Хельмова дюжина красавиц (СИ) - Карина Демина

Белопольска…

…знакомая фамилия, но знакомая весьма смутно, и как Матеуш ни пытался, не мог заставить себя вспомнить, где и когда слышал ее.

А хороша.

Лицо узкое, нервное и живое.

На нем и удивление, и восторг, каковой бывает у человека, впервые попавшего в тронный зал… и даже немного жаль, что панночка лишена возможности видеть его во всей первозданной красе.

…Белопольска…

…а не из тех ли князей Белопольских, которые дедовой тетке родней доводились? Надобно будет глянуть в родовых книгах, узнать, но похоже, что из тех.

Панночка смущалась, розовела, теребила подол белого платьица и вздыхала так, что грудь ее, весьма, к слову, впечатляющая грудь, приходила в приятное волнение. И волнение это поневоле передавалось Матеушу…

…коварная Анелия была синеглазою блондинкой, пышных форм, мягких очертаний.

— Рад приветствовать вас, милейшая панночка, — сказал он, старательно глядя в черные лукавые глаза.

— И я… рада… — голос у красавицы оказался низким, бархатистым. — Всю жизнь мечтала хоть одним глазком глянуть, как оно во дворцах-то… а дядечка не пускал. Дядечка говорил, что рано мне ко двору ехать, там разврат один…

Ее Величество покачали головой и со значением воззрились на Его Величество. Тот лишь крякнул и ущипнул себя за бороденку. Разврат? Так разве ж то разврат был? Просто некоторая вольность нравов… вечно все в провинциях переврут, извратят…

— Но я вижу, что дядечка ошибался, — красавица улыбалась так искренне, что и Матеуш от улыбки не удержался. — Нету тут разврата. Красота одна…

— Милое дитя… — восхитились Его Величество.

— Просто очаровательное, — с легким раздражением согласились Ее Величество.

Матеуш промолчал, чувствуя, как отступает хандра…

Принцессы нахмурились больше прежнего и девушку провожали взглядами раздраженными, верно, еще более остро осознавая собственную некрасивость, компенсировать которую не способны были ни титулы, ни королевские драгоценности. И в этом факте Матеушу виделась некая высочайшая справедливость… это, конечно, если отрешиться от портрета дорогой невесты. Все-таки справедливость кажется еще более справедливой, когда не затрагивает лично твои интересы.

— Дорогой, — покинув тронный зал, Ее Величество обратились к сыну. — Твое внимание к этой девушке будет… неуместно.

Она коснулась королевских рубинов, которые в полумраке коридора гляделись едва ли не черными.

— Одно дело — соблазнить замужнюю даму…

…тут еще надобно разобраться, кто и кого соблазнял.

— …и совсем другое — невинную девицу…

Это Матеуш сам понимал.

Впрочем, подыскать для королевской фаворитки подходящего мужа — задача не такая сложная…

Ближе к полудню Евдокии доставили огромную коробку, перевязанную пышным шелковым бантом. От коробки, сквозь плотный картон, исходил умопомрачительный аромат чеснока, а внутри, на промасленной кальке, укрытые тончайшей вуалью папиросной бумаги, украшенные колечками маринованного лука и крупными ягодами клюквы, лежали колбаски.

«Сытного дня милой панночке, Л.»

Карточку Евдокия прочитала трижды и, заалевшись, чего с ней не приключалось давно, спрятала в ридикюль.

Колбаски оказались сочными.

Горячими.

И мясной сок стекал по подбородку, по пальцам, которые приходилось облизывать. Евдокия ела, едва ли не урчала от удовольствия, то и дело поглядывая на дверь… ручка швабры, позаимствованной в кладовой, не казалась ей надежным запором.

Желудок наполнился приятной тяжестью, а на душе потеплело. И ночные тревоги отступили, и дневные проблемы с ними…

…и в прочувствованной речи Лихослава теперь виделась своя правда…

…а почему бы и не выйти за него замуж? Он молодой, красивый…

…в карты играет, сам признался…

…и у семьи долги, а значит, только за картами дело не станет. И вообще, к вопросу будущего замужества Евдокия собиралась подойти серьезно, по-деловому. И следуя собственному же решению, она открыла записную книжку. Понюхав пальцы, от которых, несмотря на лавандовое мыло пахло точно так же, как от вчерашних незабудок — чесноком и острыми приправами — Евдокия вывела первое имя…

Лихослав.

Нет, она не всерьез, она ради порядка исключительно…

…и что она знает?

Неглуп, что, несомненно, плюс… хорош собой, а вот это уже в недостатки пойдет… и склонность к азартным играм… а вот честность — в достоинства… и пожалуй, с таким у нее получилось бы жить, если не в любви, то хотя бы во взаимной симпатии, которая мало хуже.

Глядишь, и договорились бы…

…он бы не вывозил любовниц в свет и попридержал бы запросы родни, а Евдокия, как и прежде, занималась бы делами… и титул ей вовсе не нужен. Титул, если хорошенько разобраться, никаких преимуществ в жизни не дает, проблемы одни…

Значит, титул — к недостаткам…

Евдокия вздохнула, снова понюхала пальцы и решительно добавила в список достоинств колбаски… на этом ее изыскания были прерваны стуком в дверь.

Стучали долго, настойчиво. Пришлось открывать.

— Панночка Евдокия, — на пороге стояла женщина в белом форменном платье с волосами, прикрытыми наметом. Она старательно глядела в окно, не замечая, казалось, ни самой Евдокии, ни покрывала, которое так и свисало с зеркала. — Вас спрашивают.

— Кто?

— Мужчина, — горничная произнесла это таким тоном, что Евдокия разом ощутила себя женщиной падшей, недостойной. Впрочем ощущение длилось недолго.

Упомянутым мужчиной был пан Стесткевич, каковой прогуливался вдоль каменной лестницы, кося синим оком на забаранные решетками окна. Причем косил он попеременно то правым оком, то левым, и лицо его приобретало некое престранное, хитроватое, выражение, будто бы он, Грель Стескевич, ведал нечто, неизвестное Евдокии… и не только ей.

— Ах, панночка Евдокия, — он кинулся к ней, снимая шляпу с высокой тульей, кланяясь, оною шляпой едва ли не щебень с дорожки сгребая. — Позвольте сказать, что вы сегодня просто прелесть до чего хорошенькая!

И к ручке припал, прилип влажными губами.

— Сегодня?

— И всегда, панночка Евдокия! Всегда! Но сегодня — особливо! — он не спешил ручку отпускать, мял, поглаживал и, хитро изгибаясь, умудрялся смотреть в глаза.

Причем снизу вверх.

С умилением и восторгом, которому Евдокия ни на грош не поверила.

— Что вам надо? — спросила она, с трудом удерживаясь, чтобы руку не вытереть о подол платья. Останавливало, во-первых, понимание того, что платье было не из дешевых, шитое из шелка, да с отделкою лентами и блондом, оно гляделось столь роскошно, что Евдокия чувствовала себя в нем неуютно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});