На краю пропасти - Юрий Владимирович Харитонов

Трудно освободить жертву, не желающую спасения. Она сопротивляется с силами, в несколько раз превосходящими человеческие возможности. И чтобы девушку оттащить, придётся действовать жёстко. Главное — не дышать самому.

Подбегая, Игорь задержал дыхание — нескольких минут должно хватить на «операцию», да и шарф сдержит споры. Не раздумывая, он довольно крепко приложил девушке по затылку прикладом АКСУ. Она тут же обмякла, повалившись на снег. Усики гриба живо задёргались, словно ощутили опасность потерять жертву, но Потёмкин не обращал внимания на чудовищное создание. Он взвалил Ольгу на плечо и что было мочи рванул прочь. Игорь не заметил, как за минуту пробежал сотню метров, отделяющую их от пожарной машины. Закинул девушку на заднее сиденье, в объятия Яра, сам сел за руль и несколько раз выдохнул, тряся головой. Боль становилась нестерпимой — нужно срочно убираться из этого места, иначе похороны придётся устраивать не только Лиде.

Чем дальше убегал «КамАЗ» по дороге, тем менее чувствительным становилось воздействие гриба. Игорь физически ощущал, как проясняются мысли. И приходило понимание, что Лиду они так и не похоронили. Окровавленное тело прислонили к дальнему стеклу, а у ближнего дремали Яр с Ольгой. Так и сидели втроём на заднем сиденье — парень с девушкой и окровавленный труп. Романтика…

У поворота на трассу до Подольска Игорь остановил «КамАЗ». Здесь вдоль леса торчали маленькие деревянные домики, на некоторых до сих пор висели таблички «продаётся». Похоже, что когда-то здесь находился частный строительный рынок, специализирующийся на беседках и домишках для садовых хозяйств. Самый подходящий момент устроить какие-никакие похороны. Земля ещё не промёрзла, но времени копать не было. День и так выдался насыщенным событиями до невозможности, а им ещё километров двадцать до Черноголовки — надо успеть до темноты отыскать здание пресловутого НИИ, где можно заночевать и выяснить всё о горе-учёных, безалаберно выпустивших на волю очень опасный вирус.

— Эй, подъём! Яр, срочно тормоши Ольгу!

Юноша первый открыл глаза. Ощутил, что его состояние явно улучшилось, всё-таки сон иногда — главное лекарство. Юноша некоторое время хлопал глазами и, не веря своему счастью, с трепетом ощущал на плече голову девушки. Он и не предполагал, что страшная ситуация выльется в нечто подобное и, не думая ни о чём, не торопился будить Ольгу. Игорь обернулся и, хмыкнув, бросил:

— Ну? Чего ты? Давай же, буди! Времени нет совсем.

Юноша несколько раз аккуратно толкнул Ольгу, словно боясь причинить вред, затем захлопал ладонью по её щекам — бесполезно. Слишком сильным оказалось воздействие ментального чудовища на хрупкий женский организм. Игорь, видя это, махнул рукой.

— Ладно! Думаю, она простит нас…

— За что? — удивился Яр.

— Давай, выбирайся, — сказал Игорь, выходя из автомобиля. — Поможешь мне с Лидой.

Они оттащили тело женщины до ближайшей деревянной постройки, лекарь слил немного солярки из бака. Затем, высыпав порох из патрона, поджёг. Огонь занялся быстро и уверенно, пожирая давно высохшие брёвна. Казалось, с дымом улетала душа Лиды — настолько сильно люди свыклись с женщиной, что даже дым от погребального костра отождествляли с ней.

— Да сбудутся чистые помыслы твои, — тихо заговорил Игорь. Сил не было, мыслей тоже, но не сказать несколько слов о человеке он не мог. — Да встретитесь вы с Жорой. И найдёте покой. Где бы ни были сейчас небеса и врата в царствие Господне, вы найдёте их, уверен, и откроются они вам — светлым и чистым душам…

Плавно падал снег, ложился на плечи. Яр в это время почему-то думал о другом. Он не верил в совпадения, но то, что произошло в «Кабардинке», стало чем-то значительным. Перед тем как очнуться, он произнёс слово «отец», а, открыв глаза — увидел Игоря. Неужели?.. А может, и правда, последние недели сроднили их до такой степени, что Игорь воспринимался Яром уже как отец? Юноша чувствовал, как много мужчина сделал для всех вокруг и для него в большей степени. Не дорога сама по себе была главной в этом путешествии, а то, что мужчина защищал каждого, путешествующего с ним. Беспокоился, боролся. И если бы не он с его неподдельной заботой и поддержкой, ощущаемой и Яром, и Ольгой, и даже умершей Лидой, то они навсегда застряли бы в Юрьеве. Незаметно он вошёл в жизнь каждого, наполнил её собой, принял в них участие. И вместе с пониманием этого факта в юноше начало зарождаться новое чувство, которое он испытывал только по отношению к собственному отцу. Уважение и доверие, что ли, привязанность.

— Ну, всё, — сказал Игорь, закончив, и потянул Яра за плечо. — Пора убираться отсюда. Нам до Черноголовки пару часов по такой дороге ехать. Но успеть до темноты ещё умудриться надо.

Мотор чихнул, «КамАЗ» завибрировал и медленно скрылся за поворотом, оставляя горящую избушку позади — последнее пристанище Лиды.

Часа через три мимо проехали всадники на измученных, больных лошадях. Гром, возглавляющий группу из трёх человек, выглядел угрюмо, но решительно. Снег почти замёл следы автомобиля, но упрямый мужчина с орлиной зоркостью замечал длинные полосы. Они тоже свернули, бросив лишь мимолётный взгляд на догорающую могилу. Пусть Игорь и оторвался от них на большое расстояние, но Олег читал записку, которую лекарь показывал Панову, и конечную цель путешествия ненавистного человека знал. В любом случае, когда-нибудь они встретятся, и тогда Гром выльет на Потёмкина накопленную за годы ненависть и… убьёт!

* * *

— Сынок! Сыно-о-ок! — звучал голос из старого далёка, зыбкого и почти забытого. И гулял этот голос меж деревьев, сухих и искорёженных неведомой силой; среди пустых двухэтажек, покинутых временем, с застывшими навсегда предметами обихода: заправленными истлевшим и прогнившим тряпьём койками; шкафчиками с висящей в них одеждой; прикроватными тумбами, где при случае можно найти тюбик зубной пасты; среди выбитых давнишними взрывами окон. Этот знакомый звук словно соревновался с ветром, звал, просил окунуться в далёкое детство, когда всё было на месте и не распалась ещё семья…

— Сын! Сыно-о-ок! — слабо звала мать и не могла поднять с подушки голову. Вокруг суетились тучные тётки, поправляя одеяло, поднимая свесившиеся с кровати тощие руки и при случае поднося к лицу кружку с водой. А мать отталкивала её и звала, всё звала: — Сын! Сыно-о-ок!

И до того её голос казался слаб, что Митяй боялся, что из-за этих усилий она растворится в собственной койке навсегда, покинет этот бренный мир и исчезнет вместе с болезнью. Мальчик стоял в изголовье