Новый Белкин (сборник) - Наталья Иванова

Любви самой сильной: неразделенной.

Вот и не удалось мне на этом закончить мою историю. Потому что у нее оказалось продолжение. Как и у жизни!

И продолжилась эта история на острове Готланд, а где же еще такое могло случиться?

Остров Готланд, шведская земля, лежащая в самом центре Балтики, является, скорее всего, сердцем этого моря. Я думаю также, что лазурная целестия над этим бесценным ломтиком суши есть результат прямого вмешательства Бога: всякий раз, когда Создатель решает развести облака над Готландом, Он не перепоручает это ангелам и архангелам, а разводит их Сам, сугубо Своими благодеянными дланями.

На этом острове, чувствуя себя дома, гостят разноязыкие производители книг – в основном, из стран, окружающих Балтику. Их приглашает Международный Центр писателей и переводчиков.

И вот через четверть века после моего хуторского опыта, после того, как я уже объездила множество стран и даже побывала на другой стороне Земли, мне наконец посчастливилось – в самом начале нового тысячелетия – попасть на этот волшебный остров.

Среди прочих гостей Центра, одновременно со мной, там была известная и талантливая эстонская поэтесса. Миловидная женщина моего возраста. И мы говорили друг с другом, конечно, по-английски. А на каком еще языке мы должны были говорить? Там все говорят по-английски.

Хотя конкретно с ней, этой поэтессой, я много не общалась. Так, бытовые фразы на общей кухне. Good appetite! Such a wonderful weather today, isn’t it? Oh, yes!.. I’ve got up early today, the sea was beau-u-utiful! Yes, it was really beautiful!.. Do we have some more sugar in here? Haven’t you seen it?.. Oh, many thanks!.. Ну и так далее. Все в том же духе.

И вот, в один прекрасный день – прекрасный буквально! – выхожу я на кухню, вижу эту прелестную белокурую женщину – и уже открываю рот, чтобы сказать: good morning, such a wonderful weather... Но она, жаря на сковородке какую-то громкую и безостановочную стрельбу, вдруг меня прерывает:

– Марина, я уже давно хотела тебе что-то сказать.

Произносится это по-русски.

Эффект для меня таков, как если бы то же самое сказал вон тот красивый цветок – в кадке, на подоконнике.

Добавим сюда это очаровательное, разящее мое сердце – « что-тто сказатть».

А она накрывает сковородку, прибавляет огня и, пытаясь перекричать стрельбу, продолжает:

– Там, наверху, в библиотеке, я обнаружила твои книги!..

Я ничего не нахожу лучше, чем сказать:

– Oh, really?..

Поскольку что-то, я не знаю что, все еще не позволяет мне откликнуться ей на русском.

А она заканчивает:

– ...и я их читаю. И, знаешь, мне очень нравится, как ты пишешь. Ты здорово пишешь, Марина!

И вот этот факт... Нет, не то, что она похвалила мои книги... А то, что она сделала это на русском...

Ведь никто же ее не заставлял, правда?!

Ее же не заставлял никто!!

И ответ на этот загадочный вопрос так огромен – и вместе с тем он так прост, и, кстати, доступен абсолютно всем – вот как это небо над нами.

А я уже бегу к морю. Я бегу к Балтике, которая у берегов Готланда не такая, как возле Питера – не та, привычная, уютно-седая, как моя бабушка, – она неожиданно другая, многообразная – потому что не может не быть многообразным то, что живо.

Вот она, новая для меня Балтика: несмотря на зиму, ярко-синяя до самого горизонта – с широкой, воланами, каймой волн – кружевной, словно для бального танца, зеленой каймой – виноградной, крыжовниковой, яблочной... Такой вот планетарный биколор!

А я смотрю на эти волны и думаю: мне надо обязательно рассказать кому-то всю эту историю... Мне необходимо, мне позарез надо это сделать!

И я рада, что такой случай представился.

Речь при вручении

Моя повесть «Хутор» была вызвана к жизни издательским заказом, подразумевавшим текст для подростков. Имелась в виду антология, ключевой идеей которой являлась бы Балтика (в различных ее аспектах), – сборник, адресованный, соответственно, подросткам стран Балтии и Скандинавии. (То есть зарубежному, по отношению ко мне, «контингенту», пестрому по своим наречиям и привычкам, но притом, в массе своей, не обремененному исторической памятью, геополитическим любопытством и читательским опытом.)

