Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

1920-х на Верхнем Дону. Пока получалось не слишком, зато Левицкая – заведующая библиотекой МК ВКП(б) – очень помогала Шолохову с материалами по добровольческому движению на юге. В письмах Шолохов с доброй иронией именовал Левицкую «шефом» и зазывал её в гости.

16 июля первый том «Тихого Дона» вышел в так называемой «дешёвой библиотеке» Госиздата. Шолохову, как и договаривались, платили 400 рублей за печатный лист.

25 июля в газете «Известия» была опубликована статья Горького «Рабочий класс должен воспитывать своих мастеров культуры». Горький писал: «Фадеев, Шолохов и подобные им таланты пока ещё единицы. Но, как мы видим, рабочий класс совершенно правильно оценил их достоинства художников слова».

В «Московском рабочем» вышли отдельной книгой «Донские рассказы» тиражом 50 тысяч экземпляров. Права на перевод «Тихого Дона» купили французские, шведские, чешские, нидерландские издатели.

Ранней осенью начались съёмки экранизации.

Артист Абрикосов рассказывал: «Я купался в Донце. Вернувшись на берег, увидел незнакомого человека. Решил, что это приехал из Москвы какой-то работник кинофабрики. Я спросил у него, не знает ли он, когда появится Шолохов? Вместо ответа последовал вопрос: “Вы Григория играете?”».

Даже в этой зарисовке заметно, что Шолохов, который был всего на год старше Абрикосова, вёл себя как старший, как хозяин положения.

Абрикосов это немедленно признал. Он обратился к Шолохову за советом: как вести себя в кадре, что делать, чего избегать. Тот улыбнулся и сказал: «Ты ж в казачьей земле – сам наблюдай».

В 12 километрах от Диченского располагался городок Каменск-Шахтинский – бывшая станица Каменская. В эпизодических ролях снимались многие местные жители.

Шолохов с затаённым восхищением следил за работой Цесарской. Лучше бы, пожалуй, она поинтересовалась, как ей целовать Григория.

* * *

В конце сентября в Москве прошёл второй пленум РАПП. Выступавший с докладом секретарь организации Владимир Ермилов согласился причислить Шолохова к «пролетарской литературе», но следующие выступавшие оказались настроены куда критичней. Самый неожиданный удар нанёс Александр Фадеев, предложивший убрать из опубликованной к тому моменту части третьей книги тридцать глав: то есть примерно половину тома, утверждая, что это «политически ошибочный» текст.

Жёстко выступил и ростовский приятель Шолохова – литератор Александр Бусыгин. Участник Гражданской, 1901 года рождения, один из организаторов ассоциации пролетарских писателей в Ростове-на-Дону. Автор, между прочим, книги «Закалялась сталь», вышедшей в 1928 году, – Островский тогда ещё к своему роману не приступил.

Бусыгин заявил, что Шолохов «даёт казачью степь, такую хорошую казачью степь», – однако «этот “пролетарский” писатель совершенно забывает, что в этой казачьей степи нам приходилось бывать, что нас там рубили». И продолжал: «Шолохов… по-ханжески припадает к земле и целует “мать – донскую родную землю”. Почему она ему мать – неизвестно». «Шолохов смакует описание казачьей сытости, сытости зажиточного крестьянства верховых станиц… Читая «Тихий Дон» внимательно, мы всё же увидим, что там идеализация старого казачьего быта, тоска самого автора, что этот старый казачий быт погибает. Будь он пролетарский писатель, тоски бы этой не было».

Линии Бусыгина придерживался и комсомольский поэт, участник Гражданской, Алексей Сурков: «Мне кажется, что Шолохов “Тихий Дон” хотел сделать несомненно нашим произведением, но объективно, вне зависимости от субъективного желания Шолохова, произведение получилось непролетарским… Бедняцкая казачья часть, представленная Мишкой Кошевым, она настолько бедна внутренне, что сразу чувствуешь, с какой колокольни смотрит на донскую степь автор».

Подытожил дискуссию ещё один ростовский литератор, секретарь РАПП Иван Макарьев: «Когда я читал о прекрасно данных Подтёлкове и Кривошлыкове, несомненно чувствовалось, что симпатии автора не на их стороне… Найдите в “Тихом Доне” хоть одно такое место, в котором были бы заложены с неизбежностью явления, которые будут происходить в будущей советской станице. Я там этого не нашёл… То, что есть пока – в этом никакая наша идея не заключена, и пока эти два с половиной тома такие, что и нельзя уже дать нашей идеи… Исходя из этого, нужно серьёзно поставить вопрос и о “Тихом Доне”, в частности, и о нашей марксистской критике – как она подходит к явлениям, потому что может быть чрезвычайный скандал».

Это было сильно сформулировано: «чрезвычайный скандал».

Писатели хором предупреждали партийное руководство: с Шолоховым надо аккуратней.

* * *

В Ростове-на-Дону по Шолохову нанесли очередной жёсткий удар – на этот раз местная газета «Большевистская смена». В № 206, от 8 сентября, там была опубликована статья молодого журналиста Николая Прокофьева «Творцы чистой литературы», являющаяся по сути своей доносом.

«Возьмём Михаила Шолохова. Человек, давший прекрасный “Тихий Дон”, очень далёк от советской общественности. Он стоит в стороне от житейской суеты, политических треволнений.

Политика – не его дело.

Никакого участия в общественной жизни станицы Вёшенской, расположенной за 150 вёрст от железной дороги, где нет культурных сил, где помощь Шолохова могла бы принести большую пользу.

Закрывшись наглухо маленькими ставенками своего дома, Шолохов живёт, стараясь никого не обидеть!

Так ли это на самом деле?

Нет.

Это к нему являются целые делегации с просьбой помочь, походатайствовать о снижении налога, с жалобами на советскую власть. Кто ходит? Бедняки у Шолохова не были.

Когда бывший атаман станицы Букановской, а сейчас, в связи с ликвидацией таких чинов в советской республике, превратился в попа и за неуплату налога должен был продать своё имущество, то Шолохов согласился уплатить за этого лишенца, чуждого советской власти человека, – весь налог.

Когда “Большевистская смена” выступила с разоблачениями о положении в Вёшенском районе, о безобразиях, творившихся и сейчас творящихся там, о чём многим было известно, особенно Михаилу Шолохову, жителю этой станицы, он никому не написал об этом. Писание в газету он считает ниже своего достоинства.

Почему родственница Шолохова, будучи в станице Букановской, была лишена избирательных прав, а по приезде в Вёшенскую восстановлена?

Вот они, факты.

Мы привели эти факты с Шолоховым для того, чтобы показать, как иногда и наш писатель считает политику чем-то отвлечённым, которое его не касается. Мы, мол, творцы чистой литературы и… общественность не наше дело. А к чему это приводит – лучше всего говорит случай с Пильняком».

Бориса Пильняка тогда как раз прорабатывали. В 1929 году он без согласования с партийным руководством издал в берлинском издательстве «Петрополис» повесть «Красное дерево», которую в СССР расценили как антисоветскую. Пильняк был отстранён от руководства Всероссийским союзом писателей, массово атакован в советских газетах и публично обвинён в троцкизме. Это была одна из первых кампаний, организованных Сталиным в литературной сфере.

Опасность для Шолохова состояла в том, что сразу же вслед за «Красным деревом» то же самое издательство «Петрополис», не заручившись согласием автора, выпустило «Тихий Дон».

Но разве ж это докажешь – спрашивали они или нет!

Помещая Шолохова через запятую с Пильняком, ростовские кляузники давали понять: эти двое одним миром мазаны.