Избранное - Ба Цзинь

— А чего тут страшного-то? — отвечал он, подняв голову, и, не пригибаясь, вошел вслед за Чжаном в клеть. Он втиснулся в кучку своих новых товарищей, держа в одной руке шахтерскую лампу, а другой легонько сжимая поручень, не обращая внимания на капли воды, падающие на руку. Глаза он устремил вниз, чтобы поглядеть, как клеть начнет падать под землю.

Заработал мотор, клеть двинулась вниз, и его туловище было уже наполовину под землей. Тут он инстинктивно закрыл глаза. Когда он снова открыл их, он уже не видел, что было наверху. Вместе с четырьмя другими он был заперт в черной клети; вокруг стояла кромешная тьма и только тускло мигали пятнышки света. Клеть падала вниз все быстрее и быстрее, но вокруг него по-прежнему была темнота, если не считать тусклых огоньков шахтерских лампочек. Ему стало немного страшно. Он чувствовал, что его тело помимо его воли падает вниз. Сердце учащенно забилось. Он и впрямь крепче вцепился в поручни клети, словно боясь, что, ослабив пальцы, он выпадет из нее. Но падать было некуда — за клетью не было пустоты.

— Вот так глубина! — не смог удержаться он от возгласа.

— А что я тебе говорил? Глубина — сто чжанов[24] с лишним, — старый шахтер, улыбаясь, похлопал новичка по плечу. — Если боишься, закрой глаза. — А когда надо будет выходить, я тебе скажу.

— Боюсь? — спросил он. Голос его звучал так, словно его глубоко оскорбили. — Боялся бы — не пошел бы с вами!

— Молодец! — засмеялись стоявшие рядом шахтеры.

Наконец клеть остановилась.

— Порядок! — Чжан хлопнул его по плечу и вышел первым.

Он последовал за Чжаном.

Какое-то странное чувство овладело им, когда он оглянулся вокруг. Несколько ламп освещали сырую почву; словно напрягшись, стояли деревянные столбы креплений; казалось, под тяжестью давивших на них каменных глыб они вот-вот рухнут. У клети остановились двое рабочих средних лет и, улыбаясь, глядели на стекающую с железных стропил воду. Поблизости было несколько вагонеток с углем; здесь же сходились две пары рельсов узкоколейки. Поодаль они сливались в одну колею, пропадавшую где-то в неведомой темноте.

Обменявшись приветствиями с рабочими, Чжан и его товарищи пошли вдоль узкоколейки, и ему ничего не оставалось, как следовать за ними. Он понял, что идти по этой темной дороге не так уж легко, тем более что свет, оставшийся позади, и улыбающиеся лица тех двух рабочих были чем-то приятны и уходить от них как-то не хотелось.

— Осторожнее, голову не расшиби, — обернувшись, крикнул ему старый Чжан.

— Знаю, — отвечал он и бросил взгляд вокруг, но, как и прежде, при тусклом свете шахтерских ламп ничего не мог разглядеть: только каменные стены тянулись с двух сторон. Под ногами виднелись рельсы, но и то лишь та часть их, что находилась непосредственно перед глазами. Он ступал очень осторожно: путь становился скользким.

— Шире шаг! — по звуку шагов новенького старый Чжан почувствовал, что тот уже отстал, и, обернувшись, стал подгонять его. Затем голос его потеплел: — Да, по такой дорожке тебе идти нелегко!.. Для нас это дело привычное. Я и с закрытыми глазами здесь пройду. — По лицу Чжана расплылось выражение самодовольства.

— Как можно ходить с закрытыми глазами? — с удивлением подумал новенький, и губы его тронула усмешка. Но он ускорил шаг и зашагал вперед смелее. Он думал, что скоро, как и остальные, привыкнет ходить этим путем.

— Осторожнее! Нагнись! — приказал Чжан, вновь обернувшись к нему.

Он приподнял голову и взглянул перед собой. Дыра впереди действительно стала много уже. Шедшие первыми нагнулись и шли пригнувшись. Вытянув руку, он нащупал над головой поперечные балки. Тогда он тоже нагнулся, стараясь все так же внимательно вглядываться в сырую, скользкую почву.

Где-то сзади слышались шаги. Он знал, что там тоже идут люди. Шаги были единственными звуками в этой черной пещере — они раздавались спереди, сзади, повсюду. Иногда кто-то кашлял или сплевывал. Трудно было представить, что в этой темной пещере, на глубине свыше ста чжанов под землей, работает столько людей. Старик говорил ему, что в каждом штреке работают более двухсот человек в смену: они не видят, а только могут слышать друг друга.

Неожиданно послышалось громкое хлюпанье. Казалось, что кто-то старался разбрызгивать грязь по сторонам. «Откуда тут взялась вода?» — удивленно пробормотал он и посветил перед собой лампой. Впереди все было сплошь залито грязной водой, она почти покрывала рельсы. Ноги ступали прямо по воде, но она была ему не страшна, так как на ногах у него были прорезиненные сапоги, которые обычно носят те, кто работает под землей.

