Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф - Валентин Катаев

Экспресс Нью-Линкольн — Нью-Йорк приближался к городу.

Профессор Грант дремал, прислонившись к мотающимся подушкам купе.

6. У Таймс-сквера на Бродвее

Пейч сказал:

— У нас мало хлеба и воды, но у нас достаточно угля, чтобы пустить в действие электромотор нашей радиостанции.

Радиотелеграфист надел на уши приёмники и, настроив их, как арфист настраивает арфу, стал передавать депешу.

Снасти антенн озарились нежным голубоватым светом.

В тот же миг все слухачи земного шара, сидящие в бронированных будках супердредноутов, в лёгких, дюралюминиевых кабинах самолётов, в комфортабельных кабинетах редакций и министерств, в голубятнях профсоюзов, услышали тонкий, высокий звук незримой волны электричества:

«ТОВАРИЩИ! НА ПОМОЩЬ! НАД НАМИ ПРОИЗВЕДЕНО НАСИЛИЕ. МЫ ЗАПЕРТЫ МАТАПАЛЕМ В РАЙОНЕ РЕДЖИНАЛЬД-СИМПЛЯ. ПРОДОВОЛЬСТВИЯ НА ТРИ ДНЯ. ВЫХОДЫ ОХРАНЯЮТСЯ ГРУППОЙ 9. ТРЕБУЙТЕ СНЯТИЯ БЛОКАДЫ. ЕЩЁ ДВЕ НЕДЕЛИ — И МЫ ПОБЕДИМ. БОЛЬШАЯ ПРОГРАММА ВООРУЖЕНИЙ СОРВАНА. ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕВОЛЮЦИЯ! ПЕЙЧ».

* * *

— Пейч телеграфирует всему миру, — сказал второй секретарь Матапалю. Мне кажется, что дело заходит слишком далеко.

Матапаль вцепился в ручки кресла.

— Посмотрим, — процедил он сквозь золотые зубы. — Пошлите контррадио. Прошу вас докладывать о положении дел каждые десять минут.

Второй секретарь поклонился.

— Подождите. — Матапаль понизил голос: — Ваше мнение по поводу событий?

— Мы зашли слишком далеко. Хлеб, вода, газ — это допустимо… Но вооружённая сила… Мы нарушили элементарные права граждан Штатов.

— Вы думаете?

Матапаль записал несколько слов в блокнот.

В этот миг раздалось мелодичное пенье радиофона. Матапаль включил усилитель.

Из рупора послышался голос первого секретаря:

— В рабочих районах волнения. За час произошло в разных частях города 150 митингов протеста. Рабочие требуют снятия блокады Реджинальд-Симпля. Настроение тревожное. Получены радио о волнениях в Австралии, Англии, Японии; жду ваших распоряжений.

Матапаль подвинул к себе трубку и отрывисто отчеканил:

— Усильте охрану банков. Произведите тайную мобилизацию всех групп. Пресса должна выпустить экстренные выпуски с какой-нибудь сенсацией, отвлекающей общественное внимание от событий. Можно взорвать небоскрёб на углу Пятой авеню и Бродвея, убытки по счёту номер семьсот одиннадцать. Используйте Галифакса.

— Будет исполнено.

Матапаль кивнул головой. Второй секретарь вышел.

* * *

Экспресс влетел под стеклянный купол нью-йоркского Пенсильванского вокзала. Профессор Грант и Елена вышли из купе.

Было три часа двадцать пять минут дня, то есть тот наиболее тихий час Нью-Йорка, когда клерки ещё сидят на высоких табуретах в бетонных клетках, между небом и землёй, вращая ручки счетчиков, лая в настольные телефоны и прикладывая стальные линейки к листам гроссбухов. Тот час, когда мистеры в узких пальто лихорадочно вывинчивают автоматические ручки у палисандровых прилавков банков и с треском выдирают листки из чековых книжек. Час прилива шёлковых цилиндров на биржах, час куска свинины, жарящегося над синим веером газовой плиты.

Однако Нью-Йорк что-то слишком шумно встретил профессора Гранта.

Тучи аэропланов сбрасывали на шляпы прохожих и крыши авто миллионы летучек. Мальчишки-газетчики сбивали с ног людей. Метрополитены, со свистом глотающие туннели, как макароны, гудели миллионами человеческих голосов, слишком громких для трёх с половиной часов дня Нью-Йорка.

У вокзальной площади Грант увидел демонстрацию рабочих газовой сети. Они шли густой чёрной стеной, в безмолвии неся над головой красные плакаты.

Растерянные полисмены застенчиво прикладывали белые рубчатые дубинки к рыжим усам и не знали, что делать.

— В городе что-то случилось, — сказала Елена тревожно.

Профессор Грант поймал летящую над головой летучку и прочел:

«Призываю свободных граждан Штатов к полному спокойствию. Блокада Реджинальд-Симпля будет снята. Пейч, спровоцировавший рабочих доков, привлекается к суду. Матапаль».

