Ритуал - Маркус Хайц

— Мсье Шастель? — снова попытался Малески. Научный интерес целиком и полностью подавил в нем страх. — Если вы меня понимаете, кивните.

Но Антуан только зарычал.

В нос молдаванину ударила отвратительная гнилостная вонь из пасти твари, заставив его отступить на шаг.

— Ваш запах вызывает тошноту, мсье. Зло в вас дурно воняет.

— Открой, — глухо рыкнул луп-гару.

Его глаза вспыхнули красным, словно засосали взгляд Малески, который, к ужасу своему, не мог отвернуться. Его руки повисли как плети, силы покинули его тело и словно перетекли к волку-оборотню.

— Открой, — повторило свой гипнотический приказ страшное существо.

Руки молдаванина поднялись будто сами собой, отодвинули засов и устранили первое препятствие. Малески не мог оторвать глаз от омерзительной хари, хотя его подсознание противилось тому, что делало тело, и пыталось вырвать, спасти его из жуткого транса. Оно кричало и неистовствовало почти так же, как плененный волк-оборотень. Но без успеха.

Антуан поднял лапы в кандалах, зазвенели цепи..

— Открой.

— У меня… нет… ключа… — оцепенело прошептал Малески. Он даже не удивился, что Антуан способен говорить в волчьем обличье.

— Тогда иди, — потребовало вдруг существо. — Иди ко мне.

Малески больше не чувствовал опасности, которая ему грозила. Сделав шаг вперед, он остановился в шаге от пасти оборотня, которая выжидательно раскрылась. С черных губ падала белая пена.

Наверху раздались шаги, окованный железом люк поднялся, в подземелье спустились Жан и Пьер, на их лицах отразился ужас перед увиденным. Шастели принялись окликать молдаванина, но Малески их не слышал. Для него существовали лишь сияющие рубины, неотступно влекущие его к себе.

Щелкнув зубами, Антуан постарался до него дотянуться. В это мгновение Жан ухватил Малески сзади за кафтан и резко дернул его на себя. Клыки лязгнули на волосок от лица Малески и со стуком сомкнулись в пустоте. Оборотень разочарованно взвыл, упал на четыре лапы и вонзил когти в правую ногу Малески. Острая боль вырвала молдаванина из транса. Внезапно он понял, в какой опасности находится. Рассудок пробудился, его охватил целительный ужас, который помог отпрянуть от оборотня. Следующий удар, без сомнения, оторвал бы ногу Малески по колено, но пришелся мимо, а после Шастели оттащили молдаванина за полы кафтана туда, где Антуан не мог его достать.

Один за другим крепления с мерзким скрежетом вырвались из стены. Пьер едва успел захлопнуть дверцу решетки.

Рыча, Антуан бросился на прутья, задрожавшие от удара. Он тряс их и орал. Штукатурка, которой они закрепили штыри в каменную кладку, осыпалась, прутья ходили ходуном.

— Назад, Антуан! — Жан ударил сына жестяной миской, в которую обычно клали еду, что, впрочем, не возымело никакого действия. Тогда лесник схватил прислоненную к стене палку, к которой заранее привязал серебряный клинок, и глубоко вонзил острие в плечо своего обратившегося отпрыска, который ужасающе взвизгнул и тут же отпрыгнул от решетки.

Опустившись на четвереньки, Антуан метался вдоль решетки подобно хищной кошке и при этом, не переставая, рычал. Рана в его плече тихонько шипела, от нее поднимался черный дым, тошнотворно воняло гнилым паленым мясом.

— Господи всемогущий! — Малески разрезал себе штанину и, чертыхаясь, ощупал рваную рану. — До самой кости распорол, — скрипя зубами, установил он. — Небрежность способна причинить немало боли, месье.

— Не сомневаюсь, вам захочется сообщить, что тут произошло, — мрачно сказал Жан. Пьер помог молдаванину встать на ноги и подняться по лестнице.

Внезапно сильная, узловатая рука легла сзади Жану на плечо и сжала.

— Отпусти меня, отец, — хрипло попросил Антуан. — Отпусти меня, чтобы я мог ее видеть, мог с ней охотиться, не то, клянусь, после следующей вылазки я к тебе больше не вернусь.

Жан сумел сдержаться и не вскрикнул от неожиданного прикосновения, только сделал вид, что не испытывает страха перед сыном. Ему даже удалось повернуться медленно и не убежать, но, когда он увидел, кто или что стоит перед ним, ноги сами отнесли его на несколько шагов назад. Рука соскользнула с его плеча.

Занятые Малески, они даже не заметили, как Антуан наполовину обратился в человека. Его лицо состояло отчасти из страшных черт бестии, отчасти было человеческим, знакомым, каким было, пока младший сын рос у него на глазах. Но сейчас клыки оттопыривали губы, голова казалась странно деформированной и вытянутой. Тело представляло собой уродливую химеру, какие встречаются на фресках в церквях, — смесь животного и человека. В густой шерсти гротескно болтались гениталии.

— Ты слышишь, что я говорю, отец? Иначе я никогда больше не вернусь! — еще раз пригрозил он.

— Я не могу позволить тебе снова убивать, — потрясенно отозвался Жан.

— Ты должен! — взревел Антуан и снова как одержимый затряс прутья. — Или я опустошу весь Жеводан! — Перестав неистовствовать, он прижал омерзительную морду к решетке, его глаза злобно поблескивали. — А ведь я вырвусь, отец. Тогда я уничтожу всех. Каждый мертвец будет на твоей совести.

Жан не хотел верить, тому что видел и слышал.

— Борись с оборотнем в себе, Антуан, — взмолился он. — Это он говорит сейчас со мной, а не ты. Малески ведь предупредил, что, если дать бестии одержать верх над тобой, мы уже не сможем освободить тебя от семени зла.

Страшные пальцы-когти сомкнулись на прутьях.

— А с чего ты взял, что я этого хочу, отец? Сейчас у меня такая власть, о которой я не смел даже мечтать. Люди меня боятся, я могу брать, что пожелаю, потому что никто не может мне противостоять. Бестия сделала меня богом. — Он посмотрел отцу в глаза. — В меня попадали пули, а я не умирал. Я питался кровью и мясом женщин и детей, и на вкус они были великолепны. И они лишь придавали мне новые силы. Мои уши улавливают шорохи, каких я не воспринимал, будучи человеком, мой нос улавливает малейшие оттенки в моем окружении, а мышцы сильны как стальные прутья. — Он потянулся к отцу. — И этой власти я должен лишиться?

— Мы избавим тебя от проклятия, Антуан.

— Это тело благословенно, а не проклято. Выпусти меня.

— Нет.

— Выпусти меня!

От этого вопля подвал содрогнулся как от пушечного выстрела, грозившего разорвать Жану барабанные перепонки. Лесник закрыл руками уши, а Антуан вновь начал трясти решетку. Во все стороны полетели куски штукатурки.

— Я тебя убью!!! — рычал он. — Никто меня не удержит!!!

Один прут вырвался из кладки, оставшиеся Антуан затряс еще сильнее и победно расхохотался.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});