Рейтинговые книги
Читем онлайн Живым не верится, что живы... - Лазарь Лазарев

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 84 85 86 87 88 89 90 91 92 ... 99

И им мы во многом обязаны тем, что современные молодые люди плохо представляют себе повседневную фронтовую реальность. Сказываются годы со школьных лет внушавшейся им официозной мифологии. Им уже кажется, как писал один из самых крупных (может быть, самый крупный) поэтов фронтового поколения Борис Слуцкий в пронзительном стихотворении, что «это было так давно, что как будто не было и выдумано. Может быть, увидено в кино, может быть, в романе вычитано». Нынче иногда в шутку, иногда полусерьезно говорят (впрочем, что греха таить, и читать мне что-то в этом роде тоже приходилось): если бы не немцы, а мы потерпели бы поражение, то сегодня жили бы, как они, припеваючи, пили бы прекрасное пиво и закусывали великолепными сосисками. Нет, ничего этого нам — и не только народам Советского Союза, но и всем народам Европы, покоренным гитлеровцами, — не светило. Тем, кого не сожгли бы в лагерных печах, была уготована участь рабов — какие уж тут пиво да сосиски. Абсолютное большинство народа нашего — и те, кто сражался на фронте, и те, кто до изнеможения работал в тылу, — отдавали себе отчет в том, что хотят сделать с нами фашисты, какое будущее нас ждет в случае поражения. Именно поэтому мы все-таки выиграли так страшно начавшуюся для нас войну, выбрались из той ямы, в которой оказались благодаря Сталину и его сподвижникам. И вправе гордиться великой и тяжело давшейся нам победой. Хотя горько и обидно, что не удалось воспользоваться ее плодами, победу у нас отобрали, присвоили Сталин и его приспешники, лишив нас завоеванной свободы, заковав в тоталитарные цепи, не дав устроить на отбитой у захватчиков родной земле человеческую жизнь.

И, наверное, стоит в праздничные дни, изобилующие, что поделаешь, так принято, торжественно-парадными мероприятиями и фанфарной риторикой, как-то напоминать о фронтовой реальности — ран, крови, невыносимого блиндажного и окопного быта, каменной усталости от маршей, от рытья траншей, потому что именно из нее, этой неприглядной, «неромантизированной» реальности, и выросла Победа.

Процитирую один давний, написанный в апреле 1944 года, а напечатанный у нас через тридцать пять лет очерк Константина Симонова. Хочу сразу же подчеркнуть, что речь в нем идет о времени нашего успешного наступления, а не о той трагической поре, когда «драпать» приходилось нам, и мы оставляли врагу одну за другой области, республики — гитлеровцы оказались на расстоянии пушечного выстрела от Москвы, взяли в смертельное блокадное кольцо Ленинград, видели Волгу в Сталинграде, прорвались на Кавказ. И не о том повествует автор очерка, что происходит в бою, что переживает пехотинец, поднимаясь под пулеметным огнем в атаку, или наводчик «сорокапятки» на открытой позиции, когда на него прет танк.

Речь идет всего-навсего о фронтовой дороге во время весенней распутицы. В популярной песне военных лет этому вполне заурядному явлению солдатской жизни посвящены были почти элегические строки: «Дует теплый ветер. Развезло дороги, и на Южном фронте оттепель опять. Тает снег в Ростове, тает в Таганроге, — эти дни когда-нибудь мы будем вспоминать». В действительности же это выглядело так:

«Как бы ни приходилось мокнуть, дрогнуть и чертыхаться на дорогах нашему брату — военному корреспонденту, — писал Симонов, — все его жалобы на то, что ему чаще приходится тащить машину на себе, чем ехать на ней, в конце концов просто смешны перед лицом того, что делает сейчас самый обыкновенный рядовой пехотинец, один из миллионов, идущих по этим дорогам, иногда совершая переходы по сорок километров в сутки. На шее у него автомат, за спиной полная выкладка. Он несет на себе все, что требуется солдату в пути. Человек проходит там, где не проходит машина, и в дополнение к тому, что он и без того нес на себе, несет на себе и то, что должно ехать. Он идет в условиях, приближающихся к жизни пещерного человека, порой по нескольку суток забывая о том, что такое огонь. Шинель уже месяц не высыхает на нем до конца. И он постоянно чувствует на плечах ее сырость. Во время марша ему часами негде отдохнуть — кругом такая грязь, что в ней можно только тонуть по колено. Он иногда по суткам не видит горячей пищи, ибо вслед за ним не могут пройти не только машины, но и лошади с кухней. У него нет табака, потому что табак тоже где-то застрял. На него каждые сутки в конденсированном виде сваливается такое количество испытаний, которые другому человеку не выпадут за всю его жизнь».

