Десятые - Роман Валерьевич Сенчин

нет…

– Ничего. У вас тепло.

Сергеев заметил, что она без колготок; ступни неизмятые жизнью, ногти розовые. Большие пальцы как-то задорно, что ли, торчали вверх. А может, любопытно.

– Что ж, прошу.

Оляна прошла на кухню.

– Порядок какой у вас… А он здесь, оказалось! – увидела Штормика. – Я думала, его собаки задавили.

Штормик повел себя странно – выгнул спину, зашипел и спрятался в спальне. «Наверно, доставалось от нее».

– Я тут фруктов принесла, вина. Вы не против маленечко выпить?

– Вы же говорили, что не любите. Тогда…

– Ну, с ним не люблю… С ними. А если так, культурно, то почему бы и нет… Я виноград с зизифусом помою, можно?

– С чем?

– А? – уже от раковины оглянулась Оляна.

– С чем виноград?

– Зизифус. Ягода такая местная. Не пробовали?

– Не знаю… нет…

– Сейчас попробуете. На финики похоже… У вас сито есть?

Сергеев отозвался – «к сожалению», наблюдал за ней. Понимал, она на что-то решилась. Да ясно, не мальчик-колокольчик…

– Вино откроете?

– Да… А ребенок с кем? Рада?..

– Я с Диной оставила. Пусть поиграют.

– А что сказали?

Оляна пристально взглянула на него. Именно взглянула, но пристально.

– Ничего. Сказала, что хочу одна побыть. Мы так иногда делаем. То я, то она. А без этого свихнуться можно.

– Ясно…

– Штопора тоже нет?

– Нет. Вилкой протолкну.

– Тогда всё выпить придется. – Она улыбнулась.

Сидели друг напротив друга в торцах кухонного стола. Между ними бутылка сладкого вина, две кружки вместо бокалов, тарелка с гроздью сизоватого винограда, каштаново-зеленой горкой этих местных ягод. Сергеев смотрел на них и вспоминал, как называется овал в объеме…

– Попробуйте, – кивнула Оляна, – и желание загадайте.

– Зачем? – Сергеев понимал, что выглядит смешно в своем напряжении, это «зачем?» прозвучало тупо, но расслабиться не мог.

– Ну, говорят же, что когда что-то в первый раз ешь, надо желание загадывать.

– А, да, слышал… – Взял ягоду; она был твердой, неаппетитной на ощупь.

– Только осторожней, там косточка внутри. Зуб не сломайте.

– Спасибо… Оля, извините, но это, – положил ягоду обратно, – это неожиданно… А Виктор?

– Что – Виктор? – в ее голосе послышались те нотки, с какими в тот вечер обращалась к котенку. – При чем он здесь?

– Ну как, он же муж.

– Парнишка он безголовый, а не муж… Сам всё потерял, и мы с ним вместе… А к вам я посидеть пришла. Пообщаться. Вы не думайте.

«Не думайте» прозвучало как «не бойтесь».

– Да я не думаю. Просто неловко как-то. Неправильно.

– Бирюками жить неправильно. А мы – люди. Нам общение нужно. Я вот с кем тут общаюсь? С Динкой да с детьми. Свихнусь скоро… Этот приезжает… лучше бы уж и не приезжал.

– Он работает. Деньги зарабатывает.

Оляна вздохнула протяжно, со стоном. Взялась за кружку.

– Давайте выпьем, Олег.

От «Олег» потеплело. Давно его не называли по имени… Чокнулись. Отпили.

– А разве здесь стали алкоголь продавать? – спросил он, передергивая плечами – сладкое вино не любил.

– Нет, это я в Михайловку ездила.

«Специально», – добавил Сергеев, и снова накатила теплая волна: специально, чтобы его угостить… «И не только», – усмехнулось внутри.

– Можно я закурю? – спросил.

– Конечно. Мой тоже постоянно в доме дымит.

«Это она уже говорила, в тот раз…»

– Я не в доме. Но сейчас на улицу идти, по-моему, неправильно.

– Это ваше любимое слово?

– В смысле?

Оляна улыбнулась, влажно блеснули крупные зубы.

– Вы несколько раз уже повторили это «неправильно».

– Ну, в пятьдесят пора уже определить для себя, что правильно, что неправильно.

– Вам пятьдесят лет? – На ее лице мелькнуло удивление и даже разочарование, кажется.

– Почти. Сорок семь.

– Сорок семь – не пятьдесят.

– Эх-х. – Сергеев поднялся, взял сигареты с подоконника, прошел к мойке, включил вытяжку. – После тридцати… тридцати пяти годы начинают мчаться так, что и не замечаешь…

Возвращаясь к столу, засмотрелся на Оляну со спины. Длинная шея, светлые волосы собраны в пучок, уши без сережек…

– Правда? – спросила она. – Да, я чувствую… Жизнь будто разгоняется. Всё сильней и сильней. Может, мне от этого и страшно. Проснусь однажды и пойму, что я старуха совсем, а ничего не испытала… никакой радости настоящей.

– Ну уж не до такой степени быстро. – И Сергеев сам, без напоминания, плеснул ей и себе вина. – Просто надо жить осмысленно. С целью.

– А у вас есть?

– Цель?

– Ну да.

Сергеев поднял кружку. Чокнулись и отпили вина.

– Сейчас – сценарий дописать.

– Это хорошая цель. А у меня вот нет цели никакой…

– Ну как это – у вас ребенок.

Оляна посмотрела на Сергеева так, что ему стало стыдно. Это был не упрек, а такая грусть. Грусть безысходности, что ли. Может быть, так смотрит на людей в лодке человек из воды, понимая, что ему в лодке нет места и он должен утонуть.

– Извините, я не про это, – сказал Сергеев. – Да, не только ребенок. Но был бы у меня сейчас такой ребенок, как ваша дочка, моя жизнь стала бы посветлее.

Сказал это неискренне, и сам это слышал. Уткнулся в кружку. Сделал глоток, а держал перед лицом с полминуты.

– Вам правда нравится Рада?

– Угу… да. Прекрасная девочка.

Оляна покачала головой. Вздохнула:

– Но какой она вырастет здесь, в таких условиях? Кого она видит? Что?.. Как в яме сидим…

– Да, у вас там нерадостно. Надо было на втором этаже снимать.

И она снова посмотрела на него тем же взглядом. «Не то я говорю, не то. Кретин тупой».

Вытянул из пачки сигарету, покрутил меж пальцев и сунул обратно.

– Еще вина?

Вместо ответа Оляна встала и подошла к Сергееву. Левому боку сразу стало жарко, будто придвинули раскаленную печку.

– Обнимите меня.

Он боялся посмотреть. Уставился на спинку стула, за которым она только что сидела. Руки лежали на столешнице. Мелькнуло: интересный кадр мог бы получиться. Впрочем, неоригинальный. Было подобное. Где-то было подобное. И не раз.

– Пожалуйста, Олег, обнимите. Мне так страшно. Пожалуйста.

Она говорила тихо, без слез в голосе, без истерики. Просила, лепетала…

– Ольга, я не могу. Нельзя. У вас муж.

– Я не буду с ним жить. Не могу его… От вида мутит, от запаха. Я или уеду, или вон с кручи вниз.

– Не надо.

Постепенно, медленно, как больную, он выводил ее на улицу. Приговаривал полушепотом:

– Вам надо подумать, побыть одной и подумать. И решить.

Она так же полушепотом отвечала:

– Я уже подумала, я все это время думала. Я с ним не буду больше. Мне двадцать четыре, я за него девчонкой выходила. А теперь я другая, и я не хочу…

– Я