Путешествие Иранон (СИ) - Альсури Мелисса

Церемонии

Когда дрема, сморившая меня, наконец-то рассеялась, я с удивлением обнаружила, что осталась совсем одна в темной, мутной дымке гостиной, наполненной запахом свежей выпечки, печеного мяса и сладкого чуть дрожащего аромата апельсина. Новый день давно вступил в свои права, сейчас, судя по свету луны в окне, было уже давно за полночь, и главные церемонии цариц подходили к завершению. В воздухе чудилось едва заметное напряжение, словно весь Ориаб застыл в ожидании, в окнах соседей горел свет.

— Я забыла спросить оплату…

— Она рядом, на тумбочке, мертвецы платят только одной монетой.

Голос Ифе был настолько неожиданным, что я едва не подпрыгнула. Замотав головой, я запоздало увидела ее силуэт на лестнице. Ясно было, что подруга, как и большая часть Бахарны, так и не смогла уснуть, переживая за Ма или прощаясь с Кибелой.

— Может быть, чаю?

— Налей себе, если хочешь, меня тошнит.

— Тебе нездоровится?

— Я нервничаю и… вспоминаю старшего брата.

— Ты не говорила о нем.

— Ты видела его призрак, об этом нечего говорить. Мы прожили вместе совсем недолго.

Я открыла было рот, но Ифе отвернулась, собираясь снова вернуться в комнату, ее тон был необычно грустным и даже холодным, как море близ владений Ломара. Я не стала ей больше досаждать и предпочла тоже отдохнуть, рука потянулась к тумбочке со свечей, пальцы нащупали большой неровный кругляш, словно из дерева. Желая рассмотреть его получше, я зажгла свет — на ладони, вместо привычной золотой нумы, красовалась пористая бежевая «монета». Осознание заставило меня вздрогнуть, как удара молнии, и выронить находку на ковер, я едва не вскрикнула, но горло перехватило от ужаса.

— Не разбрасывайся деньгами, Иранон, эта вещь крайне ценная!

— Это же кость!

— Почти у каждого мертвеца после смерти есть небольшой капитал, с коим он уходит некрополь, не золотом же им расплачиваться, в конце концов.

— Но… но…

— Получить такую монету не мертвецу крайне сложно, зато ей можно выкупить целую жизнь, свою или чужую, где бы ты ни была. Береги ее.

Повернувшись к Ифе, я увидела ее серьезное лицо и поняла, что подруга не шутит, даже с каким-то сожалением смотря на кругляш.

— Даже у работорговцев?

— Особенно у них.

— Но как же… так дорого…

— Век мертвецов долог, намного дольше нашего, и чтобы хоть как-то разделить его, есть «ос».

— Ос?

— Монета величиной в жизнь.

— Но чем она ценна для не мертвецов? Какое нам дело до чьего-то посмертия?

От Ифе послышался настолько тяжелый вздох, что я почувствовала себя самой последней бестолочью, не понимающей элементарных вещей. Пальцы слепо нашарили костяной кругляш, невольно огладив его жутковатый срез.

— Тебе, ветвь первого древа, самого бесполезного божества-прародителя, конечно, никакой ценности не представляет подобная вещь, но для нас это, во-первых, знак жизни, возложенной на алтарь «иных», а во-вторых, это жертва плоти, такая же, как например, кровь в храмах Сомны, часть тела в ритуалах ведьм или драгоценности в храмах Солара. На тебя обратят внимание если не сами боги, то их последователи, способные помочь.

Я ощутила злость и негодование Мундуса, хотя ответить ему было вообщем-то нечего. Из его последователей во «внешней» части мира была только я одна и, может быть, с натяжкой зарцы. Промолчав и поджав губы, я не торопилась подняться, обнимая колени и раздумывая о судьбе монеты, она бы могла выручить меня, и не раз, но теперь, когда мой путь почти закончился, смысла в ней не так уж много.

Подруга, расценив молчание по-своему, спустилась с лестницы и подошла ближе, положив ладонь мне на макушку.

— Извини, это было грубо, не хотела тебя обидеть.

— Ничего, я привыкла. Я не выбирала, кому поклоняться и с каким божеством связать свою жизнь, и… наверное, лучше всех знаю, что Мундус не слишком большой помощник.

Такого ты обо мне мнения?

Присев рядом, Ифе осторожно погладила меня по волосам, засматриваясь на блеск рогов, и обняла за плечи, явно стараясь поддержать.

