Дюваль должен ответить за свои преступления перед Высшим судом, а ты — заплатить за свое небрежение. Срази его немедленно, после чего укладывай вещи и возвращайся в обитель, где мы и определим твою дальнейшую участь.

Сердце мое перестает биться. Онемевшие пальцы выпускают листок, и тот, порхая, валится на пол. Я закрываю ладонями глаза, силясь изгнать из памяти только что прочитанное. Не помогает.

Вот и обернулось мое сердце камнем преткновения на пути монастырской воли.

ГЛАВА 43

Я оседаю на пол — медленно-медленно, словно каждая косточка в моем теле внезапно превратилась в податливый воск. Как такое могло произойти? Добралось ли к настоятельнице мое последнее письмо? А Крунар? Верит ли он тому, что сам написал, или это часть какого-то черного замысла? Все те обвинения, которые он выдвигает против Дюваля, запросто можно предъявить ему самому!

Я как можно пристальней вспоминаю все разговоры, когда-либо имевшие место между мною и канцлером, ища прорех в плаще безупречной верности, который он носит с такой искренней миной. Уж не он ли первым предположил, что Дюваль может быть повинен в измене? Или это сделала аббатиса? А как он требовал, чтобы я оставила в покое д'Альбрэ и занялась Дювалем! И ведь это Крунар навел карающую руку обители сперва на Ранниона, потом на Мартела. Неужели это он стал первопричиной обоих убийств, нанесших такой вред делу герцогини? Но почему?

И что самое важное: достаточно ли хорошо чувствует себя сестра Вереда, чтобы принимать такого рода видения? Ох, навряд ли! Ложных видений Мортейн бы ей не послал, а я со всей определенностью знаю, что обвинения ложны. И даже мнение аббатисы бессильно меня переубедить!

Когда мой ум изнемогает под грузом вопросов, на которые я тщусь отыскать ответы, я обращаюсь к молитве.

Распахиваю свое сердце Мортейну и взываю к Нему, как никогда прежде. Я напрягаю слух в надежде уловить Его голос.

Увы, я слышу лишь голоса канцлера Крунара и аббатисы.

Спустя долгое-долгое время встаю и оправляю юбки. Я чувствую себя выпотрошенной. Я знаю — знаю наверняка! — что монастырь ошибается. То ли сестер снабдили заведомо ложными сведениями, то ли они неверно истолковали полученные, а может быть, и то и другое. Собственная самонадеянность потрясает меня, но я не сомневаюсь, что они впали в заблуждение. Посвященные Мортейна, впавшие в заблуждение. Возможно ли такое?

Со стороны очага слышится скрежет — это открывается тайная дверь. Дюваль! Не думая, я сминаю в ладони пергамент и бросаю в огонь. Приказ монастыря обращается в пепел, а Дюваль шагает через порог. К моему изумлению, он бросается прямо ко мне, хватает за талию и принимается кружить, словно в танце.

— Все налаживается! — ликует он. — Д'Альбрэ устранен, договор с императором согласован, а моя семья отреклась от интриг!

Силюсь улыбнуться в ответ, пытаюсь вести себя так, будто ничего не случилось, но лицо не слушается меня. Я как будто слишком долго пробыла на морозе. Пытаюсь высвободиться из рук Дюваля, но и это мне не под силу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});