Монструозность Христа - Славой Жижек

дешевой «диалектики», согласно которой тезис может развертываться только посредством преодоления своей противоположности. Религия внутренне нам необходима – опять же, не в смысле некоей кантианской «трансцендентальной иллюзии», вечного искушения человеческого разума, но более радикально. Поистине логический материализм принимает основную идею религии, ее предпосылку, что наша повседневная реальность не является истинной, отвергая при этом заключение о необходимости существования другой, «высшей», сверхчувственной реальности. Реализм здравого смысла, позитивная религия и материализм, таким образом, формируют гегельянскую триаду.

Как тогда нам стоит рассматривать эту отсылку к Богу; как мы используем этот термин? Буквально, т. е. так, что «фактически» существуют Бог, божественная история, включающая также и смерть Бога или «лишь метафорически», так что «Бог» в конце концов является мифическим наименованием, данным мета-психологическому процессу? Обе версии следует отвергнуть: конечно же не «буквально» (мы материалисты, Бога нет), но так же и не «метафорически» («Бог» не просто метафора, мистифицирующее выражение человеческих страстей, желаний, идеалов и т. д.). Подобное «метафорическое» прочтение упускает из виду аспект Нечеловеческого как внутреннего («экс-тимного») в человеке: «Бог» (божественное) является наименованием того, что не является человеческим в человеке, наименованием нечеловеческого основания, поддерживающего бытие-человеком.

Какую позицию занимает психоанализ в том, что касается противопоставления между религиозным «очарованием» и научным «разочарованием» мира? Наука сегодня является основополагающим фактом, тогда как психоанализ и религия выступают как две реакции на нее: «материалистическая» и «идеалистическая», т. е. реакция на уровне научного дискурса (сам Лакан указывает, что субъект психоанализа является субъектом современной науки) и герменевтическое повторное вписывание науки в горизонт Смысла. Нам следует, следовательно, строго проводить разделение между герменевтикой, сферой осмысленной речи, и научным дискурсом, выражающим то, что Лакан называет «знанием в Реальном». Лакан постулирует схватку не на жизнь, а на смерть между религией и психоанализом, признавая, что религия играет доминирующую роль в этой схватке, так как тенденция «приручить» Реальное, предоставляя ему Смысл, является частью квази-трансцендентальной человеческой диспозиции:

Если религия одержит триумф, то только потому, что психоанализ потерпит поражение… Если психоанализ не одержит триумф над религией, то это будет потому, что религия неутомима [increvable: букв, неспособна сдохнуть. – Примеч. пер). Психоанализ не сможет одержать триумф, он либо выживет, либо нет… Религия не только одержит триумф над психоанализом, она также одержит триумф и над множеством других вещей. Нельзя даже представить себе, насколько она сильна, религия. Я только что говорил о Реальном. Когда наука рассмотрит Реальное, ее сфера расширится, и религия найдет в ней куда больше оснований для смягчения сердец. Наука означает нововведения, и она введет множество огорчительных вещей в жизнь каждого из нас. Но религия, прежде всего истинная (христианская), располагает немыслимыми ресурсами. На данный момент можно только наблюдать, как она кишит. Она совершенно потрясающа!

Священники не спешат, но они сразу же поняли, в чем заключается их возможность касательно религии. Их задача – предоставить смысл всем переворотам, вызванным наукой. В том же, что касается смысла, они хорошо осведомлены. Они действительно способны наделить смыслом все что угодно. Человеческую жизнь, например. Их обучают этому. С самого начала религия состоит из наделения вещей, которые когда-то были естественными, смыслом. Если благодаря [научному] Реальному вещи станут менее естественными, мы не перестанем извлекать из них смысл. Религия наделит смыслом самые любопытные примеры опыта, такие, которые вселяют тревогу и в самих ученых. Религия предоставит всему смачный смысл[436].

В этой схватке отношение между религией и психоанализом тождественно отношению между общим полем Смысла и его симптомом, точкой вторжения Реального в это поле – и Лакан приходит к язвительному выводу, что религия успешно «излечит» человечество от этого симптома:

На короткий момент было возможно ощутить что-то, что являлось вторжением Реального. Аналитик остается. Он остается как симптом. Он может длиться только как симптом. Но вы увидите, что человечество излечится от психоанализа. Затопив его смыслом, в религиозном смысле конечно же, мы успешно вытесним этот симптом… Религия сделана для этого, чтобы излечить людей, то есть сделать так, чтобы они не замечали все то, что не идет гладко[437].

В самой среде психоанализа герменевтическая реакция наносит удар под видом юнговской «глубинной психологии». Это различие между Лаканом и Юнгом можно сформировать как различие между «Бог бессознателен» и «Бог есть бессознательное»: между материалистским тезисом о наших верованиях, которые, хотя мы не отдаем себе в этом отчета, сохраняются в наших материальных практиках, когда мы действуем, как будто бы верили, и спиритуалистическим-обскурантистским понятием божественного аспекта, заключающегося глубоко в нашем бессознательном.

Что же касается самого материализма, сегодня мы наблюдаем парадоксальную инверсию. В стандартной до-критической метафизике «конечность» ассоциировалась с материалистическим эмпиризмом («только материальные конечные объекты действительно существуют»), тогда как «бесконечность» была сферой идеалистического спиритуализма. В ходе неожиданной парадоксальной инверсии сегодня главный аргумент в пользу спиритуализма и против радикального материализма основывается на предельности человеческой конечности как непреодолимого горизонта нашего существования, тогда как сегодняшние формы радикального научного материализма поддерживают дух бесконечности. Стандартная аргументация звучит так: нам не следует забывать, что технологическая мечта тотального господства над природой и нашими жизнями – всего лишь мечта, и что мы, люди, остаемся навеки приземленными в нашей конечной жизни – мире с его непостижимым происхождением, и именно эта конечность, это самое ограничение нашего горизонта, открывает пространство для настоящей духовности. Все преобладающие в наши дни формы духовности, таким образом, парадоксально подчеркивают, что мы, люди, не являемся свободноплавающими духами, но неизменно воплощены в материальном мире, они все проповедуют уважение к этому ограничению и предостерегают об «идеалистическом» высокомерии радикального материалимза – здесь хорошим примером является случай экологии. В отличие от спиритуалистической позиции ограничения радикальная научная позиция, сводящая человека к биологическому механизму, поддерживает обещание полного технологического контроля над человеческой жизнью, ее искусственное пересоздание, ее биогенетическую и биохимическую регуляцию и, в конце концов, бессмертие под видом сведения нашего внутреннего «Я» к программе, которую можно копировать с одного устройства на другое.

С этой переменой старая материалистическая идея Спинозы, согласно которой такие термины, как «Бог», являются ложными и не имеют позитивного смысла, просто предоставляя обманчивую позитивную форму сфере непознанного, как будто бы получает свое окончательное подтверждение: религиозный аспект открыто связан с ограничением нашего понимания, т. е. этот аспект не является указанием на «высшее» знание, но преобразованным утверждением его ограничения. Именно поэтому религиозные мыслители столь дорожат (тем, что кажется) границами нашего познания: не пытайтесь понять биогенетические основания нашего разума, а то вы погубите свою душу; не пытайтесь постичь, что случилось до Большого взрыва, так как он является точкой непосредственного вмешательства Бога в материальную реальность… Кант утверждал, что он ограничил сферу знания, чтобы уступить место вере.

Эти две стороны