В осаде - Вера Кетлинская

Но Гудимов весело поддержал:

— Очень возможно! Коля такой парень, что ему прыгнуть ничего не стоит! Эх, Оленька, хорошо-то как!

Он заторопился в лагерь, откуда партизаны должны были подать условные сигналы, — о них сообщил командованию Коля Прохоров, если ему удалось перебраться через фронт. Ольге тоже захотелось пойти в лагерь, узнать новости, может быть, повидать Колю, но Гудимов коротко сказал:

— Ну, беги, спи. Если задание изменится, я успею сообщить тебе.

И хотя на прощанье он нежно погладил её руку и снова сказал: «Береги себя!» — она видела, что ему сейчас не до неё и все его мысли там, в лагере, где его, быть может, уже ждут важные сообщения и приказы..

Когда Ольга вошла в село, все уже спали, небо начало светлеть на востоке, и побелевшие звёзды гасли одна за одной. И оттого, что на двадцать километров вокруг нет ни одного немца, вся вселенная показалась Ольге дружелюбной и родной, как собственный дом, куда заходишь просто и в любом настроении, не притворяясь, ничего не тая.

Смело стучась к Ирине, Ольга вспомнила, что ей надо завтра — вернее, сегодня, через несколько часов — уходить туда, где нет ни Гудимова, ни партизан, туда, где немцы, опасность, потайная, напряжённая жизнь без единой минуты спокойствия, где даже спишь настороженно… И ей стало до злобы обидно и до слёз жалко себя…

Гудимов сейчас беседует с Колей Прохоровым или с кем-либо ещё прилетевшим с «Большой земли». Он, наконец, узнает всю правду о том, что происходит на фронте, где пролегает этот далёкий фронт, когда перейдёт в наступление Краевая Армия… А она ничего не зная об этом, должна пойти навстречу врагам, разъярённым уничтожением гарнизонов, следить, разузнавать их намерения, ежеминутно рискуя собой… завязать знакомство с немецкими офицерами… «Хорошо», сказала она покорно. Хорошо?! А если они заставят её пить и веселиться с ними, если они будут приставать к ней, если они… Хорошо, она пойдёт, но если с нею что-нибудь случится, она повесится. Да, повесится… И пусть Гудимов тогда поймёт, как жестоко толкнул её на это…

Всё ещё со злобою она вспомнила их недавнюю встречу и то, как Гудимов приказал ей выспаться — «только не очень долго» — и уходить на станцию…

Но воспоминание скользнуло мимо этого и вернуло ощущение блаженного тепла и покоя, когда он прижал её к себе под бекешей и осторожно гладил её плечи, и спросил: «Ну, согрелась?»

Но почему же он так жестоко отослал её именно сегодня, когда так хочется быть со своими?

Она проснулась через несколько часов, разморённая слишком коротким сном. Тётя Саша принесла ей корзинку с яйцами и с сушёными грибами, нанизанными на нити, домотканое полотенце, старую кофту. Это значило, что Ольгу торопят, что она пойдёт сейчас за двенадцать километров на станцию продавать свой нехитрый товар и завязывать знакомства…

— Пойдём, Ириша, вместе? — предложила она беспечно. — Там сейчас барахолка большая. Может, купим чего…

К её удивлению, Ирина легко согласилась. Мать снарядила её в путь, и девушки вышли за село, на безлюдную лесную дорогу.

Оглядываясь на село, Ольга всё ждала, что увидит Гудимова выходящим из дома тёти Саши или другого, где, быть может, расположился партизанский штаб. Но, кроме часовых, никого не было видно. Может быть, Гудимова и нет здесь. Но тогда кто же послал тётю Сашу с корзинкой? Жаль, что тут вертелись Ирина и её мать, не удалось расспросить… Если бы он только вышел на крыльцо, улыбнулся, поглядел вслед… Неужели он сидит за одним из этих окон, занятый своими делами, и даже забыл, что она должна сейчас пройти, быть может, в последний раз?..

Они ещё не отошли и на километр от села, когда раздался прерывистый гул чужих моторов. Три тяжёлых самолёта летели низко над лесом. На чёрных хвостах, загнутых кверху, отчётливо выделялись желтые изломанные кресты.

Ольга видела даже головы в шлемах, торчавшие из кабин — лётчики осматривались, видимо, потеряв направление среди этих белых снегов и однообразных лесов. Но только что успела Ольга подумать об этом, как все три самолёта совершили одинаковый полуповорот в сторону села, нырнули вниз и затем взмыли вверх, роняя тёмные кувыркающиеся палочки… и тотчас заухали взрывы.

А самолёты возвращались к селу. Один из лётчиков заметил две человеческие фигуры на дороге и устремился к ним. Ирина вскрикнула и упала на снег. Ольга стояла, прижав к себе корзинку, и смотрела на приближающийся, зловеще гудящий самолёт. Несколько пуль со свистом ввинтились в снег рядом с нею. Тра-та-та-та-та — дошла до её слуха дробь пулемёта.

