Китай: укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз - Алексей Маслов

Духов можно было также напугать, например шумом, запахами, священными иероглифами и т. д. Пугать также следовало и некоторых священных животных, представлявших перевоплотившихся духов. Примером такого животного может служить единорог — одно из производных и «дальних родственников» существа лун (дракона), символически связанного с благодатной потенцией императора. В древности появление единорога в момент окончания зимы и наступления весны было плохим знаком и предвещало великий хаос, возможно даже смену династии, а поэтому единорога следовало напугать, дабы он скрылся. Для этого еще до изобретения пороха с грохотом ломали бамбук (баочжу).32

Этот обычай несколько трансформировался после изобретения пороха — теперь взрывали петарды (бяньпао). Поскольку одно из названий единорога совпадало с понятием «год» (нянь), то обычай пугать духов взрывами и шумом был приурочен к Новому году, который по китайскому календарю обычно наступает в конце февраля и именуется «Праздником весны» (чунъцзе).

Немаловажным аспектом являлось правильное «ранжирование» духов по различным категориям и их влиянию на жизнь людей. В древности поклонение тиянъ-Небу как верховному и единственному духу занимало главенствующее место, однако со временем тянъ приобретало все более и более множественные проявления, которые обосабливались и превращались как бы в отдельных духов, например духов очага, местности, богатства, знатности. Этот процесс начался еще во времена Конфуция, однако сам Учитель считал, что лишь тянъ реально влияет на жизнь людей.

Илл. 150. Монахи в Тибете готовятся к очищению двора от духов

Как-то один чиновник из царства Вэй Вансунь Цзя спросил у Конфуция:

— Пословица гласит: «Лучше моление духу очага Цзяо, чем моление в юго-западном углу, что зовется ао». Так ли это?

— Нет, не так, — ответил Конфуций. — Если провинился перед тянъ (Небом), то и всякое моление бесполезно.33

Моление в юго-западном углу ао обычно являлось молением духам предков, то есть речь идет о том, кто из духов является более могущественным: духи очага или духи предков. Традиционно в Китае считалось, что моление духам умерших значительно важнее, чем моление локальным божествам, например очага, горы, вод и т. д. Собственно, именно на это и указывает поговорка, что приводит Вансунь Цзя.34

В этом диалоге есть и скрытый подтекст: Конфуций как человек, посвященный в мистическое знание, говорит о бесцельности обращения к духам в случае какой-то «провинности» перед шянь-Небом как верховным началом. Причем суть этой «провинности» нигде не обсуждается, хотя сам этот тезис «провинности» или «ошибки» неоднократно звучит в высказываниях Учителя. В данном же случае, вероятно, предполагается, что Ваньсунь Цзя должен понимать, о какой «провинности» идет речь.

Духов не надо бояться, и взаимоотношения с ними бессмысленно ограничивать лишь поклонениями и просьбами к ним — утилитарность китайской цивилизации проявилась уже в самой концепции того, что духов надо уметь использовать. Их можно обманывать, задабривать, договариваться с ними. Характерно, что современный иероглиф «юн», сегодня означающий «использовать, пользоваться», в древности изображался в виде большого ритуального бронзового колокола с рисунком таоте посредине.35

Такой колокол был важнейшей частью церемонии духообщения, и именно его «использовали» для ритуала связи с миром духов. Аналогия здесь очевидна: как в колокол можно бить, вызывая звуки, так можно оперировать и с духами, получая необходимый результат. Все зависело от мастерства и состояния медиума, а позже — и самого правителя.

Общение с духовным миром в Китае вообще чаще всего было связано не с медитативным погружением или умиротворенностью духа, но, скорее, наоборот, с яркой, безумной вспышкой сознания, экстазом и состоянием, близким к сумасшествию, если не равным ему. Вообще, такое состояние не редкость в древних культурах, именно в таком состоянии шаманы и медиумы общались с тонким миром. Однако в Китае такие формы прямых «вопросов к духам» (цзи) активно практиковались до XIX в., а в некоторых регионах существуют и по сей день в рамках религиозных тайных обществ. В одной из известных историй о честном и хитроумном судье Ди, широко распространенных в Китае в XIX в., рассказывается случай, когда судья вводит в экстатическое состояние одного из свидетелей, чтобы допросить… духа убитого человека о личности его убийцы.36

И в этом случае кажущееся «безумие» оказалось равносильно духовному откровению.

