Африканский ветер - Кристина Арноти

Она была готова зарыдать.

— Подарки? Меня интересует один-единственный подарок — это возможность остаться здесь. Я ведь не шлюха, не ребенок, которым нужно постоянно обещать подарки! Я говорю о величии души, а ты хочешь меня купить…

— Нет, Энни, не заводись, я просто хочу доставить тебе удовольствие. Поживем здесь три дня, а потом ты решишь, если действительно потом…

— Что «потом»?

— Если захочешь сюда вернуться.

— Я уже приняла решение. Когда-нибудь мы вернемся сюда втроем. Но прежде я хочу рассказать всю правду твоей жене. Я не хочу быть нечестной по отношению к ней. Между ней и тобой я выбираю ее.

Мне нужны были эти несколько дней перемирия, я должен был ее уговорить.

— Энни, ты отворачиваешься от меня! А я-то думал, что ты меня немного любишь.

— Вот именно. Это все осложняет. Я продолжала бы тебя любить, но это опасно. Я хочу быть в честных отношениях с твоей женой. Если вы хотите развестись, это другое дело, тогда посмотрим… Но если ты останешься женат, ты перестанешь существовать для меня как мужчина.

— Прекрасная речь! — сказал я. — Ей наплевать на мой моральный облик. Бог знает, чем она сейчас занимается на Гавайях. Мы развалившаяся пара…

Она посмотрела на меня:

— Я не говорю, что надо развестись немедленно. Это на тот случай, если мы будем жить здесь втроем… А пока…

Она протянула мне руку. Какие же силы были у этих женщин! Выдерживать такой ритм было просто невозможно. Она была непредсказуема, и это вселяло в меня страх. Я любил бы ее, будь она простой, почти заурядной, ниже травы. Но не активисткой экологического движения. Она мне надоела и вообще все женщины, красивые и страшные, субтильные и мужиковатые. Мне надоели женщины чувственные и фригидные, искательницы счастья и довольные жизнью, я ненавидел их нежность, похожую на паутину, где я был как попавшая в плен муха, меня тошнило от их ласк, которые заводили меня в ловушку. Мне не нужна была никакая женщина, ни дьяволица в траве, ни драматическая героиня, ни игривая, ни сдержанная. Я не желал ни возвышенную женщину, ни стоящую на панеле. Мне не нужна была ни одна из них, но приходилось сдерживаться, надо было сохранить при себе Энни, ключевую пешку на моей шахматной доске. Она вышла из такой же бедной среды, как и я, но у нее был несравненный козырь: она была любима родителями, у нее было счастливое детство. А у меня все чувства строились на зависти, потому что я был брошен. Я вдруг представил нас в комнате встреч в тюрьме, когда она пришла навестить меня, приговоренного к пожизненному заключению. Она плакала бы по другую сторону прозрачной перегородки. Прекрасный случай проявить благородство души и остаться верной мужчине, который никогда не выйдет из этой дыры!

— С Энджи мы решим этот вопрос, я помогу тебе…

Энни поняла, что лучше всего было оставить меня в покое. Она умиротворяла меня, она стала подружкой, дополнением меня. Несколько часов мы потратили на изучение абстрактного мира этой глиняной крепости. Нас охватывало восхищение. Каждое утро мы наблюдали за рождением дня, вместе ждали восхода солнца, которому предшествовало появление розовых облаков. А в конце дня любовались его заходом за горизонт.

Генератор электричества в доме сломался. Когда наступала ночь, Ахмед зажигал керосиновые светильники. Мы переходили из кругов света в тень, сумрак волновал нас. Мы были всего лишь человеческими существами в распоряжении некой силы. Луна, этот важный клоун с белым лицом, следила за нами через голые стекла окон.

Несколько улыбчивых и застенчивых женщин опускали глаза, когда мы проходили мимо, у них было не принято разговаривать с хозяевами. Хозяева? Мы были всего-навсего мошенниками-маргиналами, отданными на волю случая. Я боролся с беспокоившим меня ощущением, что хотелось быть счастливым, и я завидовал людям с простой судьбой. Местные женщины, эти услужливые актрисы театра теней, попадались навстречу, неся в руках стопки свежевыглаженных салфеток, а чернокожие, красивые, стройные, чистые детишки постоянно играли в мяч во внутреннем дворе. Мы на цыпочках осматривали дом, Энни хотелось узнать все и показать мне тайные сокровища уголков и закоулков, но все это она открывала в моем присутствии. Мы ходили по тихим коридорам, а в конце внутренних лестниц из грубоотесанного камня мы обнаруживали одну за другой расположенные на втором этаже пустые комнаты. В одной из них стены были полностью покрыты керамикой, на каждой плитке были написаны иероглифы. Комната нас удивила, на ее полу лежал ковер.

