Возвращение в Панджруд - Андрей Волос

Умед Дафтари другой.

Конечно, и в этот раз далеко не все хорошо в том, что он принес на суд учителя... многое придется переписать... никуда не денешься... такое нельзя читать на собрании.

Что делать. Может быть, со временем он обретет легкость... точность. Маловероятно, конечно. Ну а вдруг?

— Дорогой Умед! — торжественно сказал Джафар. — Я должен вас поздравить. Я поражен! Очень, очень звонко получилось. Вы превзошли самого себя. Скоро все мы будем вынуждены у вас учиться, честное слово! Какая музыка! Как звучно! Как внушительно. Прекрасно, прекрасно. Совершенно не к чему придраться. Даже если бы хотелось это сделать. Разве что... если позволите... где-то тут есть... сущие мелочи... сейчас, сейчас. Господи, да я и сам частенько пропускаю такие огрехи... и исправляю лишь когда ткнут носом. Нужен сторонний глаз, чтобы увидеть. Вот, например, смотрите. Вот здесь вы пишете...

Визирь

— Мой отец, Абу-л-Фазл Балами, тоже был визирем.

Джафар кивнул.

С трех сторон курчавилось ажурное плетение листвы, четвертая открывалась в пространство запруды. От воды в беседку струилась прохлада. Сады Мулиан полнились покоем, тишиной, птичьими голосами, предвечерним стрекотанием кузнечиков.

— Как вы, наверное, знаете, давно повелось, что эмиры Мавераннахра назначали своими визирями представителей двух родов — Балами и Джайхани. Эмир Убиенный долго колебался в своем выборе. Претендентов было два, за интересы каждого бился целый клан. В конце концов Убиенный выбрал моего отца, сочтя, что аль-Хаджад Джайхани слишком увлечен науками, чтобы с толком заниматься государственными делами. А поскольку придерживался разумного правила держать обиженных от себя подальше, отправил неудачника управлять делами Хорасана.

Визирь осторожно облизнул нижнюю губу — как будто оценивая вкус давней справедливости.

— Сами понимаете, как решение эмира отразилось на отношениях между бывшими кандидатами. Ссылку в Хорасан Джайхани расценивал как великое несчастье. А его причиной считал своего более везучего соперника — Балами. Не знаю, что он предпринимал, чтобы отплатить, и предпринимал ли что-нибудь вообще. Если они и не стали врагами, то в любом случае совершенно ясно, что между ними поселилась неприязнь. Одному, надо полагать, представлялось, что властитель чрезмерно и незаслуженно любит другого... другому — что обиженный соперник хочет этой любви навредить и делает все, что положено в таких случаях, — наушничает, подсылает жалобщиков. Да что об этом говорить, — Балами махнул рукой. — Вы и сами знаете.

— Конечно, — согласился Джафар. — Но они могли бы и не враждовать. Мудрецы говорили: “Если хочешь узнать, кто тебя любит и кто ненавидит, кто твой враг и кого ты можешь считать другом, — загляни в свое сердце, ибо в нем, как в зеркале, отражается и вражда, и любовь”.

Балами окинул собеседника острым взглядом: как будто заподозрив на его счет что-то неладное. Например, что не так уж и умен, как думал о нем прежде.

— Разумеется, — ответил он, холодно улыбнувшись. — Полагаю, оба они так и поступали. К сожалению, мудрецы не сообщили нам, какова достоверность ответов, получаемых нами от своих сердец.

— Увы, — виновато кивнул Джафар.

— Время шло, и однажды к моему отцу пришел человек с письмом от Джайхани. Тот просил выдать подателю немалую сумму — ссылаясь на давнюю дружбу и обязуясь в скором будущем вернуть долг.

Балами отщипнул виноградинку и стал крутить ее в тонких смуглых пальцах.

— Сказать, что отец был изумлен, это ничего не сказать. Между прочим, податель письма оказался воспитанным, умным и проницательным человеком. Просто он явился из Ирака и не был еще посвящен в тонкости отношений между царедворцами нашей забытой богом провинции. Но при этом вовсе не мошенник. Впал в бедность. Имущество растрачено, дела расстроились. Вот он и решил их поправить. Пресечь полосу проклятых неудач...

— И не подозревая, что, напротив, открывает путь самым черным из них.

— Вот именно, — согласился визирь и тепло посмотрел на поэта. — Вот именно, дорогой Джафар. Вы, наверное, тоже замечали: есть такой несчастный сорт неудачников, — он покачал головой. — Когда они, испугавшись осы, отпрыгивают в сторону, то непременно оказываются в пасти у крокодила. Впрочем, бог с ними, не о том сейчас речь. Так вот. Отец прочел письмо, поразмыслил, велел ввести к себе гостя и сказал: “Ты явился ко мне с поддельными бумагами. И попал в трудное положение. Но не переживай и не расстраивайся. Мы оправдаем твои старания, насколько это будет возможно”.

— А гость, вероятно, ответил, — сказал Джафар, щурясь: — “Да продлит Аллах жизнь владыки! Если мой приход тяжел для тебя, то не смущайся отказом, ибо земля Аллаха обширна и Дарующий — Сущий и Непоколебимый”.

— Скорее всего, — серьезно подтвердил Балами. — Но при этом все же настаивал, безумец, что письмо подлинное.

— Вот как!

— Представьте. Не знаю, на что надеялся. Отец пообещал, что напишет поверенному в Хорасане. Прикажет разобраться. Если придет подтверждение подлинности, он отсчитает что сказано, да еще от себя прибавит столько же. А если письмо поддельное — прикажет сбрить бороду и дать двести палок.

— Ого!

— Ну а что еще он мог бы предпринять? — рассеянно спросил Балами, отщипывая виноградину. Положив в рот, сжал крепкими зубами и сморщился: должно быть, оказалась кислой. Затем продолжил:

— Джайхани получил записку. Тоже поразмыслил. И обратился к приближенным: мол, некий безумец взял на себя смелость передать врагу поддельное послание от моего имени. Порекомендуете, уважаемые, что мне с этим подлецом следует сделать.

— Могу себе вообразить.

— Ну да. Но Джайхани сказал: “То, что вы советуете мне, — от низости ваших намерений. На самом же деле Бог послал этого человека, чтобы с его помощью извести ядовитую змею ненависти, поселившуюся в наших сердцах, — которой, между прочим, недавно исполнилось двадцать лет”. И продиктовал письмо примерно следующего содержания...

— Позвольте продолжить вместо вас? — спросил Рудаки.

Балами улыбнулся:

— Попробуйте.

— “Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Твое письмо дошло — да продлит Господь твою жизнь! Я рад твоему благополучию и осчастливлен твоей честностью. Ты думал, что человек, явившийся к тебе, лжет: что он сам сочинил письмо от моего имени. Но поспешу тебя уверить, что я — именно тот, кто написал это письмо и отправил его тебе через этого человека: оно не подделано. Я полагаюсь на твою щедрость и великодушие: надеюсь, что ты окажешь должное благородному подателю сего письма, выразишь почтение его стремлению снискать твою приязнь, наделишь его щедрой милостью и не лишишь своего благодеяния. А я заранее признателен и благодарен тебе за все, что ты для меня тем самым сделаешь”.