Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

более привычный, чем странная прежняя тишина. Так что «шестерка» Мэнни беспрепятственно проскальзывает в туннель, а затем, на удивление быстро, они оказываются у платформы старой станции «Сити-холл». Мэнни поворачивается к двери, поезд замедляется, а затем останавливается сам по себе. Он лучше самого Мэнни знает, куда ему нужно. Нью-Йорк заботится о своих.

Когда двери разъезжаются в стороны, платформа за ними погружена в кромешную тьму; на неработающей станции нет электричества. Приглядываясь, Мэнни тут и там видит в потолке светопроводящие купола, обрамленные художественной ковкой в стиле бозар, которую он помнит из книг Бронки, и неяркий лунный свет, проникающий в них. Свет из вагона чуть разгоняет тьму, но даже он меркнет, когда Мэнни и Паулу отходят от поезда и углубляются в недра станции. Мэнни роется в кармане, достает телефон и включает фонарик. Его мощности едва хватает, чтобы озарить на каменном полу круг шириной чуть более фута; кроме того, Мэнни не заряжал телефон с Инвуда, и батарея уже садится. И все же это лучше, чем ничего.

Стоит им выйти на пару шагов за границу круга света, исходящего от огней поезда, как те внезапно издают громкий электрический треск и гаснут. Мэнни невольно вздрагивает. Но ему больше не нужно видеть, он и так знает, куда идти. Он чувствует.

– Сюда, – говорит он.

Паулу хватает его сзади за куртку, позволяя Мэнни повести его дальше.

– Нужно быть осторожнее, – говорит Паулу. – Прийти сюда было необходимо, но Враг видела нас. – Мэнни морщится, вспоминая копов с усиками. – Теперь она будет знать, что ее цель здесь.

Мэнни стискивает зубы.

– Вас понял.

Примерно через двадцать шагов они натыкаются на ступеньки. Посветив фонариком, Мэнни понимает, что они ведут наверх, в сводчатый колодец. Вывеска над аркой, выгравированная на зеленой плитке, гласит, что они находятся на станции «Сити-холл». Свод арки покрыт элегантными белыми узорами плитки Гуаставино.

Мэнни поднимается по лестнице, почти не обращая внимания на то, как Паулу спотыкается о ступеньку и бормочет по-португальски какие-то проклятия. Звук их шагов и дыхания шепотком отражается от сводов потолка. В голове Мэнни шепот складывается в слова: «здесь здесь здесь» и «наконец наконец наконец». А затем он поворачивает за угол.

То, что он видит, одновременно похоже и непохоже на его видение. Перед Мэнни – лежанка из связанных пачек старых газет. На ней в пятне бледного лунного света, свернувшись калачиком, неподвижно лежит человек. Он дышит, но так медленно, что это едва заметно. Обыкновенный тощий чернокожий юноша в изношенной дешевой одежде, спящий на груде мусора, как какой-то бездомный. И все же… от него исходит сила. Мэнни вздрагивает, когда ее волны пробегают по его коже, подпитывая внутри него нечто оголодавшее. Наконец-то, вот он, самый особенный человек во всем городе.

Не раздумывая Мэнни подходит ближе и протягивает руку, чтобы потрясти его и разбудить. Ему нужно прикоснуться к нему. Но в нескольких футах от плеча главного аватара рука Мэнни застывает в воздухе. Что-то не дает ему дотронуться до него, рука будто наталкивается на мягкую губку, которую Мэнни не видит и даже не ощущает. Он пробует снова, надавливает посильнее и с досадой вздыхает, когда, чуть поддавшись, невидимое сопротивление становится твердым, как бетон. Он не может прикоснуться к главному.

– Неужели не терпится, чтобы тебя съели? – Мягкий голос Паулу заставляет Мэнни резко обернуться. Он на секунду позабыл о том, что тот здесь. А затем Мэнни вздрагивает, вспомнив.

– Я… не подумал об этом, – признается он. Теперь ему хочется прикоснуться к главному чуточку меньше… но всего лишь чуточку.

Во тьме Паулу похож на гравюру: телефонный фонарик почти не освещает его, зато отраженный лунный свет очерчивает его силуэт. Он с печальным видом смотрит на Мэнни.

– Я принадлежу ему, – выпаливает тот. Это больше похоже на оправдание, но Мэнни сейчас сам не свой. – А он – мне.

Паулу склоняет голову, принимая такой ответ.

