Давид Бек - Мелик-Акопян Акоп Раффи

— Ты воин?

— А то кто же?

Хан уже понял, что все бегущие — его воины. Он хотел было остановить их, сказать, кто он, и высочайшим повелением повернуть их назад, заставить сражаться до последней капли крови. Но пока он раздумывал, противник вошел в ворота, именуемые «Медовыми дверьми», и стал продвигаться вперед. У некоторых из ворвавшихся в крепость армян были в руках факелы, освещавшие улицу. Из окна какого-то дома открыли по ним стрельбу. Вражеский отряд остановился и через несколько минут от дома не осталось и камня на камне. Трупы жителей оказались погребенными под развалинами.

Полк армян приближался, отблески их факелов играли на бледном лице хана. Он отступил в тень, чтобы его не узнали. Враги прошли мимо. Теперь ему захотелось выйти из укрытия. Но куда идти? Он не был знаком со своим городом, знал лишь несколько прямых улиц, по которым обычно торжественно ездил на охоту из своего дворца. Некоторое время он стоял неподвижно в своем укрытии, боясь встречи с врагом.

Мимо него, спотыкаясь, шли какие-то люди. Он решил, что это ищут его, и отступил еще на шаг в темноту.

— Подожди, Агбар! Дай догнать тебя, — услышат он позади себя.

— Иди быстрей, я не могу остановиться, — отвечал Агбар.

— Я же ранен, помоги… не могу бежать, — умолял первый голос.

Агбар ничего не ответил и быстро исчез за углом.

Хан узнал своего нового визиря и командующего войском.

— Почему он убегает? — спросил хан у человека, который внезапно вырос перед ним, точно привидение.

— Наверное, уж очень его «мухи» допекли, — ответил тот с презрительным смешком.

Хан узнал своего бывшего визиря.

Но разве он не отдал приказа о его аресте? Как же визирь очутился на свободе? И куда сейчас идет? Хан был смущен. Визирь отвернулся от него и подошел к раненому, которому отказался помочь командующий Агбар.

Асламаз-Кули не знал, что и думать. «Визирь не мог не узнать меня, — решил он, — видно, долго искал и наконец нашел… Теперь постарается выдать меня врагу… Ах, как зло издевался он над моей доверчивостью! Его слова о „мухах“ были намеком на мою глупость… когда я принял за чистую монету слова Агбара, сравнившего неприятеля с мухами. Надо бежать!.. Но куда!.. Хоть бы нашелся человек, которому можно было бы открыться… и он бы проводил меня в безопасное место…»

Визирь снова вернулся к хану. Раненый, которому старик вызвался помочь, умер. То был один из самых опытных и смелых военачальников Асламаза-Кули.

— Теперь ты наконец убедился, хан, что наши враги далеко не мухи? — спросил низложенный визирь, остановившись перед ним.

Хан ничего не ответил, его огорчила дерзость старика.

Но визирь нанес и второй удар:

— Надеюсь, ты видел, как убегал твой новый визирь и хвастливый командир армии?

— Видел, — ответил Асламаз-Кули с горечью. — Однако я велел взять тебя под стражу. Как тебе удалось оказаться на свободе? Ты бежал из тюрьмы?

— Нет, я не бежал. Я не из тех, кто бежит. Да, ты приказал взять меня под стражу, но не подумал о том, что тюрьмы у тебя больше нет.

— Как нет?

— Еще до того, как я добрался туда, тюрьма была разрушена… Больше ста твоих узников, в основном армяне, воспользовались осадой крепости, разбили свои кандалы и разнесли стены тюрьмы. И твой приказ остался невыполненным — ведь меня некуда было заключать.

— Почему же мои тюремщики и надзиратели не удержали негодяев?!

— Заключенные их перебили.

После всех бед и огорчений, пережитых за эту ночь несчастным владыкой крепости, эта весть поразила его в самое сердце.

— И, конечно, получив свободу, ты искал случая отомстить арестовавшему тебя человеку? — спросил Асламаз-Кули.

— Отнюдь. Я не мщу тем, кто попал в беду, — ответил визирь с сочувствием. — Напротив я спешил сюда, чтобы помочь. Я тебя долго искал. Когда здесь проходили вражеские войска, я узнал тебя в свете факелов и подошел к тебе.

