Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Пожалуй, Танюшка проиграла, — сказала негромко Наташка Мигачёва, стоявшая возле меня. Я поднял на неё глаза, посмотрел сердито, но про себя с ней согласился.

Вместе с Татьяной вышли Кристина и Игорь с арфой. Его пересечённое шрамом лицо было совершенно бесстрастным. Они с Кристиной остались возле площадки, а Танюшка вышла на линию. Замерла, подавшись вперёд с упором на левую ногу…

И зазвучал серебряный, печальный голос Кристины, сплетаясь со звоном струн…

— И глянет мгла из всех болот, из всех теснин…И засвистит весёлый кнут над пегой парою…Ты запоёшь свою тоску, летя во тьму один,А я однаЗаплачу песню старую…

…Я не знаю, как называлось то, что делала Танюшка — я не очень хорошо разбираюсь в гимнастике, хоть постоянно и смотрел её выступления. Знаю только, что не было по отдельности ни её движений, ни голоса Кристины, ни звона гусель Игоря. А было просто всё вместе…

— …Разлука — вот извечный враг российских грёз…Разлука — вот коварный тать счастливой полночи…И лишь земля из-под колёс —И не услышать из-за грозНи ваших шпаг,ни наших слёз,ни слов о помощи…

…Я видел приоткрытые губы Арниса. Слёзы на его светлых ресницах. Я видел потрясённое лицо Джека. И ещё, ещё лица…

— …Какой беде из века в век обречены?Какой судьбе мы платим дань, прощаясь с милыми?И для чего нам эта явь такие дарит сны —Как лунный светНад песнями унылыми?..

…Руки Танюшки прощались… прощались, прощались с кем-то… прощались навсегда… Казалось, она готова, разбежавшись по песку, полететь за ним следом… побежала, но упала на песок…

— Быть может, нам не размыкать счастливых рук?Быть может, нам распрячь коней на веки вечные?Но плачет Север, стонет Юг,И вот копыт прощальный стук,И вновь судьба разбита вдругО вёрсты встречные…

Первыми восторженно взревели немцы…

…Метание ножей Басс проиграл. Он довольно ровно шёл в метании просто на дальность и точность, даже бросал с двух рук, но когда его соперник начал, подкидывая обеими руками в воздух шесть ножей, ловить их попарно и тут же бросать, не давая ни одному упасть на песок — сдался. Никто ни в чём не мог его упрекнуть. То же произошло и у Олега Фирсова с топорами — немец, с которым он соревновался, третьим брошенным топором просто расколол пополам врытый в двадцати шагах столб — тут тоже всё было ясно.

Но на импровизированный ринг уже выходили Сергей Земцов и его спарринг-партнёр по имени Ханзен. Немцы поступили честно — по весу Ханзен был примерно такой же, как и Сергей. Оба были в штанах и шпажных крагах — откуда перчатки-то взять? Судить вышел Вадим, который уже успел со мной поцапаться из-за того, что я его не пустил на ринг, а с Арнисом — из-за того, что тот не захотел драться.

— Бокс! — услышал я команду.

Сергей всегда был на ринге дьявольски быстр и безоглядно-атакующ. Случалось, он сминал даже более сильного, тяжёлого и опытного противника просто за счёт бесстрашного натиска. Отец Сергея — КМС СССР по боксу — тренировал его с семи лет, и удар у моего друга был отличный. Мой же сломанный нос и мог бы это подтвердить.

То же самое было и сейчас. Сергей обрушился на немца, молотя его прямыми и хуками правой. Через три или четыре секунды Ханзен полетел на песок, сбитый хуком в челюсть, но по счёту "четыре" поднялся. Сергей свалил его второй раз — в конце первой минуты своего бесконечного наступления нехарактерным для себя апперкотом левой. Но у немца оказалась буквально чугунная башка — он встал по шестому счёту.

А в середине второй минуты Ханзен влепил Сергею такой свинг правой в скулу, что бой был проигран. Сергей пришёл в себя минуты через две.

— Я бы его сделал, — досадливо сказал Вадим. Саня вполне справедливо возразил:

— Против тебя выставили бы кого-нибудь другого, и всё.

— Как он меня звезданул… — сообщил Сергей, усаживаясь рядом с Ленкой. Та немедленно объявила:

— Я тебе сто раз говорила, двести говорила — бросай заниматься этим мордобоем!

— Как раз сейчас и брошу, — согласился Сергей почти искренне, придерживая голову рукой…

Противник Кольки по рукопашке был ясен, как пень — это оказался дзюдоист, плотно занимавшийся боксом, весьма опасное сочетание. Что и выяснилось на пятой минуте, когда Колька попал в залом, из которого так и не смог вывернуться, хотя побагровел до слёз на глазах.

