Нулевой том (сборник) - Андрей Битов

Анне

И вот отлив… Среди мочалок тиныВыклевываю зерна янтаря.Вдыхаю тлена запах непротивныйИ время провожу свое не зря.

Бежав от суеты, системы и обидВ сень, мне любезную, – прекрасного пейзажав упор не вижу… Мне по силам вид —Бутылки, поплавка, ракушки, пробки, скажем.

Мир за моей спиной, и мир вокруг меня,И я в нем заключен, как следствие в причине,Как выброшенный морем бытияТот янтарек. Как муха в паутине.

Последнее вниманье истребяНа гребешке волны, на донышке отлива,Что мне найти еще внутри себя?..Остановись! взгляни на гладь залива!

Там солнце и лазурь! Там парус и крыло!Там не куриный – Бог! Там все, чем мы не нищи…Здесь – лодочный скелет, обглодано весло,Оборванная снасть, бочоночные днищи…

Здесь сон обуглился, как яви бахрома…Ночной горшок слепит на солнцепеке.Он бел, как кость, и чист, как смерть сама, —В нем ничего ночного и в намеке!..

То тень иных богатств, наследственный настойИз Стивенсона или Робинзона…И я нашел горшок. Он полон пустотой.И я забыл, что это погранзона.

«Стой! кто идет?» И ты встаешь как штык,Как лист перед травой, стыдясь своей добычи.Ты нарушать законы не привыкВ одних трусах, средь знаков и отличий.

Они тебя простят, они тебя поймут,Они отпустят, лишь прогонят с пляжа…Лишь посмеются… даже не пугнут,А ты придешь домой, и ты на койку ляжешь…

И будешь думать ты о том же, все о том,Что есть и есть они, а нас как будто нету,Что жизнь свою на берегу пустомНельзя воспринимать за чистую монету.

15 августа, Невский проспект

Баллада 7 августа

Однажды, поссорясь с женою,Я вышел в сердцах на крыльцоИ долгою рыжей струеюРыл землю, подъявши лицо.

Во время ж, пока я мочился,Меж сосенкою и столбомПронзительный знак мне явилсяНа фоне небес голубом.

Увидел я зарево в клетку,В небо когда взглянул:Паук свою рваную сеткуНа уровне глаз натянул.

Солнце садилось меж сосен…Медленно я понимал…Рыцарь! монах! крестоносец!..Как он ее обнимал!

Серою лапкой за шею…(Слабеет любительский стих…)Плечистый, головкой своеюВ груди ее страстно затих.

Толстая, нежная… С лепетомСник ее робкий протест.И вот покорилась с трепетом.И вот он ее уже ест.Пускай недостойно поэта…Но с подлинною тоскойБыла их песенка спетаПро женский род и мужской.

И на краю паутины(Рифмуется «кровь» и «любовь»…)Будет болтаться хитиновыйПрозрачный мушиный покров.

В этом известном явленьиУвидев особый знакИ не поняв значенья,Я толковал его так:

Высасыванию причиныКружением точных словТкачество паутины —Близкое ремесло.

Наружное пищеварениеДаром нам не пройдет:Напишется стихотворение —А время его не ждет.

Путаясь именно с мухами,Блохами и комарьем,Наружными, злыми мукамиМы постепенно умрем.

И по законам катарсисаПулю себе не отлив,Максимова или ТарсисаСудебность не разделив,

В ко’перативной банкеПисатель-паук умрет.Даже в швейцарском банке«Время идет вперед!».

Стряхнув предпоследнюю каплю,В последний раз дернув плечом,Как в сказке «Лиса и цапля»,Я молча вернулся в дом.

И молвил: «Не хлопай дверью!Не хлопай зря дверью, жена!Каким бы я не был зверем,С тобою – одна сатана.

Я наблюдал науку:Каждый несет свой крест,И если паук ест муху,То муха, в конце, его съест.

Я видел: воскресла из мертвых,Паук же висел недвижимИ толстая, сильная жертваПобедно жужжала над ним.

И нету в сравненье обиды,Пусть муха ему не жена,Пускай они разные виды,Но все же – он и она».

И тихо жена отвечала,Молча склонясь над шитьем:«Поди вымой руки сначала,И будем обедать вдвоем».

1972, Рыбачий

1 ноября 1973 года в Голицыно

За ночь время стало дыбом,Твердь и небо – все одно;Молчаливый, точно рыба,Носом тычусь я в окно.

Ветерок стоит качаясь,Пряжу тонкую сучит;Баба с ватными плечамиНа крыльце ведром стучит;

Все растения распухли,Ель согнулася в дугу,И глаза кота, как угли,Зашипели на снегу.

Нет домов, не стало улиц,Избы, бочки и стога,Под сугробами сутулясь,Погружаются в снега.