Цена победы — это у многих из нас, доживших до ее шестидесятилетия, и сегодня не зажило, не зарубцевалось. Честно выяснить ее требует от нас прежде всего скорбная память о наших товарищах, о наших однополчанах, которые лежат в земле сырой, и у нас, куда ни глянешь, от бывших западных границ СССР до Москвы, Воронежа, Сталинграда, Новороссийска, и не только у нас, но и «в пяти соседних странах зарыты наши трупы», — писал Борис Слуцкий. И мы, чудом недобитые, разве мы можем забыть, что не разделили их участь лишь в силу счастливо сложившихся обстоятельств.

Война продолжалась четыре года. Сейчас, отмечая шестидесятилетие Победы, могут даже сказать: всего четыре года. Но кажется, что те четыре года вобрали в себя полжизни, если не больше, прожитого нами. И не кажется, так и есть. Мы вынесли с фронта непреходящую, неистребимую ненависть к войне, к кровопролитию, к фашизму, который заставил нас взяться за оружие. Укрепились в своих представлениях о свободе, гуманизме, человеческом достоинстве. И поэтому победа стала главным нашим жизненным достижением, звездным часом.

***

Когда-то, в середине шестидесятых, Виктор Некрасов говорил мне: «Все, хватит вспоминать о войне. Больше о ней писать не буду. Надо с ней кончать». Так говорят, когда хотят освободиться от того, что камнем лежит на душе, мешает жить. Но можно ли, как бы этого ни хотелось, освободиться от нелегкого груза военных воспоминаний, отбросить пережитое на фронте? Вот через много лет написанные Некрасовым строки в его последней очерковой книге «Из дальних странствий возвратясь…» Их пишет писатель, вытолкнутый в эмиграцию, лишенный советского гражданства, отрезанный от родины, от своего прошлого, в том числе военного, которым можно только гордиться. Это пишет писатель, чье имя вычеркивала цензура, чьи книги, в том числе и самая знаменитая «В окопах Сталинграда», были изъяты из библиотек. Некрасов рассказывает о своей поездке на Гавайи: «Я обнаружил все то, что красиво рисовалось мне, когда я по каким-то причинам задумывался о земном рае. Солнце, тепло, море, ласковый ветерок, пальмы немыслимой стройности, закаты, равных по красоте которым нет в мире, бронзовые красавцы туземцы и туземки. Ну и та самая беззаботность, которой, как не было в свое время в Киеве и Москве, не обрел я сейчас и в Париже». И в этом земном рае, в этом царстве беззаботности и безмятежной неги Некрасова вдруг (вдруг ли?!) настигают воспоминания о войне, горькая мысль о непомерной цене, которую мы заплатили за Победу? «Стоит ли так уж орать на весь мир о цене, которую мы заплатили за Победу? Первые месяцы, дни, даже часы войны показали, чего стоят все эти „Если завтра война“ и „Чужой земли не хотим, но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому“».

И с тяжким вздохом: «Надо ли вспоминать о войне? Попробуй не вспоминай».

Цена победы — это многих из нас, доживших до ее шестидесятилетия, жжет и сегодня. Целые поколения оказались вырубленными под корень (фронтовиков 1923–1925 годов рождения вернулось 3 процента). Убитым назвал это поколение Василь Быков. Печальные строки посвятил своим ровесникам еще один поэт-фронтовик — Давид Самойлов:

Они шумели буйным лесом,В них были вера и доверье.А их повыбило железом,И леса нет — одни деревья.

Вспоминая войну, с неунимающейся болью думаешь об этом. Знаем ли мы, сколько человек сложили свою голову в боях? Знаем ли мы, сколько испытали ужасы плена, сколько там в муках погибло и как уцелевших потом встретили дома? Знаем ли мы, сколько вернулись после ранений калеками, инвалидами?

Цена победы оказалась так велика, так ужасна, что многие десятилетия ее строжайшим образом от нас скрывали как самый важный государственный секрет. Теперь это, не испытывая стыда, признают даже те, кто был причастен к такого рода неблаговидным манипуляциям. В предисловии к выпущенному в 1992 году «статистическому исследованию» (так «научно» обозначен жанр книги, посвященной потерям Вооруженных Сил СССР, которая самим названием своим «Гриф секретности снят» должна была демонстративно подчеркнуть достоверность сообщавшихся в ней сведений и расчетов) говорится: «До недавнего времени (очень тянет спросить: какого?) статистические данные о военных потерях находились под грифом „Секретно“». Опять же хочется спросить: почему, что хотели скрыть? Видно, предвидя этот неизбежно возникающий вопрос, авторы, как это принято в такого рода явно сомнительных случаях, прикрываются неназванными «другими странами», которые почему-то должны были стать для них примером и оправданием: «Практика временного засекречивания этих сведений была принята во многих странах мира». Впрочем, робко добавляют: «Однако процесс снятия закрытости у нас „затянулся“». Опять же хотелось бы, чтобы командующий этими военными «статистиками» и «историками» генерал-полковник Г. Ф. Кривошеев объяснил, почему «затянулся», что и с какой целью не хотели «открывать».

1 ... 84 85 86 87 88 89 90 91 92 ... 99
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Живым не верится, что живы... - Лазарь Лазарев бесплатно.

Оставить комментарий