Ради милости короля - Элизабет Чедвик

Присоединившись к Ричарду, Роджер непрерывно корпел над документами, сидел в совете, выслушивал споры, советовал, балансировал, оценивал, словно дома в суде. Работа была схожей, и порой ему казалось, что он вернулся в Вестминстер. Вокруг говорили на немецком, а не на французском, но все образованные люди могли объясняться друг с другом на латыни.

Роджер уже собирался выйти из комнаты, когда явился Уильям Фицрой, раскрасневшийся и запыхавшийся от бега.

– Милорд, король велел вам немедленно прибыть в зал совета! – воскликнул он.

– Почему, что случилось? – Роджер накинул и застегнул плащ.

Уильям схватился за бок. Глаза его были огромными.

– Император заявил, что не отпустит его! – (Роджер в шоке уставился на юношу.) – Он… он говорит, что ставки изменились. Ему пообещали больше серебра за то, чтобы удерживать Ричарда в плену до осени!

– Кто пообещал?

– Король Франции и… граф Мортен.

В груди Роджера что-то сжалось. Порой он злился, ведь такое коварство в природе вещей, но давно не испытывал слепящей ярости. После Форнхема он старался не давать ей волю.

– Этому не бывать! – рявкнул он и вылетел из комнаты.

Юноша последовал за ним, бормоча, что он дежурный оруженосец Ричарда, но Роджер едва ли услышал, потому что в его голове кружились другие мысли. В ходе переговоров постоянно находились благовидные предлоги и задержки. Сначала был назначен выкуп в сто тысяч марок серебра, но затем сумма возросла в полтора раза. Хотя узилище Ричарда было позолоченной клеткой, он провел в плену уже больше года – незаконно и аморально препятствовать возвращению крестоносца домой. По-видимому, гонец прибыл во время охоты на вепря, и весьма вероятно, что император Генрих читал пергамент в то же время, когда Ричард наносил смертельный удар.

Роджер остановился у входа в комнату Ричарда и несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. За дверью наверняка уже бушует ярость. Нужна ясная голова, чтобы найти выход.

Ричард со свирепой энергией расхаживал по комнате, как будто не провел весь день на охоте. Похожий на взъерошенную птичку, Лонгчамп следовал за ним по пятам, и рукава его одеяния трепетали, как крылья. Роджер заметил на стене большое пятно вина, как будто туда швырнули кубок.

– До меня дошла новость, сир, – с поклоном произнес Роджер. – Это бесчестно.

Ричард повернулся к нему. В его лице больше не было веселья. Даже в мягком мерцании свечей оно казалось воплощением гнева.

– Король Франции – вероломный лжец, но я не верю, что он пал так низко! – процедил он. – Иоанн – да, потому что он всегда рыл обходные пути. Я не подчинюсь, я не намерен больше страдать в этом плену!

– Ну разумеется, сир, – заверил Лонгчамп. – Мы обязательно найдем выход.

– Сколько они предложили? – спросил Роджер.

– Двести тысяч марок, – фыркнул Лонгчамп. – Частями.

– Долг платежом красен. – Роджер подошел к камину и протянул руки к обжигающему алому пламени. – Откуда они возьмут деньги? Королю Филиппу придется обложить налогом свой народ, а тому наверняка не захочется раскошеливаться, чтобы удерживать короля Англии в плену. Англия выжата досуха. Иоанну повезет, если он выдавит хоть писк из поросенка под ножом мясника, не говоря уже о такой сумме.

Ричард перестал расхаживать, хотя ярость по-прежнему исходила от него волнами, жаркими, как огонь.

– Мы знаем, что они не могут собрать эти деньги, и император тоже знает, значит он блефует. Он не слишком-то любит Филиппа Французского – так для чего им становиться союзниками?

– Император знает, что скоро вас придется отпустить, – предположил Лонгчамп. – И тогда он утратит рычаг давления. Это попытка выжать из нас последние капли.

– Полагаю, ему нравится идея взять деньги у Филиппа Французского, – произнес Роджер, – но он знает, что английское серебро надежнее и почти у него в кармане. Ему нужны деньги для войны с Сицилией, и он не выпустит их из рук.

Ричард плюхнулся на скамью перед камином и принялся щипать бороду:

– Я не могу больше здесь находиться. Мне нужно вернуться весной, к началу боевых действий.

– Кроме того, сир, вам придется разбираться с предателями, – мрачно добавил Лонгчамп. – Не все, на кого вы полагались, оправдали доверие. Остерегайтесь своего маршала. Его брат – завсегдатай совета графа Мортена, а сам Маршал всегда благоволил вашему брату.

Ричард поднял брови, глядя на канцлера:

– Мне недостаточно простых слухов, чтобы назвать Маршала предателем.

Роджер пристально посмотрел на Лонгчампа. Епископ Илийский таил злобу, словно острый кинжал, и был всегда готов нанести удар в спину предполагаемому врагу, едва тот отвернется.

– Вы клевещете на Маршала, милорд канцлер. Вы не сошлись с ним во мнениях и с остальными юстициариями тоже… как, кстати, и со мной. Это не значит, что мы изменили своему владыке. В любом случае сейчас это, полагаю, не важно. Мы должны избрать тактику действий при новом обороте дел. Для остального найдется более подходящее время.

– Норфолк прав, – согласился Ричард. – У меня нет причин сомневаться в своем маршале.

– Мой долг – давать советы, которые я считаю верными, сир, – склонил голову Лонгчамп.

– Так посвятите себя задаче моего освобождения из клетки! – прорычал Ричард.

* * *

Роджер низко поклонился, когда Алиенора прошла мимо, хотя понимал, что все знаки почтения останутся незамеченными, поскольку она видела только Ричарда. Королева обожала его.

– Сын мой, свет мой! – Алиенора коснулась дрожащими руками лица Ричарда, и слезы покатились по ее щекам. – Я знала, что этот миг настанет. Я не переставала надеяться… никогда!

Глаза Ричарда тоже увлажнились, когда он улыбнулся и поцеловал ее пальцы:

– Миледи матушка, я не сомневаюсь, что скоро буду волен как птица.

Двор переехал из Шпайера в Майнц, чтобы поприветствовать королеву и обсудить вопрос выкупа. Роджер задумался, знает ли Алиенора о попытках своего младшего сына и Филиппа Французского затянуть освобождение Ричарда, и решил, что не может не знать. Алиенора всегда содержала шпионскую сеть, даже когда муж томил ее в темнице, и, хотя ей исполнилось семьдесят, она была энергична и решительна, как женщина вдвое моложе.

Роджер видел, как Алиенора собирается с духом. Она продолжала выказывать радость от воссоединения с Ричардом, но держала себя как королева и дипломат. Понадобится немало тонкого политического маневрирования, чтобы Ричард обрел свободу.

Император Генрих внешне был любезен и заботлив, но в глазах блестела сталь, и он тоже был готов к предстоящей схватке. Никто не сомневался в его решимости выжать все, что можно, из выпавшего расклада. После официального банкета начались дискуссии, и он показал Алиеноре и Ричарду письма, которые получил от Иоанна и Филиппа. Подлинность последнего доказывала печать, свисавшая с края пергамента.