— Здесь стоки испортились. Вот вода и не уходит, а вся скапливается тут. Пройдем еще участок, там будет получше, — успокоил его Чжан.

Он собирался ответить, но, подняв голову, стукнулся головой о балку. К счастью, мягкая шапка значительно ослабила удар. Пощупав место ушиба, он снова нагнулся и двинулся дальше.

Путь казался бесконечно долгим. Они прошли уже четыре перехода и теперь приблизились к пятой двери. Эта дверь была прикрыта, но шедшие впереди распахнули ее, и он, все так же осторожно, вошел в этот, уже пятый, проход. Он знал: идти нужно еще очень далеко. Старый Чжан говорил, что всего предстоит пройти шестнадцать дверей!

Его начинало охватывать нетерпение. Проделали только треть пути, а потратили уже столько времени! И неизвестно, что еще будет впереди. В нем шевельнулось беспокойство, а возможно, безотчетный страх.

Неожиданно он услышал тихий, непринужденный разговор. Он удивился. Где находились беседующие, он не видел. Ему казалось, что в этом узком, длинном, темном подземном коридоре не может быть места для таких спокойных разговоров. Он повел вокруг изумленным взглядом и обнаружил, что голоса раздавались слева. Продолжая идти, он посветил лампой и увидел коричнево-черные худые лица. Двое откатчиков сидели на камне сбоку рельсов, тесно прижавшись к каменной стене. Они напоминали духов из преисподней.

— Тут, пожалуй, можно покурить, — то ли спросил, то ли предложил он выжидающе.

— Кури, если тебе жизнь не мила! Здесь всем запрещено курить; в шахте даже начальство не курило! Полмесяца назад одна сигарета старого Вана унесла тридцать пять жизней, и своей он тоже поплатился. В шахту нельзя приносить ничего горючего. Зажжешь спичку — и сразу увидишь: гремучий газ взорвется, а ты или будешь похоронен заживо, или взрывом убьет; не сгоришь, так задохнешься. Этому старому хрычу Вану так и надо! Всегда ведь тайком приносил в шахту сигареты. Сколько я ни говорил, что это опасно, он не слушал. Уверял, что пожил немало, знает, где в шахте можно курить, и что беда, дескать, не стрясется. До поры до времени не случалось. А на этот раз Ван все-таки нашел свою смерть. Жена его получила от управления сто пятьдесят долларов пособия. Сто пятьдесят долларов за жизнь! Продешевил! Однако управление еще щедрость проявило. Говорят, на Кайланских копях в Таншане каждая жизнь ценится только в пятьдесят-шестьдесят долларов и ее потерять там легче, а на кусок хлеба заработать трудно… — Старый Чжан вдруг умолк, обернулся и толкнул его в бок, к каменной стене: — Посторонись, вагонетки!

Он поспешно отступил в сторону и прижался к стене, ноги его очутились в грязи. Подняв лампу, он посветил впереди себя и увидел, как мимо, напрягаясь, протолкал вагонетку с углем откатчик. Затем последовала еще одна с углем, и третья — с камнем.

Грохот вагонеток остался где-то позади. Шахтеры миновали еще несколько дверей и несколько раз сворачивали. Он не знал, сколько еще идти, — лишь чувствовал, что они спускаются. Дышать становилось труднее; он начал дышать чаще — делать вдох было уже нелегко. Резкий запах газа, бивший в нос, казалось, царапал легкие; словно какая-то тяжесть легла на сердце. Ему стало не по себе: голова наливалась свинцом. Он представил, как сияет солнце наверху, как там легко дышится, и почувствовал себя еще более скверно. Он даже немного раскаивался и подумал, что не следовало спускаться в шахту. Ему представлялось, что мужчины должны трудиться в светлых и просторных помещениях, делать радостное и приятное дело. А вместо этого он, забравшись в эти мрачные закоулки, шел согнувшись, словно влезал в барсучью нору, и даже не имел возможности всей грудью вдыхать чистый воздух. Ясно, что на душе у него стало тоскливо.

«Черт возьми! Кому только нравится эта работа!» — выругался он про себя. Он готов был бросить лампу и пуститься в обратный путь, но позади было уже более десятка закрытых дверей и поворотов. Шедший впереди него Чжан, словно угадав его мысли, сказал со вздохом:

— Да, наш кусок хлеба достается нелегко. Мы действительно рискуем жизнью. На самой глубине опаснее всего. Там газ иногда может взорваться сам, даже без искры. И все-таки мы любим свою работу. Жизнь для нас словно ничего и не значит. Вот поработаешь здесь — и станешь таким же, как я. Ведь вас из уезда Гуанда приходит сюда видимо-невидимо. Каждый год приходят. Кое-кто бросает стоящую работу, думает в шахте разбогатеть. Разбогатели? Как же! Конечно, кое-кому удается накопить немного, только…