Русская жизнь-цитаты 21-31.08.2023 - Русская жизнь-цитаты

сомневаться в реальности этих существ, не так ли?). Зевс, конечно, Иксиона покарал страшной карой. Но вот отменить последствия своей провокации (или своего розыгрыша – как кому нравится) даже Зевс не смог, и кентавры скачут по свету до сих пор. Такие невообразимые, такие непредставимые, что их и по телевизору не показывают. В напрасном расчете на воображение телезрителей.","Gasan Gusejnov - Двойники, или Отсутствие воображения Размышление... | Facebook",https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=pfbid02wnZtbwfg9jJxB91y1wGPVctKhYJs7Dt9YyapcfGc6Cdk4F3uvqsxY5gwMrKjCaYTl&id=1196293572,2023-08-28 02:49:26 -0400

"Самобытное государство-цивилизация, его соседи и родственники — Россия в глобальной политике","Империя без цивилизации Сегодняшний Запад пребывает в состоянии некоторого недоумения. И если бы не Россия, находился бы в полной растерянности. С одной стороны, он называет себя международным сообществом, соразмерным всему человечеству, а с другой – представляет собой военный и экономический союз, направленный против тех, кто по малопонятным причинам против него. В отношениях с окружающим миром он неизменно выступает в роли армии света, противостоящей силам зла, а у себя дома (в школьных учебниках, университетских семинарах и всё чаще в массмедиа) он – злодей, нуждающийся в бесконечном покаянии. И только присутствие сил тьмы (на этот раз в форме «автократий», пришедших на смену миру рабства, империи зла и оси зло/международный терроризм) позволяет Западу сохранять под одной крышей два чуждых друг другу мира: англо-американский и западноевропейский космополитизм (в рамках которого идеология национального государства этнических шведов или немцев строго табуирована) и восточноевропейский этнонационализм (согласно которому «Эстония для эстонцев» – основополагающий принцип политической и социальной жизни). При этом западная часть Запада тоже разделена на две части, поскольку табу на этнонационализм относится только к титульной нации. Делегитимация традиционного центра (в том числе национальных пантеонов, сакральных политических текстов и того, что осталось от общезападного литературного канона) сопровождается интенсивным продвижением этнической солидарности внутренних меньшинств и вновь прибывающих мигрантов.  Всё это очень похоже на Советский Союз 1920-х гг.: коренизация в отношении ранее угнетённых народов и денационализация русского ядра империи. «Великодержавный шовинизм» преодолевался при помощи самодисциплины и пролетаризации; национализм угнетённых – при помощи национального строительства со стороны государства. Но в советском случае эта политика была чисто инструментальной и декларировалась как временная. Национализм считался формой (и отчасти иллюзией). Уступки национальной форме должны были привести к росту социалистического содержания вплоть до полного отмирания наций и государства при коммунизме. На Западе сто лет спустя сочетание сакрального национализма окраин и запретного национализма ядра не встроено ни в какую внятную идеологию будущего братства и ограничивается самоочищением и институциональным ограничением носителей унаследованных привилегий. Униженных и оскорблённых нельзя полностью восстановить в правах, а грешникам нет искупления.  В этом контексте чрезвычайно продуктивной оказалась победившая в Германии идеология национальной вины, построенная на сочетании христианской и фрейдистской исповедальности. Впервые в истории общества ритуально объединяются, не празднуя победы и оплакивая поражения, а любуясь на себя в зеркале коллективного раскаяния. И одновременно ритуально разъединяются, отказывая себе в общем прошлом и подразделяя граждан на группы, имеющие и не имеющие права на племенную солидарность. (И одновременно, тоже впервые в истории, деконструируют деление человечества на мужчин и женщин.) Глобализация требует жертв. Вернее, глобализация требует победы коллективного Запада и одновременно создания – на месте коллективного Запада – автономных, взаимозаменяемых, самоконструирующихся индивидов, окружённых солидарными сообществами бывших угнетённых с неясными перспективами.  Итак, рукописные священные тексты аграрных монархий сменились печатными литературными канонами национальных государств и сакральными легально-политическими текстами колоний поселенцев, а те, в свою очередь, цифровыми технологиями, не привязанными к определённым ограниченным сообществам. Жители западных метрополий перестали быть «людьми Писания» (как это называется в Коране).    Западная цивилизация перестала быть осмысленным понятием и предметом изучения. Запад есть, а слова нет. Есть империя, но нет цивилизации.     Самобытное государство и общая цивилизация Тем временем главные идеологические оппоненты Запада – Китай, Иран, Индия и Ислам – остаются чрезвычайно сплочёнными в макнилловском смысле цивилизациями, спаянными книгами, которые члены этих сообществ продолжают читать в школе и дома. При этом существенно, что на Западе эти тексты в круг школьного чтения не входят. Глобализация означает включение голосов внутренних меньшинств и иммигрантов, но не образцов других цивилизационных канонов. Ни «Рамаяна», ни «Анaлекты», ни Коран, ни «Шахнаме», ни вьетнамская «Поэма о Киеу» в списки рекомендованной в школах литературы не входят. Глобализация глубоко провинциальна.  Что касается России, то русский литературный канон без труда победил марксизм и по всем признакам отлично себя чувствует. В соревновании с «Евгением Онегиным» у Маркса и Ленина не было никаких шансов, и к началу 1930-х гг. советская система образования этот факт осознала и больше не оспаривала. В этом – каноническом – смысле Россия больше всех похожа на восточноевропейские этнократии. Но Россия (единственное не мононациональное посткоммунистическое государство) шире русского канона. Многонациональная Россия в отсутствие общих для всех народов сакральных текстов – не цивилизация по нашему определению. Не цивилизация она и в другом, гораздо более существенном, смысле. Значительная часть русской элиты считает Россию – и если не Россию, то себя саму – частью европейской цивилизации или (что то же самое) «цивилизованного мира». В этой интерпретации Россия – культура внутри более крупного сообщества, т.е. по определению не цивилизация.  Проблема – и, если угодно, трагедия – не в том, что в стране есть либералы-западники, от которых можно избавиться. Проблема в том, что Россия не просто триста и более лет жила с оглядкой на Европу. Россия триста и более лет жила общей с Европой интеллектуальной и духовной жизнью. Запад может, пусть с трудом, отменить Россию. Россия безнадежно осиротеет без Гамлета, Дон Кихота, Д’Артаньяна. Запад может, пусть с трудом, отменить сам себя, одновременно завоёвывая мир и каясь в своей греховности. Россия не может и, насколько можно судить, не хочет отменять ни себя, ни Запад. Под Россией нет толщи автономного цивилизационного развития, как у Китая, Индии и Персии, нет стройности, цельности и целенаправленности Ислама. Над Россией не голубое небо, как у Поднебесной, а общий с Европой цивилизационный зонтик. России легче сказать, что она защищает Европу от неё самой, чем сказать, что она больше не Европа.    «Самобытное государство-цивилизация» состоит из самобытного государства и общей с другими цивилизации.  Фёдор Михайлович Достоевский писал в январе 1877 г.: «Все на нас в Европе смотрят с насмешкой, а на лучших и бесспорно умных русских в Европе смотрят с высокомерным снисхождением. Не спасала их от этого высокомерного снисхождения даже и самая эмиграция из России, то есть уже политическая эмиграция и полнейшее от