Аноним (СИ) - Тедеска Нави

В воздухе сладким дурманом стоял густой аромат цветущих роз. В пруду басовито и лениво квакали лягушки, и вечер был тёплым, прекрасным и умиротворяющим, несмотря на царящую в доме суету.

— Вот мы и уезжаем… — неловко начал Люциан, придерживая Фрэнка за руку. Внутри его уже начинала трепетать грусть, потому что, как бы смешно это ни звучало, именно Фрэнк оказался единственным и лучшим его другом за всю пока что недолгую жизнь. Девятнадцать — разве это возраст для молодого человека? О, нет… Это лишь первая ступенька, начало, в котором он расцветает, набирается силы, чтобы вскоре предстать перед всем миром в своей полноценной, зрелой красе.

— Я буду скучать, — с грустью ответил Фрэнк, сильнее сжимая длинные холодные пальцы Люциана. Возможно, сейчас они выглядели слишком близкими, но случайным людям было сложно судить об их отношениях и чувствах друг к другу правильно. Будучи сиротами, во многом зависимыми от своих хозяев и наставников, попавшие каждый в свой дом в детстве и получившие блестящее для своего происхождения образование… Знавшие с ранних лет о грешной и похотливой подноготной человека, эти мальчики словно являлись отражением друг друга: пускай неверным, неточным, будто покрытым рябью по глади озера, но всё же отражением. То, как они были похожи и близки, как помогали друг другу, притягивало их души, словно магнитом.

Возможно, со стороны они выглядели много больше, чем друзьями, но на всей земле не было человека, достойного, чтобы верно судить об этом. Слишком похожая история их связывала, словно нити их судеб пряли из одного клочка грубоватой овечьей шерсти.

— Я буду верить в то, что мы ещё встретимся, — печально проговорил Люциан, и его точёное бледное лицо, освещённое светом с первого этажа поместья, всегда такое собранное и несущее на себе отпечаток светлой скорби, оказалось очень близко к лицу Фрэнка. Его губы накрыли губы друга быстрым и нежным поцелуем-обещанием, поцелуем-просьбой, и оба не почувствовали ничего, кроме тепла от этой невысказанной надежды.

— Мы обязательно встретимся, Люци, — кивнул Фрэнк, надеясь, что он сможет не заплакать. Глаза щипало, и только сейчас он осознал в полной мере, что очень скоро этот дом за их спинами окончательно и бесповоротно опустеет.

Люциан провел пальцами по скуле Фрэнка, едва заметно улыбнувшись:

— Не нужно так печалиться, Фрэнки. Хотя моё сердце сейчас плачет. Всё же, мы живы и здоровы, просто окажемся чуть дальше друг от друга, чем есть сейчас. Но мы будем писать письма и как прежде делиться всем, о чём попросит душа. А потом обязательно встретимся, я верю в это.

— Я знаю, я тоже в это верю, — ответил Фрэнк, и друг, улыбнувшись, пошёл в сторону входа в поместье. — Люци, могу ли я попросить тебя об услуге? — неожиданно для самого себя проговорил Фрэнк.

— Что угодно, друг мой, — Люциан остановился и с интересом посмотрел назад.

— Луиза… она совершенно потеряна в связи с этим переездом. Присмотри за ней, пожалуйста, я знаю, сколь внимательным и заботливым ты можешь быть. Не дай ей чувствовать себя ненужной и забытой.

— Конечно, Фрэнк. Не спущу глаз с вашей очаровательной девочки. Она не будет печалиться, обещаю тебе, — он сказал это просто и искренне, а Фрэнк уже был совершенно уверен, что Люциан исполнит обещание. Его друг никогда не бросал слов на ветер. — А ты в ответ позаботься о месье Джерарде, — неожиданно продолжил тот. — Ему сейчас нелегко приходится, и видно невооружённым взглядом, что он нуждается в тебе больше, чем в ком-нибудь ещё. Ты нужен ему, впрочем, как и он — тебе. И я счастлив за тебя, Фрэнки, — Люциан улыбнулся и, снова взяв Фрэнка за руку, потянул его в дом. — Пойдём. Нас, вероятно, уже заждались.

****

Три экипажа, полностью собранные и занятые людьми, стояли перед потемневшим, осиротевшим поместьем. Ещё пара минут, и колёса скрипнут, рессоры вздрогнут со вздохом и, запряжённые шестью выносливыми лошадями, они отправятся в неблизкий путь.

Джерард стоял рядом с Шарлоттой, слушая её последние наставления, и вытирал редкие дорожки слёз с её красивого лица.

