Том 24. Наш общий друг. Книги 1 и 2 - Чарльз Диккенс

Глава XI

Кое-что о сердечных делах

Из маленькой пришкольной квартирки с маленькими оконцами, похожими на игольное ушко, и маленькой дверью, похожей на переплет букваря, маленькая мисс Пичер зорко наблюдала за предметом своих тайных воздыханий. Любовь — хоть она, как говорят, и страдает слепотой — страж бдительный, и мисс Пичер не давала этому стражу ни минуты отдыха в слежке за мистером Брэдли Хэдстоном. По натуре своей мисс Пичер не была соглядатаем, ей не было свойственно ни коварство, ни интриганство, ни злобствование — просто она любила Брэдли без взаимности, отдавая ему весь тот несложный, бесхитростный запас чувств, по которому ей никогда не приходилось сдавать экзамены и удостаиваться аттестатов. Если б ее верная грифельная доска обладала свойствами лакмусовой бумаги, а грифель — свойствами симпатических чернил, сколько неожиданных для учеников маленьких трактатов проступило бы сквозь столбики сухих цифр на этой доске от одного только соседства с пылким сердцем мисс Пичер! — ибо после уроков, наслаждаясь тихим досугом в тихом пришкольном домике, она не раз поверяла своей конфидентке — грифельной доске — вымышленные описания того, как однажды, в благоуханные вечерние сумерки, у огорода за углом появились две человеческие фигуры, из которых одна — мужская, склонилась к другой — женской, несколько полноватой и низенькой, и чуть слышно прошептала: «Эмма Пичер! Ты согласна стать моею?» После чего голова женской фигуры поникла на плечо, принадлежащее мужской фигуре, и все дальнейшее утонуло в ликующем пении соловьев. Ученицы мисс Пичер и не подозревали, что Брэдли Хэдстон незримо присутствует даже на уроках. Взять, к примеру, географию. Опережая лаву, Брэдли Хэдстон торжествующе вылетал из Этны и Везувия, без всякого вреда для себя варился в горячих источниках Исландии и величественно проплывал по Гангу и Нилу. Что задано по истории — о могущественном властелине мира? Вот он перед вами — в панталонах цвета соли с перцем и при часах на волосяной цепочке, обвитой вокруг шеи. Каллиграфия? Большинство учениц мисс Пичер научились выводить заглавные «Б» и «X» на полгода раньше, чем все остальные буквы алфавита. А устный счет под началом мисс Пичер частенько превращался в закупку совершенно баснословного по своему богатству гардероба для Брэдли Хэдстона: восемьдесят четыре галстука по два шиллинга девять с половиной пенсов каждый, две дюжины серебряных часов по четыре фунта пятнадцать шиллингов и шесть пенсов, семьдесят четыре черных шляпы по восемнадцать шиллингов, и много тому подобных излишеств.

Бдительный страж, пользующийся ежедневной возможностью косить глаза в сторону Брэдли, вскоре известил мисс Пичер, что за последнее время вид у Брэдли стал еще более озабоченный и что он ходит потупившись, с хмурым лицом, точно ломая голову над какими-то трудными задачами, которые не встречаются в школьном курсе. Сопоставив то и другое — причем в графу «то» были отнесены теперешний вид Брэдли и его частое общение с Чарли Хэксемом, а в графу «другое» вписан их недавний визит к сестре Хэксема, — страж поделился с мисс Пичер своими подозрениями, что виной всему этому вышеупомянутая сестра.

— А любопытно знать, — сказала однажды мисс Пичер, отвлекаясь от составления еженедельного классного отчета, — как зовут сестру Хэксема?

Неизменно присутствующая и неизменно преданная Мэри-Энн, сидевшая за шитьем, подняла руку.

— Да, Мэри-Энн?

— Ее зовут Лиззи, мисс Пичер.

— Такое имя вряд ли существует, Мэри-Энн, — назидательным тоном, нараспев протянула мисс Пичер. — Разве при крещении могут дать имя «Лиззи», Мэри-Энн?

Мэри-Энн положила шитье на стол, поднялась, зацепила левую руку крючком за локоть правой, как на уроке, и ответила:

— Нет, это уменьшительное, сударыня.

— Кто ее так назвал? — по привычке продолжала мисс Пичер, но вовремя спохватилась, потому что Мэри-Энн с чисто богословским рвением уже была готова распространиться на тему о восприемниках и восприемницах при обряде крещения. — Уменьшительное от какого имени?

— От Элизабет или от Элизы, мисс Пичер.

— Правильно, Мэри-Энн. Имелись ли в раннюю пору христианской церкви святые Лиззи, сомнительно, весьма сомнительно. — Какое глубокомыслие проявила мисс Пичер в этом вопросе! — Следовательно, изъясняясь по возможности точнее, мы скажем, что сестру Хэксема зовут Лиззи, но при крещении имя ей дано другое. Так, Мэри-Энн?

— Так, мисс Пичер.