До чего ж бесповоротноВремя времени не ждет!Вверх взлетает снег бесплотный,А Земля на дно идет.

Прозаику – 74

Новаторство – подобье лени:Вперед бежал иль вглубь копал?..Тебе ль я размечал мишени,Чтоб ты в них снова не попал?

Быстрее – шагом вместо бега:Куда и с кем вперегонки…Что раньше – альфа иль телега?Всех лучше – старые стрелки.

Из старой пушки – новый выстрел:Как твой прочел я свой рассказ…Тебе ль в длину метал я бисер?А нынче технику броска,

Смерть жанра, гибель атмосферы,Разоблаченье суеты,Крах гуманизма, кризис веры —Все это уже знаешь ты.

Я постигал – а ты усвоил…Дроча, как лампу Аладдин,Один лишь я был в поле воин —Ты в этом поле не один.

Меня сменило поколенье,Мне изменяет вещество:Порок и соль хрустят в колене —Там отложилось мастерство.

Болит мозоль, скрипит сустав,И узы отношений ржавы…На подъездных путях устав,Мы трогаемся… Как вы правы!

Могу сказать, но неохота,Хочу молчать – но не могу.И подступает в порах рвотаПриязни к старому врагу.

Ах, эта польза усвоенья! —Редеет зуб, тусклеет глаз…И заклеймит меня в изменеСтареющий поздней на час!

Врозь

Д. У.

1. Посвящение

Сапог не одинок —у сапога есть пара.Жить одному – порок,отнюдь не только кара.

И мы два сапога,нас пара – вот удача!Но врозь, как два врага,стоим. Стоим и плачем.

Я в этом изнемог:холодный, как сапожник,один над нами Бог,но две зато таможни.

2. Писание романа

Спит в поселке каждый дом,Свет лишь в домике пустом…

Тень выходит на балкон,Издает глубокий стон:«Синий воздух, белый свет!Нету счастья, жизни нет…»

Спотыкнулся о порог,Оросил себе сапог…

«Помрачает меня бес!» —Некто в домике исчез.

Неудачу дня постиг,Написал вот этот стих.

Первый прокричал петух —Свет в том домике потух.

…Наступает новый день,Жить в котором будет лень.

3. На ненаписание романа

В голове – прозрачная пустыня,Чистая страница – пистолет…Смесь чернил и крови в жилах стынет —Гибнет автор, сорока двух лет.

Жен и деток в жизни не устроив,Бросив их на произвол судьбы,Разделить судьбу своих героевОн спешит… хотя – не надо бы…

Он старался – выразить полнее,Печень прожигал ему глагол…Срока сдачи день в окне бледнеет,Автор пьет из горла холагол.

Ах, зачем он требовал аванса!Брал взаймы! вымучивал сюжет!..Но оставил он себе полшансаНа осуществленье – как поэт…

И ему мерещится награда:«Птица прилетит из-за горы…»[10]Не готов он к завершенью ряда,Не готов он выйти из игры.

4. Письмо(Подражание арабскому)

Не упрекай меня: упрек —

соблазна полон и жесток.

А. Нувас, IX в.

Лжец премудрый! о, как прав ты!..Не хочу ни грамма правды.

Чаша испита до дна…Ты – одна, одна, одна!

Если не одна, то – вот как:остается верной водка,все, кроме нее, вода…Обмани меня всегда!

Старый дурень, что ты просишь?!.Написал, не сразу бросил…

Два-три дня таскал в карманах,в ящик его бросит – мама.

Сей измученный конвертты получишь лишь в четверг.

Станешь думать о признаньях,на письмо поставишь чайник…

Пусть тепло его нутрасохранится до утра.

5. Слайд

Любитель так расположил предметы,чтоб я не мог понять, насколько ты одета…Где он, мне ясно: за твоим плечом(за левым), – что опять же ни о чемне говорит ревнивому страдальцу(мне). Слайд, как бабочка, дрожит в неверных пальцах.

Я щурю глаз сквозь слайд на лампы свет,с волнением ноздрей – ищейки, взявшей след…

…И вазочка с цветком, и тюбик с вазелином,и пачка сигарет… – в старании невинномсоставить натюрморт – так сдвинуты прилично,как будто их застукали с поличным…И тут же зеркальце, в котором, как в окне,твое лицо,не влезшее вполнев его формат продолговатый(за зеркальцем невидим шарик ваты…) —все это создает интим этюда,невидимый для тех, кто не отсюдаглядит,таясь за гранью и за краемстола и кадра…

Я не умираюлишь потому, что в зеркальце лицоотводит взгляд, и прошлого кольцоразомкнуто, и угол отраженьяуже не равен… и законы зренья(твои) спасут, и дуло объективалюбителя, стреляющего криво,невидимо тебе…И под углом паденьяотражено в углу – мое ночное бденье.

Июль 1979Токсово

Удаление