— Твои покои я тоже убрала перед отъездом, но ты знаешь, мой дом — твой дом, и если вдруг понадобится — без сомнения приходи и хозяйничай с чистым сердцем.

— Хорошо, душа моя.

— Твои сейфы и тайники также в порядке — я проверяла. Я оставила некоторые средства в них, о, и не смотри на меня так. Я уверена, что кроме тебя и меня никто не в состоянии найти их. Да и оставила я не так много, так что, в случае чего, будет не так уж и жалко…

— Хорошо, милая. Вам нужно ехать.

— Люблю тебя. Береги себя, пожалуйста, — Шарлотта сжала предплечья Джерарда, стиснув пальцы со всей силы, а затем порывисто обняла и поцеловала его.

— И я тебя люблю, Шарли. А теперь иди в экипаж и не оборачивайся. Всё у вас будет хорошо. А я сразу напишу письмо, как тут станет хоть что-то ясно. С Богом! — он развернул и мягко подтолкнул её к экипажу, и она пошла, мелко шагая, задевая краем юбок прикатанный гравий дороги. Но у самой дверцы всё же обернулась и, помахав рукой, подарила Джерарду свою прощальную тёплую улыбку.

Через мгновение экипажи тронулись и, сопровождаемые добрыми пожеланиями Фрэнка и Маргарет и молчаливым одобрением Джерарда и Поля, отправились в путь к порту.

Ещё очень много лет Шарлотта не вернётся во Францию. Эта страна перестанет быть её домом навсегда, но сейчас баронесса вместе со своими людьми только начинала долгий и изнурительный путь к своей новой жизни.

Глава 32

Весть об аресте и заточении королевы пришла ранним утром спустя неделю отъезда баронессы. Она обрушилась на поместье Мадьяро, словно снежная лавина, и окончательно подорвала утвердившийся было хрупкий мир в этом доме.

Джерард, едва его доверенный осведомитель уехал, заперся в кабинете и не выходил оттуда полдня, не отвечая ни на слова Фрэнка, ни на увещевания Маргарет. Наконец, уставшие и измученные, они решили оставить его в покое.

Только поздним вечером Фрэнк, решивший проверить дверь кабинета, неожиданно понял, что она больше не закрыта, и попал внутрь. В нос сразу проник удушающий запах табака, видимо, наставник много курил здесь сегодня, хотя обычно не слишком жаловал это занятие.

В сумраке небольшого помещения он даже не сразу разглядел Джерарда. Поэтому, привыкнув к темноте, нашёл канделябр и зажёг свечи, заставляя мрак отступить в дальние углы комнаты. Джерард лежал на кресле, развалившись, и, кажется, дремал. Под пальцами его руки, свесившейся с подлокотника, валялась на полу пустая бутыль из-под коньяка. Фрэнк поёжился. Выпить столько одному без какой-либо еды было для него не под силу. Он подошёл ближе к Джерарду и, встав на колени возле него, провёл рукой по заострившемуся бледному лицу. Подушечки пальцев покалывала щетина, а зрачки под тонкими веками забегали. Он медленно просыпался.

— Джерард? Джерард… — тихо позвал Фрэнк, не переставая касаться его щеки.

Открыв глаза, наставник поморщился, а потом подтянулся, чтобы сесть поудобнее. Он искал взглядом часы, а когда увидел их, испустил полный уничижения стон. Фрэнк продолжал касаться его головы, теперь гладя волосы, надавливая пальцами на известные ему особые точки в надежде принести облегчение. Он ждал, когда Джерард посмотрит на него, чтобы прочитать хоть что-то в его глазах.

— Фрэнки… — Джерард, наконец, поймал его взгляд, и что-то со звоном порвалось внутри него, выпуская наружу скопившиеся эмоции, негодование и страхи. — Фрэнки, anima mia… — руками Джерард жадно заскользил по его домашней рубахе, без стыда забираясь в прорези и касаясь тёплой кожи. По щекам его неостановимо потекли слёзы. — Фрэнки, — выдохнул он, рывком притягивая опешившего юношу к себе, со всей силы стиснув ткань на груди, почти укусом впиваясь в его губы. Так грубо Фрэнка ещё никто не целовал, но это был Джерард, и, преодолев первый испуг неожиданности, он подчинился и обмяк, позволяя делать с собой всё, что тому захочется. Это было непросто, но он считал себя готовым стать вместилищем для всех его сомнений, злобы или страхов. Он думал о том, что это такая малость в сравнении с тем, сколько за всю его жизнь сделал для него Джерард. Более того, Фрэнк с неожиданным трепетом желал продолжения, начиная дышать чаще, приоткрыв губы и устраиваясь удобнее между разведёнными коленями наставника.