Другая летучка гласила:

«Матапаль лжёт. Забастовка рабочих тяжёлой индустрии продолжается. Призываю рабочих к выдержке. Победа близка. Помогите снять блокаду. Пейч».

— Эге, — сказал профессор Грант. — Кажется, здесь назревают серьёзные события.

Елена остановила жестом руки проезжавшее такси и втащила задумавшегося отца внутрь.

— Дворец Центра! — крикнула она шоферу.

Улицы Нью-Йорка понеслись вокруг них каруселью. Дубинки полисменов, листки газетчиков, красные слоны автобусов, велосипедисты, фетровые шляпы, бары, мосты, форды, негритята с медными пуговицами, автоматы, сигарные лавки, кожура бананов на панели градом секли стёкла авто.

Казалось, что небоскрёбы Манхэттена валятся на стеклянные купола цирков, воздушные железные дороги падают в толпы на площади, ломая в своём падении памятники и пальмы.

Авто пролетело по Бродвею. Здесь у Таймс-сквера движение было настолько сильно, что моторы, бок к боку, сплошной стеной еле подвигались вперёд, стиснутые паюсной икрой пешеходов. Восемнадцать полисменов с трудом регулировали движение.

Едва авто Гранта проехало полкилометра от угла, как воздух рвануло с необычайной силой. Пешеходы попадали. Над толпой грозно пролетело синее пенсне, сорванное с магазина оптики. Раздался оглушительный взрыв.

Елена выглянула в окно. Там, позади, стоял столб дыма и пламени, в котором корчились железные балки и шторы.

Но остановиться было нельзя.

Тысячи такси рванулись вперёд.

От двадцатипятиэтажного небоскрёба на углу Таймс-сквера осталась пустая клетка, из которой люди и вещи были вытряхнуты, как выручка из проволочной кассы небогатого трактирщика перед закрытием заведения.

* * *

Очнувшись, Ван прежде всего схватился за велосипед, который был превращён в кривую восьмерку.

Туман застилал глаза.

— Чёрт возьми! — воскликнул Ван. — А он был так близко. Стоило ли платить бешеные деньги за экстренный поезд, чтобы первый упавший на дороге небоскрёб испортил всю музыку! Теперь его не найдёшь. Но всё равно я добьюсь своего! Я не допущу, чтобы моя репутация погибла!

Он сел на обломки велосипеда и зарыдал.

* * *

Профессор Грант с Еленой вошли в приёмную Дворца Центра.

7. Три минуты для человечества

— Я хотел бы видеть Матапаля, — сказал профессор Грант лакею с наружностью премьер-министра.

— Да, да. Нам немедленно нужно переговорить с мистером Матапалем.

Роскошный лакей оглядел профессора и его дочь взглядом опытного оценщика и нашёл, что оба посетителя не стоят вместе и 500.000 долларов.

Тем не менее тёмные консервы профессора и хорошенькая ножка Елены произвели на лакея известное впечатление.

— Пожалуйте, — сказал он, растворяя перед ними массивную палисандровую дверь.

Они очутились в очень большом кабинете, обставленном с деловой роскошью, по крайней мере, кожевенного короля.

Из-за стола поднялся немолодой человек во фраке. Его голова была кругла, как бильярдный шар. Между большим и средним пальцами правой руки он держал драгоценную гавану.

— Чем могу быть полезен?

— Мистер Матапаль… — взволнованно начала Елена.

— Сударыня, — грустно сказал человек во фраке, — я всего лишь второй лакей шестнадцатого секретаря мистера Матапаля. Тем не менее прошу вас в коротких словах изложить мне ваше дело.

— Сэр, — с достоинством сказал профессор Грант, — моё дело имеет общечеловеческое значение, и я должен переговорить с Матапалем лично, а не с одним из его лакеев.

Второй лакей шестнадцатого секретаря покосился на свёрток, который держал профессор Грант под мышкой, и учтиво сказал:

— Запись изобретателей производится по средам и пятницам, от десяти до одиннадцати утра, у пятого лакея четырнадцатого секретаря господина Матапаля.

Елена топнула ножкой.

— Вы забываете, что с вами говорит профессор Грант!

Человек во фраке нажал кнопку и сказал в телефон:

— Карточку профессора Гранта.

Через минуту из щели автомата, стоящего на письменном столе, вылезла небольшая сиреневая карточка. Человек во фраке посмотрел на профессора, затем на карточку и затем позвонил.

— Извините, — сказал он ласково, — сейчас вас проводят непосредственно к шестому секретарю господина Матапаля, на обязанности которого лежат все литераторы, композиторы и международные аферисты не ниже седьмого класса.

Роскошный лакей почтительно довёл Гранта и Елену до лифта.

— Непосредственно к шестому секретарю, — сказал он негритёнку, осыпанному с ног до головы серебряными пуговицами.