Сочувствие визиря нанесло самолюбию хана болезненный удар, и он с обычной своей гордыней ответил;

— Благодарю, но я не нуждаюсь в твоей помощи. Скажи только, как у нас обстоят дела?

— Я побывал везде, где шли бои. Надо признать, наши воины сражались храбро. Если бы их безмозглые и трусливые командиры не обратились в бегство, исход сражения мог быть иным.

— Хорошо… Я все понял… — голос хана дрожал от гнева, — а сейчас прошу оставить меня одного.

— Не стану тебе докучать, я и сам спешу.

— Куда именно?

— Я иду к Давиду Беку.

— К Давиду Беку? — спросил хан пораженно. — Какое у тебя дело к этому разбойнику?

— Я хочу пасть ему в ноги и умолять пощадить хотя бы оставшихся в живых.

Спесивый хан, который ни за что бы на свете не позволил себе склонить голову даже перед самим шахом, схватил бывшего визиря за руку и сказал с мольбой:

— Послушай, визирь, если осталась в тебе хоть капля уважения к твоему бывшему владыке, прими его совет и не ходи к этому разбойнику.

— Я и сейчас уважаю тебя, как и раньше — с холодком ответил визирь, — однако спасение жизни сотен и даже тысяч мусульман значит для меня больше, чем твой совет

— Бек не из тех, кого можно разжалобить, зря только унизишься перед ним.

— Это уж предоставь мне, я не боюсь унизиться, я знаю — Давид Бек хоть и бессердечен, но зато великодушен.

— Однако этот позор коснется всех мусульман — просить милосердья у гяура!..

— Наша вера позволяет кое-какие отступления, если обстоятельства вынуждают к этому.

Увидев, что ему не удастся сломить упорство старика, Асламаз-Кули сказал:

— Что ж, делай как знаешь, только обещай, что не предстанешь перед разбойником как мой визирь и не будешь говорить от моего имени.

— Даю слово, что буду действовать как частное лицо.

Визирь ушел.

Хан остался один. Как быть дальше, куда идти? Им овладело отчаяние… «Все погибло, все потеряно, не на что больше надеяться…» — думал он.

В памяти всплыл его дворец, жены, дети. «Нет, нет, надо поторопиться домой, пока враг не завладел ими…»

Хан вышел из своего укрытия. Уже рассветало, небо светлело. Его могут узнать, и он попадет в руки врага.

«Одежда может выдать меня, надо бы сменить ее», — подумал он.

Сделать это не составляло особого труда — улицы были полны трупов. Он подошел к одному и принялся раздевать его. Увидав плеть, которая свисала с кожаного пояса мертвеца, хан понял, что перед ним погонщик мулов, может, даже один из тех, кто работал на него. Но времени для выбора не оставалось, к тому же в этой одежде его труднее будет узнать. Асламаз-Кули снял свое ханское одеяние, отбросил в сторону. Казалось, вместе с платьем куда-то исчезло и его могущество.

Облачившись в новую одежду, он снова выбрал наугад одну из улиц и пошел по ней… Все вокруг вызывало леденящий ужас. В тесных улочках тела живых лежали вперемешку с трупами. Женщины, дети, немощные старцы, не в силах выбраться из мощного людского потока, падали, их растаптывали бегущие. Те, кто спасся от меча, гибли под ногами людей.

Куда же устремлялись эти гонимые бурей неистовые толпы? Забыв обо всем, о доме, семье, детях, люди искали спасения в бегстве, не задумываясь над тем, есть ли в этом выход.

Человеческое варварство и жестокость затеяли игру, которую обычно затевают дети. Кто не видел, как наказывают скорпионов? Составляют круг из горящих углей и кидают в середину ядовитых насекомых. Они принимаются бегать взад-вперед в поисках выхода, но, встречая всюду огонь, возвращаются обратно в круг. Тысячу раз забывая об огне, они пробуют выбраться и вновь натыкаются на огонь. В конце концов отчаявшись и не найдя иного выхода, они вонзают жало в собственное тело, совершая самоубийство.[172]

Точно таким же было и положение города-крепости, пораженного огнем и мечом противника. Люди в городе сновали взад-вперед, чтобы выбраться из кольца. Но везде натыкались на огонь. Тысячу раз пробегали по одним и тем же улицам, не находили выхода и гибли под ногами подобных себе несчастных.