Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов

— просит она, — про гномов.

Ада видит, с каким напряжением он пытается вспомнить хоть что-то, лишь бы вновь нарушить гнетущую тишину, и едва не прыскает при виде чуть порозовевшего от стараний лица. Осечься ее заставляет воспоминание о положении, в котором они оказались. Впереди фигура рыцаря все сильнее блекнет за стеной молочного тумана, своими сырыми пальцами забирающегося под одежду, на коже оставляющего следы из мурашек.

— Если девушку эльф поцелует, — меж тем вспоминает Коннор, — замуж ей уже не выйти. Все женихи, какие есть, перемрут как мухи.

— Всего-то от поцелуя?

Лишь слыша собственный голос Ада понимает, что же именно говорит, но уже не успевает сдержать слов. Дыхание перехватывает, а губы горят жарче, чем щеки, и она яро просит богов, чтобы каким-то чудом Блез не слышал ее слов.

— Всего-то? — переспрашивает Коннор, к облегчению Ады, не глядя на нее. — Удивительно еще, что по их мнению эльфы хоть дышат без убийственных последствий...

— Главное забыл.

Будто нарочно именно сейчас, сзади слышится хрипловатый от долгого молчания голос. Коннор поворачивается через плечо и, лишь следом за ним, Ада позволяет себе то же.

— Это что же?

— Если эльф попадет в гномье царство, — выбившаяся прядь волос падает прямиком ему на лицо, но Блез не заправляет ее обратно, позволяет немного прикрыть разбитую скулу, — то сами гномы побегут наперегонки занимать свои места в фамильных склепах. Это для них значит, что вот-вот свод обрушится им на головы.

— Так значит, — Коннор приподнимает бровь и оборачивается к нему всем корпусом, — эльфов у них там за столько лет так и не побывало?

— Разумеется. Раз уж великие царства целы, — Блез ухмыляется и тут же чуть морщится, потянув разбитый уголок губы. — Нет ведь у тебя поводов сомневаться в правдивости гномьих выдумок, рыжий?

Тот тихо прыскает:

— Если все как ты говоришь, я бы лучше послушал, как ты сам думаешь пробираться в Двинтилий, когда до него доберемся?

— Надеялся на своих ногах, но там уж поглядим, как с сиром отношения сложатся. Не захочется ли ему мне их переломать или еще что.

— Перед царской стражей тоже язвить начнешь, а она и не заметит, что ты сраный метис?

— Я квартерон, а не полукровка, — Блез запрокидывает голову набок и убирает волосы. Когда он заговаривает вновь, кадык на не сокрытом одеждой горле плавно движется под кожей. — Борода хоть и не растет, но, сам посмотри, уши круглые, — наемник вновь выпрямляется и встряхивает головой. — Эльфов в гномьих царствах тысячелетиями никто не видел. Хорошо если чистокровного признают, а смески на Материке только после Прибытия и появились.

— Твоя правда.

Коннор разворачивается обратно и тут же привстает в седле, сощурив глаза:

— Лодур бы побрал этот туман… Добрались!

К тому времени, как они въезжают в деревню, туман становится столь густым, что за ним едва выходит рассмотреть нестройные ряды домов. Вблизи они оказываются уже старыми, но еще вполне крепкими, у большинства из них предусмотрительные хозяева даже вывесили и зажгли масляные фонари. Словно рой светлячков среди этого молочного варева, они обрамляют дорогу, заботливо указывают путь вперед, к пограничным докам. Никого из местных не видно поблизости, а ставни уже плотно затворены. На какое-то мгновение даже кажется, что место это полностью вымерло, а воздух здесь наполнен вовсе не водяным паром от реки, а сотнями бесплотных душ, покинувших свои тела и устроивших пляски на пустынных улицах. В холодном дуновении ветра чудится чье-то мертвое дыхание, а в пробежавших по спине мурашках — легкое прикосновение призрачной руки.

К облегчению Ады, когда ей становится особенно не по себе, со стороны реки доносятся перекрикивания нескольких голосов, а сквозь туманную вуаль проступают очертания стоящего на якоре судна.

Коннор и Блез не рискуют сунуться под нос к солдатам и останавливаются чуть поодаль, укрывшись от берега старым амбаром, Ада же, не долго думая, спрыгивает со спины коня и, бросив поводья кому-то из них, спешит вслед уже спешившемуся Ричарду.

— Сир!

Он вздрагивает от неожиданности и замирает, давая ей время поравняться с собой.

— Могу я пойти с вами? — Ада в который раз едва сдерживает желание присесть в реверансе и подать руку для поцелуя. Ну а следом — хлопнуть себя по лбу.

Глаза у него растерянные и грустные. До той минуты Ада ожидала увидеть в них многое, злость или раздражение — в первую очередь, но, когда рыцарь действительно поворачивается к ней, оказавшись на расстоянии вытянутой руки, мысли замирают в растерянности. Из его глаз почти исчезает былой отлив безоблачного неба, морозного утра и изящной аквамариновой подвески, когда-то преподнесенной отцом на день рождения. Вместо него, среди этого густого тумана, под пасмурным делорианским небом, в них — отражение серых туч, обремененных тяжестью не пролитого дождя.

— Коннор просил? — Ричард отворачивается, и Ада заминается, осознав неудобную пристальность своего взгляда.

— Совсем нет, — выпаливает она и идет следом, когда он продолжает свой путь среди обернутых туманом домов. — Просто вчера все так скверно закончилось…

Он молчит и приходится продолжать самой:

— Хотела узнать, все ли в порядке.

Дома сменяются деревьями, а впереди все явнее виднеется судно и движущиеся фигуры — обычные, людские, и другие, мельче и коренастее, но даже они почти не отвлекают ее. Ада смотрит на рыцаря краем глаза, пытается не слишком смущать вниманием, и видит, как хмурятся его брови, а само лицо становится серьезнее. И все же, даже так с него окончательно не исчезает обычное выражение: немного детское, по-своему очаровательно невинное. Его пальцы невольно теребят свисающий конец ремня, словно он тщательно обдумывает что-то важное, но все никак не решается сказать.

— Могу я спросить? — наконец выдавливает рыцарь и замирает посреди дороги.

— Конечно.

Ада видит, как тяжело он сглатывает, как в нерешительности и смущении трет затылок рукой, но не торопит.

— Как по-ваш… То есть… — Ричард все же поднимает на нее глаза, грустные и потерянные, и сердце в груди невольно сжимается. — По-твоему, я плохой человек?

— Нет, — она в растерянности смаргивает, никак не ожидав подобного вопроса. — Нет, конечно. С чего мне считать иначе?

— Потому что вчера тебе пришлось защищать его… — голос рыцаря едва заметно меняется, — от меня.

Он вновь заминается, кусает себя за нижнюю губу и переминается с ноги на ногу, но все же продолжает через силу:

— Я хочу поступать хорошо и верно, но это сложно и не всегда понятно… Вчера я был отвратителен, даже себе, а когда ты ушла с ним, я подумал, что… и