Здоровье и духи

Китайская культура по своей природе оказалась «энергетична» — она осмысляла мир в терминах сакральной энергетики. Жизнь, рождение и смерть, политическая власть, творчество, философия и многое другое измерялось энергетической полнотой и зависело от получения и сохранения этой энергетической составляющей.

В разных системах координат эта энергия обозначалась по-разному. Например, когда говорится о жизненных свойствах человека, обычно речь идет о квазиматериальной субстанции ци — неком субстрате, экстракте, энергии или эссенции, содержащей внутри себя как в зародышевом состоянии весь мир. Ци наполняет собой весь мир и имеет множество воплощений, например, от смешения «изначального цы» (юань ци) матери и отца и появляется зародыш. Внешнее ци (вай ци) поступает в организм человека с пищей и дыханием, переходя во внутреннее состояние (мэм ци), циркулирует по каналам-цзмнло. Ци не сводимо к каким-то жизненным свойствам человека, эта энергия составляет ткань всего мира, и трансформации ци есть трансформации самой вселенной. Например, «переливы ци» или «созвучие ци» (юнь ци) можно увидеть на картинах художников, почувствовать в поэзии эстетов древности или в движениях мастеров боевых искусств.

Если ци представляется энергией универсальной и, как следствие этого, «бескачественной», то сам человек обладает помимо ци субстратом цзин, обычно переводимым как «семя». Ци, поступая в организм и смешиваясь с цзин в нижнем «киноварном поле» даньтянъ, расположенном на уровне живота, образует основные ингредиенты внутренней пилюли бессмертия, которая, по даосским представлениям, продлевает жизнь человека.

Сила и могущество правителя или влияние духовного наставника измерялись другой энергетической субстанцией — дэ (благодатью, благостью), которая имела «небесное происхождение» и в некоторых древних текстах представляется как проявление пути-Дао. Примечательно, что любой вид подобной энергии имел и вполне земное воплощение: он мог утрачиваться или приобретаться благодаря сексуальным связям, сама же «энергетическая» концепция существования человека во многом представляется привнесением из древнейших архаических представлений, где сакральное и мистическое ассоциировалось с детородной функцией и страхом утратить ее по столь же мистическим причинам. Не случайно вплоть до начала XX в. благодать-Ээ китайского императора «измерялась» количеством его детей. И если в начале каждой династии императоры имели весьма большое количество отпрысков, то к концу правления многие из них оказывались бездетны. Династия теряла свой «мандат на правление» (мин), происходила «смена мандатов» (гэмин, т. е. «революция»), к власти приходили обладатели более мощного дэ. Парадоксальным образом императором должен был явиться человек, обладающий в максимальном количестве сексуально-сакральной энергией, который, будучи прообразом небесных духов или пути-Дао, осеменял всех своих подданных.

Неудержимый страх перед неконтролируемой потерей энергии, которая лишала человека всей полноты его жизненных свойств, благодати и вела в конце концов к смерти, привел к созданию многочисленных систем постоянной подпитки человека энергией. И хотя обобщенно эти техники получили название нэйгун (достижение мастерства во внутреннем) или цигун (достижение мастерства в управлении ци), в реальности никаких единых систем не сложилось. Каждая провинция или даже уезд имели свои способы «восполнения энергии» или «вскармливания жизненности человека» (яншэн шу), а потому очень многое зависело от конкретного мастера-наставника, передающего эти способы изустно.

Разработка техник и методик продления жизни занимала важное место в культуре всего традиционного Китая, сохранившись до наших дней. Методики продления жизни и сохранения здоровья стали в определенный момент, вероятно к эпохам Тан-Сун, интегральной и неотъемлемой частью всего китайского общества, проникли во все поры, ими занимались все, начиная от императора и аристократов вплоть до простолюдинов и бродячих разбойников. В основе лежал патологический страх потери жизненной силы (гиэн), которая могла, например, овеществляться в большом количестве детей. Не случайно до сих пор в китайских деревнях большое количество детей, особенно мальчиков, несмотря на все официальные меры по ограничению рождаемости, в глазах односельчан свидетельствует о большой жизненной силе главы семейства.