А самолёты уже снова развернулись над селом, и снова заухали тяжёлые взрывы. Над селом взметнулось бледное, розоватое на дневном свету пламя.

Девушки прямо по сугробам, набирая в валенки снегу, побежали под деревья. Оттуда, дрожа от страха и злобы, они увидели, как немецкие бомбардировщики в третий раз развернулись над селом и сбросили бомбы. Потом самолёты пронеслись совсем низко над домами, так что ненадолго девушки потеряли их из виду за деревьями. Но длинные пулемётные очереди всё объяснили им — немцы обстреляли жителей села, пытавшихся потушить пожар…

Потом всё стихло. Бомбардировщики улетели.

— Пойдём, — сказала Ольга, подталкивая обомлевшую от страха Ирину.

— Куда? — пробормотала Ирина. Губы её всё ещё тряслись.

— Куда шли, туда и пойдём.

— Может, домой?.. — жалобно сказала Ирина.

Ольге самой хотелось назад, в село — увидеть, что натворили немецкие бомбы, узнать, кто пострадал… Но теперь ей было ясно, что немцы уже открыли военные действия против партизанского района и Гудимову необходимо срочно разведать, не стягиваются ли сюда по железной дороге войска и что собираются предпринять немцы. «Спи. Только не очень долго спи…»

Ирина сделала несколько шагов к дороге, стараясь обходить сугробы, и вдруг вскрикнула:

— Мина!

На снегу, потревоженном снежной осыпью с деревьев, лежал небольшой тёмный пакет, перевязанный бечёвкой.

С наблюдательностью, развившейся у неё за месяцы партизанской жизни, Ольга осмотрела никем не примятый снежный наст и сразу приметила и снежную осыпь, и оголённые ветви, сквозь которые скользнул сверху пакет, и то, что пакет слегка врезался в снег, — значит, летел с большой высоты…

— Это же наши! Ночью! Уточка! — закричала она, смело хватая пакет и разрывая бечёвку.

Из обёрточной бумаги высвободилась пачка газет. Хорошо знакомых, привычного формата, со знакомой строгой печатью, с неброским коротким и выразительным названием в левом углу: «ПРАВДА»…

— От 7 ноября 1941 года, — шопотом прочитала Ирина.

Ольга торопливо развернула газетный лист, и с него, как будто прямо ей в глаза, ласково, внимательно и требовательно посмотрел Сталин. Ничего тревожного не было в этом взгляде, только сила, знание и суровая требовательность.

— А они брехали — в Америку улетел! — сказала Ирина. — На копейку им верить нельзя — немцам.

— Ой, Иринушка, ты только прочитай..

И Ольга сама начала читать вслух: «Доклад на торжественном заседании Московского Совета депутатов трудящихся с партийными и общественными организациями города Москвы 6 ноября 1941 года…» Понимаешь? Города Москвы!.. В Москве!.. Ничего они не взяли — ни Москвы, ни Ленинграда, вот видишь… И не возьмут!..

Обнявшись, плечо к плечу, придерживая перед собою раскрытую, газету, обе девушки стали читать доклад Сталина. Слово за словом, не торопясь, не забегая вперёд глазами, потому что каждое слово было весомо и очень важно для них в этом докладе.

Ольга первою дочитала до конца страницы и, поджидая, чтобы дочитала подруга, вернулась к уже прочитанным и поразившим её словам: «…продвигаясь в глубь нашей страны, немецкая армия отдаляется от своего немецкого тыла, вынуждена орудовать во враждебной среде, вынуждена создавать новый тыл в чужой стране, разрушаемый к тому же нашими партизанами, что в корне дезорганизует снабжение немецкой армии, заставляет её бояться своего тыла и убивает в ней веру в прочность своего положения…»

«Значит мы — действительно большая сила», — подумала Ольга и ярко представила себе, как по всей огромной территории, захваченной немцами, в лесах, в глухих селениях, в горах таятся вот такие же отряды партизан и такие же девушки, как она, пускают под откосы поезда и ходят разведчицами в расположение немецких гарнизонов, ничего не боясь… Она вспомнила, как в последнее время настороженно и неуверенно держались немцы, даже по селу ходили только группами, с автоматами. Вспомнила, как весело и дерзко отпраздновали советские люди свой праздник в ту самую ночь, когда в далёкой Москве перед депутатами трудящихся Сталин говорил о непрочности немецкого тыла… Знает ОН о нашем отряде? Если Коля Прохоров дошёл, наверное, знает… А быть может, он даже вызвал Колю Прохорова к себе, и, может быть, Коля рассказал ему о разведчице Оле Трубниковой — «глазах» отряда…