Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

пример тому дает колониальная система. Все они пользуются государственной властью, т. е. концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить его переходные стадии. Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. Само насилие есть экономическая потенция»[1666].

У Советской России не было ни колоний, ни веками накопленных капиталов, ни достаточных иностранных кредитов; для получения первоначального Капитала у нее оставался единственный путь — сурового сжатия потребления. Мы должны «с величайшей экономией изгнать из своих общественных отношений всякие следы, каких бы то ни было излишеств, — указывал Ленин, — Мы должны свести наш госаппарат до максимальной экономии… Надо добиться, чтобы «всякое малейшее сбережение сохранить для развития нашей крупной машинной индустрии…»[1667]. «Живя на свои собственные накапливаемые средства, мы должны быть особенно скупыми и сдержанными в деле расходования накопленных средств, — повторял в 1925 г. Сталин, — стараясь каждую копейку вкладывать разумно»[1668].

Решение ЦК ВКП(б) 1926 г. требовало «обеспечить осуществление по всей стране сурового режима бережливости и экономии и беспощадной борьбы со всякими излишними непроизводительными расходами»[1669]. Однако бережливость не обеспечивала необходимых норм накопления капитала, коренной перелом произошел только с переходом к этапу Реконструкции.

С началом индустриализации доля накоплений возросла до 29 %, от национального дохода, в 1930 г., до 40 % — в 1931 г. и 44 % — в 1932 г.[1670] В дальнейшем доля накопления снизилась и до войны оставалась на уровне 25–30 %[1671], но все равно это было в 2,5–3 раза выше, по сравнению с мировыми аналогами начала ХХ века, за исключением периода Великой Депрессии 1930-х гг., когда норма накопления, например, в США падала до 2–5 %. Фактическая норма накопления в индустриальных отраслях СССР в 1930-х гг. была еще выше, за счет ценовой «эксплуатации досоциалистических форм хозяйствования», о которой писал Преображенский, приводившей к перераспределению ресурсов из сельскохозяйственного и потребительского секторов экономики в промышленный.

Всего за 1929–1940 гг. на развитие промышленности средств производства, группа «А», было направлено почти 84 % всех капвложений[1672]. Для сравнения в 1909 г. на группу «А» приходилось всего 34 % всей промышленной продукции[1673]. Относительным, но наглядным индикатором сжатия потребления являлось и распределение импорта по секторам экономики: тяжелой — А, и легкой — Б (Таб. 14)

Таб. 14. Импорт оборудованияпо группам промышленности, в %[1674]

Для предотвращения бегства Капиталов и ввоза иностранных потребительских товаров Декретом от 22 апреля 1918 г. была введена монополия внешней торговли. «Невозможно сделать Россию промышленной страной, — пояснял В. Ленин, — без охраны ее, никоим образом не таможенной политикой, а только исключительно монополией внешней торговли»[1675].

Сама идея была не нова, еще в конце XIX в. ее полушутя предлагал граф Г. Строганов: «Стоит лишь издать указ: сидеть всем дома пять лет и есть щи с кашей, запивая квасом, и тогда финансы правительства и наши придут в цветущее состояние»[1676].

Летом 1918 г. подобные меры уже совершенно серьезно предлагал ввести член IV Государственной Думы, видный представитель либеральных деловых кругов А. Бубликов: «Если бы у нас была сильная власть и честная администрация (выделено в оригинале), то может быть, удалось бы насильственно сократить потребность в заграничном товаре, закрывши все границы…»[1677].

Основным инструментом, обеспечившим накопление, стал налог с оборота, введенный 2 сентября 1930 г. законом «О налоговой реформе». Механизм налога заключался в установлении разницы оптовых и розничных цен на практически все группы товаров, например: в 1932 г. ставка налога с оборота на хлопчатобумажные ткани и изделия из них устанавливалась в размере 75 %. С 1935 г. важнейшим плательщиком налога с оборота стало «Заготзерно», для него, например, отпускная цена на рожь для I-го пояса была установлена в 84 руб./ц., а выручка в — 18 руб./ц. (налог с оборота 78,6 %); за пшеницу для II пояса 104 руб./ц., а выручка — 15 руб./ц. (налог с оборота 85,6 %); на муку пшеничную 216 руб./ц., а выручка 20,5 руб./ц. (налог с оборота 90,5 %)[1678]. В 1940 г. налог с оборота на карманные часы «ЗИМ» составил 60 %. Количество ставок налога с оборота постоянно увеличивалось с 400-т в 1933 г., до 1109 — в 1937 г. а с учетом поясов по продовольственным товарам — до 2444.

Средняя доля налога с оборота в доходах консолидированного бюджета СССР в 1930-е гг. составляла 64 %; вторым источником средств являлись отчисления от прибыли предприятий, размер которых колебался от 10 до 81 % прибыли (в зависимости от планируемых затрат на капстроительство) и в среднем давал 8,3 % доходов бюджета; налоги с предприятий приносили — 1,9 %; налоги и сборы с населения — 5,2 %, госзаймы — 6,9 %, таможенные доходы — 1,1 %, социальное страхование — 7,6 %[1679].

Помимо налоговых, страховых и облигационных мер мобилизации капитала использовалась и денежная эмиссия, о ее динамике и масштабах можно судить по эмиссии банкнот и казначейских билетов (Таб. 15).

Таб. 15. Эмиссия банкнот и казначейских билетов на 1.01, млрд руб.[1680]

Попытка оценки влияния эмиссионного финансирования на процесс накопления, сталкивается с тем, что, с конца 1920-х гг. индекс инфляции не рассчитывался[1681]. «Инфляция категорически отрицалась, как вообще несвойственное советской системе явление»[1682], поскольку, указывал Троцкий, «инфляция означала страшный налог на трудящиеся массы», поэтому «самая осторожная ссылка на инфляцию приравнивалась к государственному преступлению»[1683].

В целях внутреннего учета, в условиях планового хозяйства и регулируемых цен, Госбанком применялась упрощенная система оценки инфляции, основанная на «сравнении роста зарплаты с ростом товарооборота», например: «с 1933 по 1938 год зарплата выросла на 204,7 % при росте розничного товарооборота на 174,2 %»[1684]. Вместе с тем, «до сих пор, — отмечали в 1943 г. представители Госбанка, — денежное обращение и бюджет не были увязаны…», необходимо «изучить устойчивость советских денег, их покупательную способность, как она изменяется, а этот вопрос у нас, к сожалению, нигде не изучался»[1685]. В 1943 г. была организована масштабная теоретическая проработка этого вопроса[1686].

Общую картину размывало введение натуральной оплаты труда по трудодням в колхозах и наличие с 1929 по 1935 гг. карточной системой распределения. По официальным данным, государственные розничные цены с 1928 по 1940 гг. выросли в 6–7 раз[1687]. Официальный курс рубля упал с 1924 по 1935 гг. с 13 до 3 франков, реальный курс рубля в 1935 г., по мнению Троцкого, не превышал 1,5 франка[1688]. Официальный курс доллара в 1934 г. составлял 1,14