– Должен признаться, я вам немного завидую, – мягко говорит он. – Я восхищен тем, что вам довелось пройти через все это вместе, как часть группы. Это чудесно. Мне же, как и большинству городов, пришлось переродиться в одиночку.

Мэнни даже и не думал посмотреть на это с такой точки зрения.

– Так ты его знал? До того, как… – Он указывает рукой на лежанку из газет.

– Конечно. Так обычно и происходит. Самый юный город присматривает за следующим. – Паулу негромко вздыхает, глядя во тьму. – Следующим должен был стать Порт-о-Пренс. Но я был рад увидеть успех Нью-Йорка… пока он не свалился мне на руки и не исчез.

Мэнни размышляет над этим, глядя на спящего молодого человека. Он пытается представить себе главного пробудившимся, живым, способным смеяться, и танцевать, и бегать – и у него это с легкостью получается. Даже сейчас, во сне, главный пышет жизнью. Но затем Мэнни представляет себе, как его яркий свет тускнеет, как в его голосе появляются те же нотки одиночества, что пропитывают голос Сан-Паулу, и ему становится больно от этой мысли. Даже несмотря на то что это означает его собственную гибель, Мэнни думает: «Мне жаль, что мы оставим тебя совсем одного».

– Какой он? – неожиданно для самого себя шепчет Мэнни. В этом тесном, тихом закутке даже шепот звучит громко.

Он почти что слышит, как Паулу улыбается.

– Нахальный. Обозленный. Напуганный, но он не позволяет страху сковывать себя. – Чуть помолчав, Паулу обходит постель из газет, становясь по другую сторону от главного аватара. Он с теплотой улыбается, глядя на паренька. – Он притворяется, будто в нем нет ничего особенного, потому что мир наказал его за любовь к себе. И все же он особенный. Пусть незнакомцы судят о нем поверхностно, но он знает, что представляет собой гораздо больше.

Город Нью-Йорк ведь такой же, да? Мэнни пробыл здесь всего три дня, но ему кажется, что все именно так. Он вздыхает. Как жаль. Он ведь и правда хотел начать здесь новую жизнь.

Мэнни поднимает взгляд на Паулу.

– Чтобы прикоснуться к нему, мне нужны остальные.

– Да, я вижу. В таком случае нам придется положиться на Конга и твоих товарищей.

Мэнни кривит рот.

– На моих товарищей я положиться готов. А Конг может идти к чертовой матери.

Паулу издает смешок.

– Не суди его слишком строго, – говорит он, чем удивляет Мэнни. – Прежде чем стать городом, он пережил Опиумные войны. Он видел столько смертей… и городов, и обычных людей… что его характер можно понять. Как бы он порой ни раздражал.

Мэнни хмурится, пытаясь вспомнить хоть что-то из истории Китая.

– Господи, так ведь это же было… Конгу что, лет двести с хвостиком? Мы бессмертны? – «Если нас не сожрут».

– Нет. Но мы живем столько, сколько живут наши города, если, конечно, не лезем драться с другими городами. – Паулу морщится, кладет руку на ребра, но тут же ее опускает. – Наконец зажили. Будь я дома, ребра бы срослись за несколько секунд.

– Только с другими городами? Враг больше не может тебе навредить?

– О, подозреваю, что теперь может, раз уж она стала еще злее и целеустремленнее. – Паулу качает головой. – С Нового Орлеана весь процесс пошел наперекосяк. Может быть, даже раньше. Надеюсь, теперь остальные наконец прислушаются и что-нибудь предпримут… и я молюсь, чтобы еще не стало слишком поздно.

Кое-что из того, что сказал Паулу, беспокоит Мэнни.

– А много городов погибло в процессе рождения?

– Бесчисленное множество за несколько тысячелетий. В последнее время это происходит все чаще. – Когда Мэнни прищуривается, Паулу улыбается одним уголком рта, а затем начинает шарить по своим карманам в поисках сигареты. – Да, все именно так, как ты и подумал: смертей становится все больше. Полагаю, это логично, если Враг ослабляла новые города прежде, чем те успевали родиться. Ужасно, что все пришло к этому.

– С тобой было по-другому?

Найдя сигарету и закурив ее, Паулу несколько секунд смотрит на него из-за мерцающего огонька, а затем выдыхает дым.

– Нет. В моем городе были волнения, конечно же. В стране случился военный переворот, установилась диктатура…