Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

— Я вообще неблагоразумный человек, Камлио.

Ее глаза расширились, и губы сложились в лукавую улыбку.

— Это верно. — Потом на лице у нее появилось задумчивое выражение. — Ты странный человек. — Она сделала недовольную гримаску. — Иногда мне кажется, что ты из знатных господ и только притворяешься бедным торговцем. — Она испытующе взглянула ему в лицо. — Глаза у тебя старше, чем весь твой облик.

— Не дождавшись ответа, она сменила тон. — Ты что-то не очень разговорчив! — Она кокетливо облизнула губы. — И совсем не забавен. Ну ладно. Позабавь меня. Я — чужая игрушка. Ради чего я должна стать твоей игрушкой и рисковать своим благополучием?

Когда Аракаси уже вдохнул воздух, собираясь отвечать, Камлио прижала к его губам палец с ноготком, украшенным золотыми блестками:

— Только не говори, что ты выкупишь мою свободу ради любви. Это будет банальностью.

Аракаси поцеловал кончики розовых пальцев, а потом ласково отвел ее руку. В выражении его лица был ясно виден оттенок оскорбленного достоинства.

— Это не будет банальностью. Это будет правдой.

Мара не ограничивала его в расходах, и вряд ли она поскупится, когда на кон поставлено так много: ведь речь идет о возможности проникнуть в тайное обиталище главаря убийц, всегда считавшееся недоступным.

Девушка, лежавшая в его объятиях, не сочла нужным скрыть недоверие. Для того чтобы просто перекупить у нынешнего владельца контракт сроком на семь лет, потребовалось бы выложить кругленькую сумму — примерно столько, сколько стоит приличный городской дом. Но чтобы освободить наложницу, покупатель был обязан возместить все расходы хозяину дома наслаждений, некогда оплатившему ее воспитание и обучение, а эти расходы составляли уже стоимость небольшого поместья. Ее контракты будут продаваться и перепродаваться, пока она не выдохнется настолько, что ни один мужчина не польстится на ее прелести.

— Ты не настолько богат, — презрительно бросила она. — А если даже у хозяина, на которого ты работаешь, денег джайги не клюют, то все равно я рискую жизнью, когда решаюсь побеседовать с тобой.

Аракаси наклонил голову и поцеловал ее в шею. Ее напряженность не заставила его крепче прижать ее к себе: он оставлял ей возможность в любой момент отстраниться, если бы она пожелала, и эту деликатность она не могла не оценить. По отношению к ней почти все мужчины вели себя так, словно у нее и быть не могло ни своих желаний, ни своих чувств. А этот был редким исключением. И руки его казались весьма умелыми. Она услышала нотку искренности в его голосе, когда он сказал:

— Но я работаю не на хозяина.

Его тон открыл ей то, что не было выражено словами. Ну что ж, если это не хозяин, а хозяйка… вряд ли ее заинтересует судьба дорогой куртизанки. Возможно, гость не кривил душой, когда предлагал свободу, вот только денег ему неоткуда было взять.

Руки Аракаси вернулись на утраченные позиции, и Камлио вздрогнула. Мало того, что он отличался от других, приходилось признать его одаренность. Она улеглась поудобнее, притулившись бочком к Мастеру.

В коридоре, отделенном от хозяйской спальни лишь тонкой стенной перегородкой, то и дело раздавались шаги слуг, проходящих мимо; но Аракаси словно не слышал этих звуков. Его прикосновения к золотистой коже красавицы пробуждали в ней невольный отклик, и она потянулась к нему. Ей редко доводилось испытывать наслаждение: ведь она была вещью, которую покупали и продавали ради того, чтобы ублажать других. Если бы стало известно, чем она тут занимается, ей грозили бы побои; но ее гостя ждала бесславная смерть в петле. Как видно, он обладал либо исключительной храбростью, либо беспечностью, граничащей с безумием. Она чувствовала ровное биение его сердца.

— Эта хозяйка… — томно проворковала Камлио. — Она так много значит для тебя?

— Как раз сейчас я о ней не думал, — заявил Аракаси, но убедительными были не слова, а нежность, с которой его губы встретились с ее губами, — нежность, которая была сродни поклонению. Поцелуй отогнал все сомнения, а немного погодя и все мысли.

Красновато-золотистое марево вспыхнувшей страсти затуманило взор куртизанки. С трудом переводя дух, покрытая легкой испариной любовного неистовства, Камлио наконец забыла об осторожности и, порывисто прильнув к худощавому смельчаку, почувствовала, как накатила на нее волна блаженства. Она смеялась и плакала и в какой-то момент между минутами игры и опустошенности шепотом поведала, где находится ее сестра, проданная в дальний город Онтосет.

Несмотря на таинственность, окружавшую ее посетителя, прекрасной Камлио и в голову не приходило, что он может оказаться просто непревзойденным актером-притворщиком. Однако, когда она, отдышавшись после бурного слияния тел, повернулась в его сторону, поневоле пришлось заподозрить неладное: окно было открыто, а он сам исчез, равно как и его одежда.

Изумленная и разгневанная, она уже открыла рот, чтобы позвать стражу: вот пусть его схватят, и наплевать ей на его искусные руки и лживые обещания. Но когда она уже набрала полную грудь воздуха, послышался звук отпираемой задвижки на входной перегородке.

Должно быть, Аракаси услышал тяжелую поступь ее престарелого хозяина, который раньше обычного закончил свое совещание с управляющим. Седой, сутулый, с трясущимися руками, он вошел в спальню, приволакивая ногу. Его бесцветные глаза моргнули при виде смятых и перекрученных покрывал; сухими холодными руками он погладил свою наложницу, все еще разгоряченную после любовной игры. Почувствовав влажность ее кожи, он встревожился:

— Дорогая моя, ты не больна?

— Дурные сны, — мрачно пояснила она. Однако она умела даже скверное настроение обращать себе на пользу. — Хотела просто подремать, а получила кошмары. Это, наверное, из-за жары.

Испытывая благодарное облегчение оттого, что ее ловкий черноволосый любовник сумел незаметно скрыться, Камлио вздохнула и обратила всевозможные ухищрения своего искусства на престарелого хозяина: угодить ему бывало порой весьма трудно.

По другую сторону окна, скрытый от взоров завесой из вьющихся растений и стеной неухоженных кустов акаси. Мастер внимательно прислушивался к звукам, доносившимся из спальни. Испытывая смешанное чувство облегчения и не свойственного ему гнева, он бесшумно облачился в свою одежду. Он солгал только в одном: мысли о Маре никогда не оставляли его. С того дня, когда он присягнул на верность Акоме, Мара стала основой всей его жизни.

Но эта девушка, в немалой степени испорченная, приученная не замечать презрения, окружающего шлюху из Круга Зыбкой Жизни, затронула его душу. Его чувство к ней было искренним, и это само по себе вызвало тревогу. Аракаси постарался отогнать воспоминания о длинных блестящих волосах Камлио и о ее прозрачных, как изумруд, зеленых глазах. До того как он сможет освободить ее, он должен выполнить порученное ему дело. Ибо сведения, которыми она его обогатила в наивном убеждении, что просто открыла один из семейных секретов, заключали в себе нечто более важное; возможное место пребывания гарема Обехана — вожака убийц. Тонкая нить связи с сестрой, которую Камлио сумела сохранить для обмена редкими и малозначительными сообщениями, таила в себе гораздо более грозную опасность, чем она предполагала.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});