Это был уже позор. Моя команда примолкла. Я клял себя за то, что вообще согласился на соревнования.

Тем более, что мне предстояло фехтовать. И мой противник уже шёл на пляж. Почти не было удивительно, что это оказался Андерс Бользен собственной персоной. Он на ходу салютовал мне охотничьим хиршфенгером. Я ответил на его салют. Клинки у нас были обмотаны надёжно закреплёнными полосами кожи.

Четвёртую позицию, которую я привычно взял перед боем, он перекрыл третьей — правая рука с клинком — вниз-влево. Позиция была неупотребительная, и я сразу насторожился.

Не люблю неожиданностей и непонятностей в поединке.

Терпеть не могу. И первым атаковать человека, стоящего в третьей позиции — дело опасное. Из такой позиции легко отразить любой удар и укол, а потом — ответить мгновенной атакой…

А чёрт с ним…

Я атаковал "расщелиной" — прыжком вперёд. В конце концов, ещё Наполеон говорил: "Главное — ввязаться в схватку, а там посмотрим!"

Андерс мгновенно взял итальянский демисеркль — его рука метнулась вверх, отбрасывая мой палаш вверх-в сторону и одновременно нанося свой укол. Я отбил его четвёртой круговой и бросил палаш уколом вниз. Андерс взял, спасая колено, первую защиту и уколол в живот. Я взял вторую, отбросил хиршфенгер и уколол в колено. Вместо защиты Андерс пошёл вперёд, ловко пропустив у колена моё остриё, и я вынужден был превратить неоконченный укол в третью круговую, поспешно растягивая дистанцию, но, едва Андерс окончил атаку, я уколол в живот. Палаш немца столкнулся с моим и сделал мгновенное обвязывающее движение — круговое завязывание! Я ощутил его очень вовремя, хотя покрылся ледяным потом — и так же вовремя ответил, быстро приняв третью защиту. Палаш Андерса отлетел не остриём в моё правое плечо, а просто в сторону — его усилие сыграло против него же…

Демисеркль!

— У-уа-а-а-а!!! — взревели зрители.

Андерс схватился руками за подбородок. Будь палаш у меня "боевым" — его остриё либо вошло бы, раскроив губы, в рот, либо, скользнув влево или вправо, рассекло челюсть, после чего я легко добил бы раненого и ошеломлённого болью противника.

— Та-нюш-ка-а!!! — проорал я, вскидывая палаш в ту сторону, где сидела — нет, прыгала! — Татьяна. Моё лицо горело. — Та-нюш-ка-а!!!

Немец подобрал палаш и, беззлобно улыбаясь (дышал он тяжело и весело), сказал, подбирая русские слова:

— Тиль ван дер Бок говорил мне, что ты лучший боец, которого он когда-либо видел. Это было здорово.

— Ты видел Тиля? — улыбнулся я. Андерс махнул рукой:

— Зимой. На севере. Он рассказал, как вы разгромили негров в Карпатах…

…Наташка Мигачёва здорово "обпрыгала" немку-соперницу. Валька Северцева не столь убедительно — на две секунды — но тоже тоже обошла пловчиху на двухстах метрах. И вообще, как предательски заметил Андрюшка Альхимович, "девчонки сегодня сражались лучше, чем мы!"

Меня это не оскорбило и не огорчило.

* * *

Костёр мы развели на мысу. Немцы обосновались подальше вглубь полуострова. И вообще — они, кажется, понимали, что у нас намечается "разговор".

Наши это знали — тем более. Но пока что все спокойно ели или негромко переговаривались, сидя на охапках хвороста. Игорь трогал струны и напевал под Градского песню из нового мультика "Перевал" — очень интересного, фантастического… а песня — грустная…

— В жизни так мало красивых минут…В жизни так много тяжёлой и чёрной работы…Мысли о прошлом морщины на бледные лицакладут…Мысли о будущем полнысвинцовой заботы…А настоящего — нет!Как между двух берегов,Бъёмся без счастья,без веры,надежд и богов…У барьера — много серых,Некрасивых, странных лиц —Но в глазах у них, как искры,Бьются крылья синих птиц!Вот уже открылось небо — голубое полотно!О, по цвету голубому стосковались мы давно!И не меньше стосковалисьПо ликующим словам,По свободным, смелым жестам,По несбыточным мечтам!Дома стены, только стены,Дома жутко и темно…Там, не зная перемены,Повторяешь всё одно…

Я скользил взглядом по лицам своих. Пойдут ли они за мною? Неужели могут не пойти? И что делать тогда? И можно ли вообще будет что-нибудь сделать? А главное — нужно ли то, что я хочу им предложить?