— Если хочешь, я познакомлю тебя с иными.

— Бессмысленно. Ветвь, отделенная от древа, неизбежно усохнет. Смогла бы ты отказаться от своего бога?

— Н-нет, он буквально часть меня.

— А в горах? Или в пустыне, далеко от воды?

— Я понимаю, о чем ты.

— Как бы ни было сложно, я — продолжение своего божества, его глас и глаза, и мне не нужны подношения.

При этих словах в груди заметно потеплело, а кристаллические рога, украшавшие мою голову уже не первый месяц, засветились, словно сила, таящаяся в них, дала о себе знать.

— Пожалуй, это даже завидно. Моя связь во многом односторонняя, я не могу понять его, только попросить о чем-то, — Ифе вновь запустила пальцы в мои кудри и слегка помассировала кожу, заставив блаженно закрыть глаза. — Но довольно разговоров, утро вот-вот настанет, нужно отдохнуть перед праздником.

— Интересно, как там Ма.

— Уж она-то лучше всех, теперь все богатства, люди, горы и озера принадлежат ей, а мужьям вверено послушание.

— Кибела уже в некрополе?

— Должно быть, но не надейся встретить ее призрака, цариц после смерти ждет лишь покой.

Поднявшись на ноги, Ифе помогла мне тоже встать и, взяв за руку, потянула за собой к лестнице, наверх к спальням, куда уже не доходил запах еды, но зато чувствовался утренний бриз. Соль мешалась с фруктами, ароматом цветущих магнолий и миндаля. Едва брезживший на горизонте свет вычерчивал тонкую белую полоску воды, словно солнце постепенно поднималось из моря, сбрасывая оковы, а где-то с другой стороны острова, где за горами еще царила ночь, звезды постепенно гасли, стекая с чернилами в бескрайнюю синюю бездну.

В этот раз мы решили спать вместе, я кожей чувствовала, что Ифе одиноко, что ее сбившееся дыхание и поблескивающие в неверном сумрачном свете мокрые дорожки на щеках скрывали огромный рубец на сердце. Мне хотелось ее утешить, хотелось показать, что все так или иначе будет в порядке и, потеряв кого-то близкого, можно и нужно жить дальше, но слов не находилось. Когда-то очень давно, теряя родных раз за разом, у меня был шанс встретить их позже, в новой ипостаси, в новом виде, снова наблюдать их счастье и даже получать их поддержку и любовь, а здесь… я не была уверена, что подобное возможно.

— Жаль, что ты не можешь остаться здесь со мной, Иранон. Тебе правда нужен этот оборотень?

— Правда-правда.

— Жаль, ну хотя бы праздник отметим.

Обняв Ифе покрепче, я позволила ей уснуть на моем плече, забывшись блаженным сном до самого утра, пока лучи солнца не осветили комнату и не разлились по цветастым тряпичным коврам большим ярким прямоугольником оконного проема. Откуда-то с улицы послышались далекие песнопения, древние стихи и бесконеные напевы, утратившие свой первоночальный смысл. Заслышав их, Ифе поднялась с постели и выглянула во двор, по-особенному поздоровавшись с соседями. Незнакомое мне изречение прошло мимо ушей, даже не собравшись в единый образ, так было с многими текстами «иных» — только изменившись в угоду богам, ты начинал понимать их язык.

— Идем, все уже собираются на площади.

Подруга улыбнулась мне так, словно не было слез и не было печали, с новыми силами она принялась готовиться к празднику.

— Эй-эй! Осторожнее!

В длинной веренице культистов, спешащих к главному храму царицы, нашлось, наверное, все богатство Ориаба, тщательным образом выложенное в плетеные чаши, украшенные листьями пальм, цветами магнолий и хитрым образом сплетенными покрывалами. Диковинные костяные бусины со сложнейшими рисунками, золотые и серебряные безделушки, подвески из редких каменьев и самые сладкие вина покоились в руках жителей Бахарны. Под шум барабанов, пение толпы, трезвон флейт и хлопки ладонями в такт музыке, они двигались легко и спокойно, будто сами исполняли странный, непонятный мне ритуал, изредка останавливаясь и громко выкрикивая то ли заклинания, то ли имена богов, то ли пожелания царице. В начале процессии, впереди прочих ориабцев, тянулась колонна с кувшинами различных размеров и цветов. В пестрых глиняных сосудах несли для Ма наиценнейшее из подарков, судя по тому, как трепетно охранялись и поддерживались владельцы кувшинов.