Поэтому выходило так, что этот текст (о жизни молодой ленинградки на эстонском хуторе) обречен был состоять из терпеливого разжевывания неких «страноведческих», более даже «этнографических» фактов, а также самых что ни на есть общепонятных ценностей. Кстати сказать, последние, на мой взгляд, свободно укладываются в две строки: «Я знаю правду! Все прежние правды – прочь!// Не надо людям с людьми на земле бороться!..». Но мой «месседж» обязан был получиться еще проще: природа читательского контингента подразумевала «максимально доходчивый» и даже наивный язык.

В итоге текст – «по ряду внелитературных причин» – в антологию для подростков не попал (об этом – бурлескный, полный сексуальных аллюзий рассказ, который опустим), – и автор уже взялся было кроить из него сценарий мультфильма, когда некая шведская переводчица надоумила близорукого производителя отдать текст в обычные (взрослые) издания. Именно по ее стратегическому наущению (спасибо, Janina!) автор послал «Хутор» в четыре толстых российских литературных журнала; каждый из них одобрил его мгновенно.

Из этого поучительного эпизода («Будь проще, и люди к тебе потянутся») автор, по правде сказать, не сделал никаких практических выводов. Хотя такого рода выводы, как ни крути, напрашиваются сами – особенно если учесть недавний «исторический опыт», в русле которого те же издания, с неприступностью высокородных девственниц, безоговорочно указали на дверь нескольким романам автора – и другим его «сомнительным» текстам, не сулившим семейного благоденствия с массовым подписчиком.

Однако умозаключение идеалистического толка сделать все же рискну: сдается мне, что Иван Петрович Белкин остался бы моим «Хутором» доволен.

Почему? Да потому, что «Хутор», в силу указанных выше причин, вышел произведением традиционным – применительно в равной мере и к русской повести, и к русским литературным устоям в целом. То есть из моего лэптопа «Toshiba», «подсевшего», в основном, на жгучие виртуальные приключения и международный чат, этот текст, целенаправленно проклевывая белую скорлупку дисплея, в конце концов вылупился «добросердечным», «ясным», «наивным» и «простодушным». Он неукоснительно восславляет свободу – и милость к падшим, а его поэтическая природа, какой ей и долженствует быть, по мысли классика, вполне, «прости, Господи, глуповата». С моей колокольни это не хорошо и не плохо. Просто один из вариантов письма.

И все же повесть не является для меня (как считают некоторые эксперты моих ранних работ) «самым успешным» жанром. Потому что главные мои достижения находятся вне любых жанров литературы. И приз мне следовало бы вручать не за литературу. Я не берусь в толковательных терминах обозначать, что именно я имею в виду, – по той же самой причине, по какой для меня всегда невольно тормозится, усложняется (а то делается и вовсе невозможным) процесс написания прозы, а именно: я не могу притвориться, будто не знаю, что существует поэзия.

А посему сейчас, для выражения своей мысли, я снова возьму у нее взаймы – точней, займу у того же царски щедрого автора, злостного должника земных кредиторов, «усталого раба», гипотетического рогоносца и затравленного камер-юнкера, отчаянно мечтавшего о побеге – притом о побеге не только в область отвлеченных аполлонических услад. Я займу у него, потому что именно он, не осуществив, как хотел, своей мечты в так называемой реальности, с блистательной безоговорочностью выразил абсолютную, непреложную, верховную ценность частной человеческой жизни:

Блажен, кто в отдаленной сени,Вдали взыскательных невежд,Дни делит меж трудов и лени,Воспоминаний и надежд;Кому судьба друзей послала,Кто скрыт, по милости творца,От усыпителя глупца,От пробудителя нахала.

Именно такое целевое задание я понимаю важнейшим делом моей жизни.

Именно на этом поприще я радуюсь главным моим успехам. Считаю: Александр Сергеевич Пушкин остался бы ими доволен.

Алла Латынина

Алла Николаевна Латынина (урожденная Бочарова) родилась 4 июля 1940 года в Москве в семье служащего. Окончила филологический факультет МГУ (1963) и аспирантуру философского факультета МГУ. Кандидат философских наук (1970). Работала в издательстве «Советский писатель» (1963– 1965), в «Литературной газете» (1969– 1992), в «Общей газете» (1992– 1993), снова в «Литературной газете» (1993– 2003), была колумнистом в газете «Время МН» (2002).

Печатается как критик с 1969 года. Помимо газет, выступала с историко-литературными и критическими статьями также в журналах «Вопросы литературы», «Литературное обозрение», «Новый мир», «Знамя».

Защищая право критика на субъективизм, личностный, глубоко индивидуализированный взгляд на явления жизни и литературы, утверждает: «Лучше не быть генералом, чем ходить в строю».