Искусство управления государством. - Маргарет Тэтчер

Как оказалось, ни одно из этих утверждений не соответствовало истине по причинам, которые были рассмотрены в предыдущей главе. Насколько в то время в них верили те, кому они принадлежали, мне неизвестно.

В других своих работах я подробно рассказываю и о своих собственных взаимоотношениях с Европейским сообществом в период между 1979 и 1990 годами, когда я была премьер-министром[318]. Здесь же я остановлюсь лишь на основных проблемах и их значении.

Очень быстро стало очевидным, что условия, на которых Великобритания присоединилась к ЕЭС, были неудовлетворительными по многим причинам. Это, а также крайне противоречивое отношение в рядах Лейбористской партии к проблеме членства в Общем рынке заставило правительство Джеймса Каллагэна предпринять попытку пересмотреть) условия британского членства, прежде чем вынести вопрос на референдум. На практике пересмотр ничего не дал и ни на пенс не сократил непомерные взносы Великобритании. К 1979 году, когда я стала премьер-министром, страна несла убытки по всем статьям.

В момент моего прихода на Даунинг-стрит Великобритания покрывала чуть ли не самую большую долю расходов ЕЭС, хотя по доходу на душу населения находилась только на седьмом месте. После нескольких лет крайне сложных переговоров, в процессе которых наши партнеры использовали любые предлоги для проволочек, мне удалось на саммите 1984 года в Фонтенбло добиться существенного и постоянного сокращения взносов Великобритании. Нам должны были возвратить примерно треть наших чистых взносов в возмещение переплаты. За период с 1985 по 2000 год сумма возврата превысила 28 миллиардов фунтов стерлингов[319].

Длительная борьба за более справедливые условия для Великобритании открыла мне многие стороны ЕЭС, большинство из которых нельзя назвать привлекательными. Вместе с тем, каким бы странным это ни казалось моим критикам, да и мне самой в ретроспективе, я сохранила в какой-то мере евро-идеализм. Я по-прежнему верю, что жесткий тон и твердая позиция на переговорах, которые практиковались мною с 1979 года, могли бы резко уменьшить, если не устранить, недостатки, отбрасывающие Европу назад; что можно сформировать программу, способную превратиться в движущую силу экономического прогресса. Например, в середине моей карьеры в качестве премьер-министра, примерно с 1984 по 1988 год, очень много внимания уделялось разработке и реализации идеи единого европейского рынка.

Единый рынок — во многом британская инициатива, хотя это вовсе не означает, что никто больше не проявлял интереса к этой идее — по разным мотивам. Цель его, какой ее видела Великобритания, заключалась в реализации идей Римского договора, который тогда казался мне договором экономического либерализма Программа единого рынка предполагала уничтожение всех нетарифных барьеров)). Последние возникали, например, из-за различия в национальных стандартах охраны здоровья и безопасности, правил и политики государственных закупок, направленных на дискриминацию иностранных товаров, и чрезмерно усложненных таможенных процедур.

Расчет был на то, что без этих барьеров значительно оживится внутри-европейская торговля, усилится экономический рост и улучшится ситуация с занятостью. Циркулировали довольно амбициозные показатели потенциального улучшения и того, и другого, и третьего. Представленный Европейской комиссией доклад Чейни предсказывал разовый прирост европейского ВНП на уровне 5 % (с последующим ежегодным повышением на 1 %) и создание в перспективе 5,5 миллиона новых рабочих мест[320]. Подобные прогнозы, однако, в силу того, что строились на оценках эффекта более широкой конкуренции и более значительного масштаба, неизбежно были гипотетическими.

Более важными, по крайней мере с моей точки зрения, представлялись потенциальные выгоды для Великобритании. При нашем развитии сферы услуг и при действовавшей уже тогда менее жесткой и более прозрачной, чем у европейских конкурентов, системе регулирования британская экономика, по всем расчетам, должна была во многом выиграть.

Программа создания единого рынка предусматривала осуществление около 280 мероприятий, направленных на гармонизацию стандартов и технических требований и, таким образом, открывающих рынки. С тем чтобы столь грандиозное предприятие дало эффект в течение пятилетнего периода, мы добились принятия программы значительным большинством голосов в Сообществе. Без этого она не смогла бы преодолеть корыстные интересы стран-членов, чьи правительства несомненно воспользовались бы правом вето.

