Учитель - Филип Жисе

скоро, мы снова встретимся, — прошептал старик, ложась на бок.

Старик свернулся клубком на полу и закрыл глаза. Он чувствовал, как боль, словно неведомое чудовище, просыпается внутри его тела, чувствовал, как она ширится, заполняя каждую клеточку его организма. Старик не боялся, хоть и никогда ничего подобного не ощущал. Спокойствие и уравновешенность не покидали его ни на секунду.

— Смерть, ты пришла за мной? — легкий укор чувствовался в интонации старика, когда он говорил эти слова. Он не готов был умирать. Его рукопись не была закончена и многие люди еще не знали о жизни сердцем. Он не хотел умирать, но понимал, что не все в его жизни находится под его контролем, не на все он способен влиять. Смерть, погода, время или падение метеорита, — эти вещи находятся вне контроля человека.

— К счастью, — подумал старик.

Какое-то время он тихо лежал на полу, прислушиваясь к тому, что происходило где-то там, внутри его вселенной. Тьма окутала его мир одеялом жгучей боли, настолько сильной, что терпеть ее было невозможно. И все же старик терпел. Он отстранился от всего, — от мыслей, от ощущений, от боли, и сосредоточился на сердце, ставшим для старика в эти минуты неким оплотом спокойствия, веры и территорией без боли. Старик чувствовал, как бьется его сердце, чувствовал его уверенные ритмичные удары, удары, наполнявшие его надеждой и радостью. Старик знал, пока бьется его сердце, он будет жить. Его сердце говорило ему, чтобы он надеялся и верил, и старик так и поступал — он надеялся и верил. Он слушал свое сердце, он верил своему сердцу. Он знал, оно не обманет, оно не подведет. Может когда-то, но не сейчас, не тогда, когда он еще не все успел сделать.

Когда боль поутихла и ему стало лучше, старик поднялся на ноги и набросил на плечи банный халат, который ему дал Николас. Вымыв после себя ванну, старик покинул ванную комнату и побрел в зал.

— Александр Петрович, вы себя нормально чувствуете? Какой вы желтый, — сказал Николас, когда старик очутился на пороге зала.

— Все хорошо, — сказал старик. — Голова немного закружилась. Ничего. Уже все прошло.

— Может вам таблетку какую дать или скорую вызвать?

— Нет, нет, ничего не надо. Мне уже легче… намного легче, — старик опустился на диван. — А что ты смотришь?

— Пока рекламу, — ухмыльнулся Николас. — Сейчас должна по Дискавери передача начаться, о том, как появился на планете человек.

— Интересно, — улыбнулся старик. — И что ты думаешь, как он появился?

— А черт его знает. Кто-то говорит про бога, кто-то про обезьян. Не знаю, кто прав. А вы что думаете?

— Я думаю, что никто не знает, как все происходило на самом деле. Есть лишь догадки, мнения, но нет истины.

— А как же Библия?

— Библия — всего лишь книга, такая же, как и миллионы других, местами мудрая, местами жестокая. Если судить по Библии, то бог был своенравным, непостоянным, жестоким существом. То он говорит «не убий», а то вдруг уничтожает тысячи людей, разрушая Содом и Гоморру. Если бог завещал людям не убивать, то, как он смог сам стать убийцей? Что за жестокое существо? Он полная противоположность своему сыну Иисусу. Если такой человек когда-то жил, то он был одним из немногих, кто действительно знал что такое жить сердцем. Часто он именно так и поступал. Но вот бог. Если он столь жесток, то я не удивляюсь тому, что человек такое жестокое существо, ведь он создан по образу и подобию бога. Нет, здесь должно быть что-то другое. Я думаю, что ошибаются и те, кто твердит, что человека создал бог, и те, кто убежден, что человек — дело рук эволюции. Если два варианта тебя не удовлетворяют, значит должен быть третий. К сожалению, я не знаю, каков этот третий вариант, возможно, человека создала матушка-природа. Но тут возникает другой вопрос, а что есть природа? Мне представляется, что природа — это некая таинственная сила, очень организованная и мудрая. Но эта сила, почему-то мне кажется, не разумной, то есть не имеющей разума. Она словно некий налаженный механизм, система, запрограммированная на выполнение определенной программы. Например, возьмем дерево. Из семени появляется росток, со временем он становится деревом, которое, проходит время, умирает, но на его месте вырастает новое дерево и этот процесс повторяется снова и снова. Так же и у животных: рождается животное, вырастает и умирает, оставляя после себя потомство. И здесь все повторяется. У человека происходит все тоже самое. В этом удивительном мире все происходит по какой-то программе. Но если так, то кто создал эту программу? Кто, если можно так выразиться, вложил ее в природу? Кто был творцом этой программы? Ах, если бы я знал, — вздохнул старик. — Если бы я мог разгадать эту невероятную загадку.

Старик подергал за бороду и уставился в окно. Николас выключил телевизор и оперся спиной о спинку кресла. Выражение лица молодого человека было задумчивым. Он тоже не против был бы разгадать эту удивительную загадку вселенной.

— Но может, — старик повернул голову к Николасу, — может, никакого создателя программы и не было? Может, так было всегда, испокон веков? Какой бы абсурдной не казалась эта мысль, но мне она нравится. Хотя кто-то может возразить, что если есть плод, творение, то должен быть и творец. Это кажется логичным, но к черту логику! В логике не может быть истины. Мир устроен иначе. Я это чувствую! Возможно, логика есть снаружи, но ее не может быть внутри! — старик скривился, словно от боли, и заломил руки.

Николас с удивлением воззрился на старика. Может, этот старик действительно сумасшедший? Но его глаза не были глазами безумца. Да и не выглядел старик сумасшедшим. Его движения, жесты, мимика лица, — все говорило о том, что единственным желанием этого человека является желание познать истину. Для Николаса это было откровением. Он никогда не видел человека так страстно желавшего докопаться до истины, как этот странный бородатый старик, высушенный словно таранька, но с поразительно живыми и мудрыми глазами. Огонь, горевший в груди старика, был настолько страстным, настолько мощным, что Николас даже позавидовал этому человеку, сидевшему недалеко от него, за что поспешил себя мысленно укорить. Но разобравшись в себе, он понял, что его зависть было белой завистью. Хотел бы и он желать так страстно, как старик. В отличии от старика он никогда не испытывал такой всепоглощающей страсти, ни к вещам, ни к людям.