Обрывистые берега - Иван Лазутин

— Этот раздел диссертации я запланировал, когда она была совершенно здорова.

— А как же тюрьма Валерия, о которой вы пишете в этом разделе? Ведь когда с вашей женой случился инфаркт, Валерий еще не был в тюрьме. В этих показаниях у вас явные противоречия. Глава написана вами, если судить по материалу в ней, уже после того, как Валерий был заключен в изолятор, а жена ваша лежала в палате реанимации. Вы согласны со мной?

— Да… Кажется, так. — Голова Яновского клонилась все ниже и ниже. Было видно, что мысленно он молил об одном — скорей бы кончалась эта мучительная следственная процедура. Под тяжестью вопросов, которые следователь методично вешал на него гирями, он словно оседал, горбился и уже не казался Ладейникову тем красавцем мужчиной в элегантном сером костюме, который около трех часов назад вошел в его кабинет с видом независимым и выражением на лице, преисполненным достоинства и значительности.

— Вы устали? — участливо спросил Ладейников.

— Да… Я очень устал, — вяло проговорил Яновский.

— Хотите курить?

— Но здесь же нельзя.

Ладейников пододвинул на край стола сигареты:

— Курите.

Оба, выдерживая минуту тягостного молчания, закурили. Яновский, склонив голову, ждал очередного вопроса, а Ладейников не спешил его задавать. Он прикидывал: наступил ли момент, когда он предложит Яновскому сделать то, во имя чего он так упорно вел неторопливую наступательную атаку, бомбардируя его вопросами, которых тот не ожидал, и время от времени напоминая ему 181-ю статью Уголовного кодекса, наказывающую за дачу ложных показаний. За свою многолетнюю следовательскую практику Ладейников твердо убедился, что неоднократное напоминание этой статьи, под которой допрашиваемый подписывается перед началом допроса, всегда срабатывало безошибочно и действовало на обнаженные нервы подследственного как прикосновение к ним раскаленного предмета.

— А теперь я хочу познакомить вас, гражданин Яновский, с одной серьезной статьей Уголовного кодекса Российской Федерации. — Ладейников, глубоко затянувшись сигаретой, заговорил не сразу, пристально наблюдая за лицом Яновского.

— Я вас слушаю. — сказал Яновский и слегка подался корпусом вперед.

Ладейников энергичным движением пальцев погасил в чугунной пепельнице окурок.

— Своими оскорблениями, клеветой на Валерия Воронцова и на его мать, а также нанесением телесных повреждений, которые могли повлечь за собой смерть Валерия Воронцова, осквернением семейного очага, куда вы на ложе больной жены привели любовницу, и ряд других моральных и физических действий, совершенных вами в семье Воронцовых, вы смогли бы спровоцировать Валерия на покушение на вас. Но, к вашему счастью, этого не произошло. В ходе расследования нами установлено, что ранение ваше в плечо является не чем иным, как следствием необходимой обороны Валерия Воронцова. Об этом свидетельствует и заключение судебно-медицинской экспертизы, с которым я вас познакомил при первом допросе, а также показания свидетельницы Эльвиры Радовой и потерпевшего Валерия Воронцова.

— Эльвиры Радовой?!. - почти заплетающимся языком проговорил Яновский.

— Да, Эльвиры Радовой! Клеветническую подглавку вашей диссертации, в которой оскорблены Валерий Воронцов и его мать как личность, она тоже читала. Если вам не изменяет память — весной вы обещали Эльвире Радовой дать почитать некоторые главы вашей диссертации. Обещали?

— Да.

— Эльвире Радовой. допрошенной в качестве свидетеля, известен также текст письма, написанного вами вашей матери в Одессу. Радова читала черновик вашей телеграммы Оксане Верхоянской. В этой телеграмме вы опасаетесь, что "подонок" Валерий Воронцов может причинить вам неприятности из-за заложенных в ломбард драгоценностей вашей жены. Некоторые важные показания дает следствию также дворник Петров Семен Кузьмич. Старик, может быть, и перехлестывает, но дает вам крайне отрицательную характеристику. — Ладейников помолчал и, глядя на поникшего Яновского, решил положить на его душу еще один тяжелый камень. — Разумеется, нас будет интересовать и характеристика на вас из вашего института, подписанная ректором и секретарем парткома. Ведь вы член партии?

— Да.

— В качестве свидетеля пройдет на суде и гражданка Верхоянская. В эпизоде вашей первой ссоры с Валерием Воронцовым, когда он вернулся из тюрьмы и застал Верхоянскую в ванной в чем мать родила, она является главным действующим лицом. Вам известен ее адрес?

