Игра воровки - Джульет МакКенна

В коридоре было тихо и темно. Осторожно, стараясь ни на что не наткнуться, я двигалась к лестнице. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядела ниши в стенах и двери по обе стороны. Останавливалась у каждой и прислушивалась, но не услышала ничего, даже намека на присутствие там спящих людей. В нишах стояли металлические кубки, кувшин, посредственная керамика – по местным понятиям, бесспорно, сокровища, но ничего такого, что я стала бы красть ради кувшина эля у себя дома. Единственное, что мне понравилось, это настенные драпировки, сотканные из мягкой шерсти, с тем же символом, что и на воротах.

Одна дверь была приоткрыта, и я заглянула в комнату. Там стояли сундуки, и я сама не заметила, как оказалась внутри – это запертые ящики так на меня действуют. Раздумывая, открыть один или нет, я потрогала крышку. Не заперт. А что внутри? Металлический лом – никуда не годные кусочки и отслужившие свой век изделия из старого железа и бронзы. Я вспомнила деревню, где все сделано из камня или кости, и снова посмотрела на рухлядь, которую наши кузнецы не стали бы держать ни минуты. Здесь же подобное хранилось в доме главаря как серебро или золото. Если у них это считается богатством, то здешний народ опаснее, чем я думала, ведь теперь они знают, как преодолеть океан и достичь материка.

Ноги больше не мерзли, и я опасливо приложила руку к каменному полу. Однако он не пронизывал холодом, а был теплым на ощупь. Это озадачило меня, пока я не вспомнила слова Шива о жаре из-под земли. Расставшись с сундуками, я подошла к лестнице и с беспокойством посмотрела вверх. Оттуда сочился тусклый свет. Он не перемещался, значит, никто его не нес, но если вы оставляете на ночь горящие лампы, то лишь потому, что кто-то должен будет там появиться. Я на цыпочках поднялась на верхний этаж и обрадовалась, увидев под ногами ковер – он хорошо приглушает шаги. В середине коридора на отполированном до блеска каменном столе горел масляный светильничек. Вне всяких сомнений, здесь располагались жилые комнаты. Я помедлила, пытаясь сориентироваться, и быстро направилась к кабинету, дабы убраться с глаз, прежде чем кому-то приспичит посетить уборную.

Кабинет тоже оказался не запертым. Просто поразительно, насколько этот человек уверен в своей безопасности, если учесть беспечность стражи на воротах. Эти люди просто не ждали беды, по крайней мере не той, которую мы с собой несли. Но я не изменила своей привычке всегда быть начеку и заперла за собой дверь, после чего оглядела опрятную комнату с кипами документов и аккуратных записей. Это был не ленивый правитель, как, скажем, Армайл Фриернский, выжимающий каждую полушку из своих подданных, чтобы выбросить ее на свою обожаемую Стражу или прихотливых шлюх. Крестьяне возделывали землю и ловили рыбу или кого там еще, а этот человек управлял мельницей, кузницей, складами и делал много чего другого. Сотрудничество означало выживание для всех в здешних условиях, и от этого враг становился еще опаснее. Содрогнувшись, несмотря на тепло в комнате, я приступила к обыску.

Кто бы ни управлял этим краем, ему следовало бы понимать, что запирать один ящик, когда все остальное открыто, все равно что указать на вывеске о нахождении в нем чего-то важного. В одно мгновение древний дубовый сундук был открыт, и я вытащила книгу. Под ней лежали другие, но для чтения было слишком темно, поэтому я неохотно потянулась за маленькой лампой, наполненной маслом, от которого смердело рыбой. Ставни на окнах закрыты, а при горящей лампе в коридоре под дверью не видно будет предательской полоски света, поэтому я решила рискнуть.

Я увидела, что книги написаны на старом тормалинском, а покопавшись в сундуке, нашла исторические труды, о которых говорил Шив. Жаль только, некому было сказать торжествующим тоном: «Я же тебе говорила!» Но что действительно сверх всякой меры обрадовало меня, так это заметки на полосках пергамента, засунутых между страницами. Они были написаны азбукой Горных Людей или чем-то очень похожим. Сорград и Соргрен научили нас с Хэлис этому языку, чтобы писать письма, которые никто посторонний не сможет прочесть, поэтому я знала, что не ошибаюсь. О чем шла речь в заметках, я не поняла. Мой словарный запас в горном языке довольно специфичен и касается главным образом игры, а также различных ценностей, домов и лошадей. Однако я заметила, что этот язык имеет сходство с горным примерно в такой степени, как, скажем, далазорский с каладрийским или тормалинский с лескарским; если вы знаете один, то, вероятно, сможете понять смысл сказанного на другом при медленном произношении.

Под книгами были сложены большие листы пергамента. Заинтересовавшись, я вытащила их и расстелила на столе. С трудом разбирая имена на генеалогическом древе, целиком занимающем один лист я узнала несколько знатных тормалинских домов, упоминаемых Азазиром и Райшедом. Возле некоторых имен стояли названия городов, возле других – непонятные значки. Пара была зачеркнута, и я призадумалась, что бы это могло означать. Другие убористо исписанные листы напоминали донесения. Их заглавия тревожили сходством с именами алдабрешских воевод. Я очень мало знаю об Архипелаге. Это еще одно место, где никто не использует денег, а кроме того, у них отвратительная привычка казнить незваных гостей. Однако всем известно, что воеводы охотно напали бы на побережья Тормалина и Лескара, если бы думали, что это сойдет им с рук, и мне не понравилась мысль об эльетиммах, ищущих союзников там, на юге. Похоже, на Планира Черного надвигалось гораздо больше несчастий, чем он себе представлял. Я поискала взглядом, на чем бы сделать копии, но оказалось, чернила и письменные принадлежности здесь столь драгоценны, что имеют свой собственный запертый шкафчик, – стало быть, их пропажу непременно заметят. Я не посмела делать ничего, что выдало бы мой визит, а потому старалась как можно больше запомнить.

На столе лежали морские карты. Их я тоже изучила, не сразу сообразив, что на них нанесен этот самый остров; я даже отыскала деревню и дорогу, по которой мы шли. А разглядев детали, я беззвучно присвистнула. Чуть ли не каждый камень был там обозначен. Остров когда-то поделили между тремя владельцами, и символ, который мы видим повсюду, – своего рода герб. Каждое владение помечено собственным символом, и я запомнила ориентиры вокруг главных крепостей каждого из них. Если мы когда-нибудь найдем Джериса, бьюсь об заклад, это случится в одной из крепостей.

Я просмотрела карты, стараясь не нарушить порядок, пока не нашла одну, меньшего масштаба, которая содержала всю группу островов. У меня упало сердце, когда я увидела размеры суши и прикинула в уме количество населения, если в каждой деревне было столько же народу, как в той, что мы видели. Возможно, в общей сложности эти острова занимали площадь, уступавшую половине территории Каладрии, но я бы побилась об заклад, что населения здесь в четыре раза больше, чем в Энсеймине, а он ведь считается перенаселенным краем. Единственной хорошей новостью была здешняя степень раздела: даже песчаные берега в более мелких проливах между островами помечались значками собственности, иногда несколькими. Многие значки на границах владений были тщательно соскоблены и заменены другими; некоторые изменения выглядели свежими, при такой бедной земле даже несколько длин плуга являются ценной прибавкой, не так ли? Это свидетельство конфликта было единственным светлым пятном среди всеобщей довольно мрачной перспективы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});