— И где же, — продолжала мисс Пичер, довольная своей весьма прозрачной уловкой, будто этот маленький экзамен должен был пойти на пользу не ей самой, а Мэри-Энн, — где живет эта девица, которую зовут Лиззи — уменьшительное от Элизабет или Элизы? Подумай хорошенько, прежде чем ответить.

— На Черч-стрит, Смит-сквер, недалеко от Милбэнка, мисс Пичер.

— На Черч-стрит, Смит-сквер, недалеко от Милбэнка, — повторила мисс Пичер, словно это было давно известно ей по учебнику. — Совершенно верно. А чем эта девица занимается? Не торопись, Мэри-Энн.

— Она работает в портняжной мастерской, в Сити, мисс Пичер.

— А-а! — задумчиво протянула мисс Пичер, но тут же подхватила утвердительным тоном: — В портняжной мастерской, в Сити. Да-а?

— А Чарли… — снова заговорила Мэри-Энн и осеклась под взглядом мисс Пичер. — Я хотела сказать — Хэксем, мисс Пичер.

— То-то же, Мэри-Энн! Я очень рада, что ты хотела сказать именно так. А Хэксем?..

— …говорит, — продолжила Мэри-Энн, — что он не доволен своей сестрой, что сестра не слушается его, а слушается кого-то другого, и что…

— Мистер Хэдстон идет! — воскликнула мисс Пичер, метнув взгляд в зеркало. — Ты очень хорошо отвечала, Мэри-Энн. У тебя вырабатывается отличная привычка четко излагать свои мысли. Ну, на сегодня довольно.

Умолкнув и снова сев на место, скромная Мэри-Энн принялась водить иглой, и ее рука все ходила и ходила взад и вперед даже тогда, когда на порог упала тень, предвещающая, что немедленно вслед за ней надо ожидать и появление учителя.

— Здравствуйте, мисс Пичер, — сказал он, входя следом за своей тенью и занимая ее место.

— Здравствуйте, мистер Хэдстон. Мэри-Энн, — стул!

— Благодарю вас, — сказал Брэдли, чопорно присаживаясь на самый кончик. — Я к вам на минутку. Зашел по дороге попросить вас об одном одолжении, в надежде, что вы, как добрая соседка, не откажете мне.

— Зашли по дороге, мистер Хэдстон? — переспросила мисс Пичер.

— Да. По дороге к… туда, куда я иду. «На Черч-стрит, Смит-сквер, недалеко от Милбэнка», — мысленно проговорила мисс Пичер.

— Чарльз Хэксем пошел достать кое-какие книги и вернется обратно, по всей вероятности, раньше меня. Так как дома никого больше нет, я взял на себя смелость сказать ему, что оставлю ключ у вас. Вы разрешите это?

— Разумеется, мистер Хэдстон. Вы хотите прогуляться, сэр?

— Да, и прогуляться и… по делу. «По делу на Черч-стрит, Смит-сквер, недалеко от Милбэнка», — снова повторила про себя мисс Пичер.

— Изъяснив вам свою просьбу, — Брэдли положил ключ на стол, — я пойду. Нет ли у вас каких поручений, мисс Пичер? Может быть, вы воспользуетесь оказией?

— Благодарствуйте, мистер Хэдстон. А вы куда направляетесь?

— К Вестминстеру.

«Милбэнк», — в третий раз повторила мысленно мисс Пичер.

— Нет, благодарствуйте, мистер Хэдстон. Я не хочу беспокоить вас своими просьбами.

— Вы не причините мне ни малейшего беспокойства, — сказал учитель.

«Ах! — воскликнула мисс Пичер, но не вслух. — Зато вы лишили меня покоя!» — И хоть она ничем не выдала себя, ни взглядом, ни улыбкой, сердце ее беспокойно забилось, когда он вышел из комнаты.

Она правильно отгадала, куда он держит путь. Он шел прямо к дому кукольной швеи, поскольку это позволяло хитроумие его предков, оставивших здесь лабиринт пересекающихся улиц, — шел опустив голову, занятую только одной мыслью. Эта мысль не покидала его с тех пор, как он увидел Лиззи Хэксем. Ему казалось, что все, что можно было подавить в себе, он подавил, все, что можно было обуздать в себе, он обуздал, и вот в одну минуту, в один миг это уменье владеть собой исчезло. Любовь с первого взгляда — тема избитая, и говорилось о ней достаточно, мы только добавим, что в некоторых натурах, сходных с натурой Брэдли, в которой тлел затаенный огонь, эта страсть, вдруг вспыхнув и забушевав, как пожар на ветру, может сбросить оковы и с других страстей. В противоположность натурам слабым, заурядным, способным потерять голову из-за очередной ложной идеи — в наши дни она обычно принимает форму преклонения перед кем-нибудь за что-нибудь, по существу и не содеянное, а если и содеянное, то кем-то другим, — в противоположность им, натуры менее заурядные могут оставаться безучастными и вдруг, под влиянием минуты, разгореться неудержимым огнем.