Как в полусне Яновский сообщил адрес Оксаны.

— На этой неделе мне с гражданкой Верхоянской необходимо встретиться.

"Кажется, достаточно", — решил Ладейников, видя, что оторопь в посоловевших глазах Яновского, в которых перед началом допроса колыхался гордый вызов, уже начинала повергать его в безотчетный страх.

— Скажите, что я должен сделать? — Яновский провел ребром ладони по пересохшим губам и ослабил туго затянутый галстук — ему не хватало воздуха.

Ладейников посмотрел на часы и, что-то прикидывая в уме, сказал:

— Я отлучусь на час. Оставлю вас одного. За это время подробно напишите обо всем, что произошло у вас, когда вы увидели, как Валерий Воронцов бросал с балкона во двор главы вашей диссертации.

— Он уничтожал работу, которой я отдал около шести лет своей жизни!.. Над этой темой я работал, когда еще был студентом. Тема моей дипломной работы…

Ладейников перебил Яновского:

— Повторяю: напишите обо всем, что вы совершили с того момента, когда вы поднялись в квартиру и не обнаружили на вашем письменном столе диссертации.

— А что я совершил?

— Вы нанесли сильнейший удар кулаком в левую челюсть Воронцова и три сильных удара в солнечное сплетение. О последствиях этих ударов свидетельствует судебно-медицинская экспертиза. Перелом со смещением левой нижней челюсти и разрыв стенок желудка, который вызвал обильное кровотечение.

— Но он же уничтожал мою диссертацию!.. — взмолился Яновский.

— Суд это может оцепить как смягчающее вину обстоятельство.

— Да!.. Он ее хотел уничтожить!.. И если бы не случай, если б я чуть припоздал — она была бы сметена дворником в мусор и отвезена на свалку или сдана как макулатура.

— И об этом опасении напишите. Форма изложения ваших показаний свободная.

— Я об этом обязательно напишу! А еще что написать?..

— Обязательно объясните значение текста вашего письма к матери в Одессу, в котором вы сообщаете ей о своем предстоящем разводе с женой и о намерениях жениться на дочери своего научного руководителя Оксане Верхоянской. Ответьте, что заставило вас без согласования с женой сдать ее драгоценности в ломбард. Напишите также о телеграмме гражданке Верхоянской, в которой вы называете Валерия Воронцова "подонком". Валерий текст телеграммы читал. Вам придется объяснить несколько пунктов вашего поведения, которые привели Валерия Воронцова к тому, что он пырнул вас в плечо обломком шпаги. И обязательно напишите, что шпагу Валерия Воронцова сломали вы. Ведь вы же ее сломали?

— Да, я сломал ее в состоянии сильного душевного волнения, когда он уничтожал мою диссертацию. Я не мог сдержаться…

— Только чистосердечное признание даст основание вам надеяться, что суд найдет в ваших действиях смягчающие вину обстоятельства. В качестве обвинения следствием вам будет предъявлено следующее: своей оскорбительной и клеветнической подглавкой диссертации, своей телеграммой гражданке Верхоянской, письмом матери в Одессу и намерением бросить больную жену, а также осквернением семейного очага вы спровоцировали Воронцова на уничтожение вашей диссертации. Опасными для жизни Валерия Воронцова побоями вы поставили его в необходимость защищаться. Эта защита в юриспруденции называется необходимой обороной. Вам это ясно?

— Ясно… — поникшим голосом ответил Яновский. — А какой объем моего объяснения? Сколько страниц? — Яновский смотрел на следователя так, будто в его власти было оставить Яновского на свободе или посадить в тюрьму.

— В объеме вас не ограничиваю. — Ладейников еще раз взглянул на часы. — Думаю, что за час вы все это изложите. И как можно точнее и обстоятельнее. Вот вам бланки протокола, — Ладейников протянул Яновскому несколько чистых бланков. — Здесь восемь листов. Думаю, хватит.

— Да, думаю, хватит… — Яновский заерзал на стуле. — У меня почерк убористый.

— Если кто будет звонить, трубку не поднимайте.

— Понял вас, — с готовностью ответил Яновский и пододвинул к себе бланки протоколов допроса.

— Желаю удачи, — небрежно, не глядя на Яновского, сказал Ладейников и, закрыв на ключ сейф и ящики письменного стола, вышел из кабинета.

Яновского бил нервный озноб. Рубашка на его спине взмокла, пока он, напрягая память, излагал схватку с Валерием, объяснял причину посланной Оксане телеграммы, а также письма к матери в Одессу. Несколько раз при этом он находил случай выразить свое возмущение тем, что Валерий пытался уничтожить его многолетний труд.