Враг божий - Бернард Корнуэлл

– Убил бы ты Кулуха? – спросила Игрейна.

– Разумеется нет.

– Ненавижу Мордреда! – воскликнула она.

– Вы не одиноки в этом чувстве, госпожа.

Некоторое время она смотрела в огонь.

– А его обязательно было делать королем?

– Поскольку это решал Артур – да. Будь моя воля, я бы убил его Хьюэлбейном даже в нарушение клятвы. Он был дурной мальчишка.

– Вообще в твоем рассказе все так плохо, – вздохнула Игрейна.

– Хорошего тоже было много, – сказал я. – И в те годы, и даже позже.

Я и сейчас помню отзвуки детского смеха в коридорах Линдиниса, топот маленьких ножек, волнение девочек от новой игры или неожиданного открытия. Кайнвин всему радовалась – у нее был к этому дар – и заражала своей радостью окружающих. И вся Думнония, наверное, была счастлива. Она процветала, и работящий люд богател. Христиане исходили злобой, но все равно то была счастливая пора, мирные годы, время Артура.

Игрейна зашуршала пергаментами и нашла один конкретный отрывок.

– Про Круглый стол, – начала она.

– Пожалуйста, не надо, – взмолился я, подняв единственную руку.

– Дерфель! – строго сказала королева. – Каждый знает, что это было очень серьезно, очень важно. Лучшие воины Британии присягнули Артуру на верность!

– Это был треснутый каменный стол, а к концу дня он треснул еще больше и был запачкан рвотой. Все перепились.

Игрейна вздохнула.

– Мне кажется, ты запамятовал, как все было на самом деле.

Мне подумалось, что Дафидд, писарь, переводящий мои слова на язык бриттов, расскажет что-нибудь более в ее вкусе. Я даже слышал недавно, будто стол был деревянный и такой огромный, что за ним торжественно восседало все Братство Британии. Не было такого стола, и не могло быть – разве что мы вырубили бы на его строительство половину лесов Думнонии.

– Из Братства Британии, – терпеливо объяснил я, – ничего не вышло. И не могло выйти. Присяга королю оставалась важнее, чем клятва Круглого стола, к тому же никто, кроме Артура и Галахада, не принимал ее всерьез. Под конец многие даже смущались, если кто-нибудь о ней вспоминал.

– Ну конечно, ты прав, – сказала Игрейна, давая понять, что решительно мне не верит. – И еще я хочу знать, что сталось с Мерлином.

– Расскажу. Обещаю.

– Нет, расскажи сейчас! Он так и умер в забвении?

– Нет, – отвечал я, – его время еще пришло. Нимуэ не ошиблась. В Линдинисе он просто ждал. Помнишь, я рассказывал, что он любил прикидываться дряхлым и умирающим, хотя внутри, незримо для нас, по-прежнему жила сила. Только он и впрямь был стар, и ему приходилось эту силу копить. Он дожидался, когда Котел явится на свет, ибо знал, что тогда его сила и понадобится, а до тех пор позволял Нимуэ поддерживать огонь.

– Так что случилось? – взволнованно спросила Игрейна.

Я закатал рукав на культяшке.

– Если Господь даст мне дожить до тех пор, госпожа, ты все узнаешь, – сказал я и наотрез отказался говорить дальше. Слезы наворачивались на глаза при воспоминании о последней ужасной вспышке Мерлиновой силы. Впрочем, мое повествование еще нескоро до нее доберется. Это случилось много после того, как исполнилось пророчество Нимуэ о королях на Кар Кадарне.

– Если не расскажешь, – объявила Игрейна, – то я не сообщу тебе мою новость.

– Ты беременна, и я очень за тебя рад.

– Какой ты гадкий, Дерфель! – возмутилась она. – Я думала тебя удивить.

– Ты молилась об этом, госпожа, и я за тебя молился. Разве мог Господь не услышать наши молитвы?

Королева поморщилась.

– Господь послал Нвилле оспу, вот что Господь сделал. Она вся покрылась язвами, стала мочиться гноем, и король ее отослал.

– Я очень рад.

Она погладила живот.

– Надеюсь, он вырастет и станет королем.

– Он? – спросил я.

– Он, – твердо отвечала Игрейна.

– Буду молиться за вас обоих, – набожно отвечал я, хотя и не знал, обращу ли молитвы к богу Сэнсама или к древним богам Британии. Столько молитв было произнесено за мою жизнь, и что они мне принесли? Сырую келью на холме, в то время как враги распевают песни в наших древних пиршественных палатах. Однако нынешний финал еще наступит не скоро, история Артура далека от завершения. В каком-то смысле она только началась, ибо, когда он передал власть Мордреду, наступило время испытаний, время суровой проверки для Артура, блюстителя клятв, моего сурового господина и друга до самой смерти.

* * *

Сперва ничто не изменилось. Мы затаили дыхание, ожидая худшего, но ничего не произошло.

Сперва был сенокос, потом жали и укладывали в мочила лен, так что неделю по всем деревням стояла страшная вонь.

Убрали рожь, ячмень и пшеницу, потом слушали, как рабы с пением молотят зерно и бесконечно вращают жернова. Солома пошла на починку крыш, и некоторое время на кровлях золотом сияли новые заплаты. Ели ежевику и орехи, выкуривали пчел из ульев, заливали мед в бурдюки и вешали их перед очагами, где оставляли пищу для мертвых в канун Самайна.

Саксы оставались в Ллогре, суды вершили правосудие, девушек выдавали замуж, дети рождались, дети умирали. Наступила осень с туманами и первыми заморозками. Начали забивать скот, и вонь мочильных ям сменилась смрадом дубильных чанов. Только что сотканные холсты вымачивали в смеси золы, дождевой воды и мочи, которую собирали весь год. Заплатили зимнюю подать, и в день солнцеворота мы, митраисты, забили быка на ежегодной мистерии в честь солнца, а христиане отпраздновали рождение своего бога. На Имболк, главное зимнее торжество, мы накормили у себя в доме двести человек, не забыв положить на стол три ножа для невидимых богов, и принесли жертвы, чтобы следующий год выдался урожайным. Первым знаком пробуждающейся весны стали новорожденные ягнята, потом пришло время пахать и сеять, а деревья оделись зеленью. То был первый год Мордредова правления.

Кое-что все-таки изменилось. Что Мордред потребует себе дедов дворец, мы ждали, но я очень удивился, когда Сэнсам заявил претензии на Линдинис – там-де можно будет разместить и школу, и Морганину женскую общину, да и самому епископу надо жить рядом с церковью, которую он возводит на Кар Кадарне. Дело происходило на совете, и Мордред махнул рукой в знак согласия, так что пришлось нам с Кайнвин освобождать дворец. Дом Эрмида пустовал, и мы переехали в сырые места у озера. Артур не хотел уступать Линдинис Сэнсаму, как не хотел платить из казны за восстановление ущерба, который, по словам Сэнсама, причинила дворцу "толпа дурно воспитанных детей". Однако Мордред настоял на своем. То был единственный случай, когда он вмешался в дела правления. Артур, хоть уже и не был регентом, по-прежнему возглавлял совет, куда король приходил редко, предпочитая охоту. Впрочем, преследовал он не только волков и оленей; мы с Артуром уже привыкли носить крестьянам золото в уплату за поруганную честь жены или невинность дочери. Обязанность была неприятная, но случалось это нечасто, и счастливо королевство, где такое не происходит никогда.