— Будущая мечеть будет находиться именно здесь, — сказал Ахмед, который появлялся на короткие мгновения, и мы не знали, далеко он от нас или рядом.

— Домашняя мечеть, как часовни в замках.

Снять обувь, преклониться перед Невидимым, дождаться знака… Что здесь искали мы, нахальные самозванцы, осторожные иконоборцы? Поднявшись по лестнице, мы вышли через открытую Ахмедом прорубленную в стене дверь на плоскую крышу, окруженную валом из терракоты, на гребне которого были устроены маленькие площадки, где лежали венки из сухой травы.

— Гнезда, — пробормотала Энни — Боже!

Здесь, очевидно, каждый год несли яйца и высиживали птенцов аисты. В одном из гнезд еще сидели маленькие аистята. Наши тела были разогреты ветром, нашим общим любовником. Мы приблизились к гнезду. Самка аиста кормила в нем двух неоперившихся птенцов, они тянули открытые неумелые пока клювы к своей матери-кормилице.

Это зрелище окончательно сразило Энни…

— Я не хочу отсюда уезжать, — повторила она. — Я больше никуда отсюда не уеду. Я хочу жить рядом с аистами.

Вернувшись в нашу комнату, она, обессилев, уже не плакала. Она легла на кровать и стала листать Коран, лежавший на ночном столике. Не спрашивая моего мнения, она стала читать его вслух, не зная, что вызывает во мне агрессивное настроение. Но мне пришлось слушать: «Люди, живущие в этом доме! Аллах хочет только удалить с вас грязь и полностью очистить вас от скверны».

Она продолжила читать нараспев:

«Да, тем, кто подчиняется Аллаху,

верующие мужчины и верующие женщины,

набожные мужчины и набожные женщины,

честные мужчины и честные женщины,

терпеливые мужчины и терпеливые женщины,

мужчины и женщины, которые боятся Аллаха,

мужчины и женщины соблюдают пост,

чистые мужчины и чистые женщины,

мужчины и женщины, которые часто вспоминают Бога:

вот те, кому Аллах уготовил

прощение и безграничное вознаграждение».

Мне хотелось крикнуть: «Хватит!» Но я ласково попросил ее прекратить чтение.

Каждое утро мы вставали рано и уходили гулять на верхние плато. На высоте тысячи шестисот метров над уровнем моря местное население выращивало рожь. Каждый час, каждая минута волновала нас. Мы дошли до границы с Танзанией, даже перешли ее, но потом вернулись в Кению. Мы видели жирафов, антилоп гну, маленьких веселых восточно-африканских антилоп. Тех из них, кто не мог быстро бегать, часто ловили и съедали львы. Последние оставшиеся львы.

Мы гуляли по пространству без всяких заборов и границ, которое вроде бы принадлежало Энджи. Здесь, словно грибы, вырастали хижины масаи. Мы встретили несколько егерей, следивших за передвижениями браконьеров.

Вечерами мы возвращались уставшими, опьяненными красотой и чистым воздухом высокогорья. Наши любовные утехи были символами братства. Иногда меня опьяняла сказочная легкость, это место превращало нас в легендарных персонажей. Я больше не чувствовал себя убийцей, она не вспоминала о своих мечтах, мы были семейной парой в архаичном смысле этого слова. Какое прекрасное слово — пара.

— Ты меня любишь?

Грудь моя горела, я был опьянен воздухом и атмосферой, у меня было безумное желание быть честным, не играть, не обманывать, сложить оружие, просто быть честным. Когда она была в моих объятиях, мир казался теплым. Она плакала, смеялась, кричала, стонала, но прежде всего она хотела услышать заветные слова:

— Скажи, что ты меня любишь!

— Зачем ты хочешь услышать то, что и так понятно?

— Если это понятно, скажи это.

— Я…

— Говори…

— Я…

— Ну, одно усилие.

Она произнесла по буквам:

— Я т-е-б-я л-юб-л-ю. Повторяй!

— Я…

— Продолжай…

Она вдруг толкнула меня локтем в бок, как подросток на школьном дворе.

— Не бойся, скажи это!

Это была уже не принцесса, а крепкая влюбленная женщина.

Я пробормотал в отчаянии, но весело:

— Думаю, что я тебя люблю.

Я надеялся, что это не было правдой.

Вечером накануне отъезда мы пришли к статуе слепого льва. Поднялась сухая буря. Ветер свистел так сильно, как никогда, он оглушал нас, швырял нам в лицо пригоршни песка, перемешанного с водой, ослеплял. Мы вернулись в дом, по крыше барабанил дождь, воздух дрожал от электрических разрядов. И все, что до той поры казалось счастьем, превратилось в невыносимое напряжение. Отъезд был совсем близок.