Великобритания, как инициатор, продолжала оставаться движущей силой единого рынка. Поначалу я надеялась избежать межправительственной конференции по разработке нового договора, которая, со всей очевидностью, могла быть использована во вред. Лишь когда стало ясно, что другие члены ЕЭС преисполнены решимости ее провести, мне пришлось смириться с этой идеей. Но даже тогда я пыталась сделать все возможное, чтобы Европейская комиссия не могла использовать свои дополнительные полномочия для усложнения регулирования или создания угрозы жизненно важным национальным интересам. В конце концов, на совете в Люксембурге было торжественно сделано генеральное заявление) с согласованными условиями Единого европейского акта, которое гласило:

Настоящие положения ни в коей мере не ущемляют права государств-членов принимать по их усмотрению любые меры с целью контроля иммиграции из третьих стран, а также борьбы с терроризмом, преступностью, торговлей наркотиками и незаконной торговлей предметами искусства и старины[321]

Сегодня, с высоты прошедшего десятилетия, можно судить о достоинствах и недостатках Единого европейского акта. Поскольку ему дано уже немало оценок, в массе своей критических, я чувствую себя просто обязанной привести и свою собственную. Первое, на что следует ответить, — принесла ли Программа создания единого рынка те выгоды, на которые так рассчитывали? На этот счет мнения экспертов расходятся[322]. Основная трудность, несомненно, заключается в необходимости построения выводов на неизбежно шатких результатах гипотетического анализа, т. к. невозможно сказать, что было бы без Программы создания единого рынка. Ясно лишь одно: надежды в значительной мере оказались неоправданными.

С одной стороны, Программа вполне могла бы в сочетании с другими независимыми глобальными факторами помочь расширению конкуренции и открытию рынков. Но с другой, процесс гармонизации привел во многих случаях к еще более жесткому регулированию, как показал неутомимый борец против бюрократической глупости Кристофер Букер. Значение этого становится понятным, если учесть, что в своей основе новое регулирование касалось британской экономики в целом, а не ограничивалось только теми компаниями, которые экспортировали продукцию в ЕЭС. Экспорт же в ЕЭС составлял лишь 15,5 % британского ВВП[323]. Тем, кто был полностью ориентирован на внутренний рынок или вел дела со странами, не входящими в ЕЭС, дополнительное регулирование не приносило ничего, кроме убытков.

Так или иначе, самым главным, на мой взгляд, было то, что в ходе обсуждения условий Единого европейского акта мы, в Великобритании, допустили две вполне понятные, но явные ошибки. Прежде всего, мы решили, что дополнительные полномочия, предоставленные Комиссии, не будут широко использоваться после завершения Программы создания единого рынка. В самом деле, если принять, что конечная цель изменений — создание функционирующего должным образом рынка, то нет никаких оснований видеть в процессе нечто бесконечное. Да, мы лишились права вето, это предусматривалось Единым европейским актом с тем, чтобы не позволить правительствам противодействовать прогрессу. Однако вряд ли кто мог предположить, что Комиссия не только продолжит издавать законы с той же скоростью, но и будет протягивать свои законодательные щупальца все дальше.

Целью, как говорили тогда, было создание поля для игры в равных условиях)). Эта фраза звучала обнадеживающе, но на деле вводила в серьезное заблуждение относительно торговли. Свободная торговля позволяет фирмам различных стран конкурировать. Однако поскольку поле для игры в равных условиях)) устраняло конкурентные преимущества, обусловленные различием систем регулирования, оно фактически снижало доходы от торговли. Более того, каждому британскому школьнику известно, что, как ни выравнивай поле для игры, на нем всегда останутся бугорки, ямки и прочие неровности. В определенный момент нивелирование и укатывание, подсыпку грунта и его удаление необходимо прекратить, иначе нормальная игра может просто прекратиться. Подобный взгляд на вещи, естественный для тех, кто понимает сущность предпринимательства, к сожалению, крайне трудно довести до сознания европейских бюрократических утопистов.