Запах медовых трав - Буй Хиен

дома.

Друзья советовали мне подождать — не сегодня-завтра все парни из села уйдут в армию, тогда и моей матери, может, наконец стыдно станет. Я пока смирился и вступил в народное ополчение. Теперь каждый день с винтовкой на плече я шел на стрельбище, а ночью ходил в карауле по берегу моря. Только вот девушки в нашем отряде хоть и в шутку как будто, но все же продолжали звать меня «бракованным». И Шиу тоже. Вот почему, услышав от нее: «Вот еще, больно надо», я подумал, что это наверняка означает: «Трус ты, боишься на фронт идти, кому ты такой нужен…»

Шиу скрылась из виду, и я побрел домой. Дома я даже есть не стал, сразу лег и провалялся так всю ночь и весь следующий день. Я даже похудел от огорчения. Мать, заметив это, встревожилась, засуетилась, бросилась было за лекарствами.

— Никаких лекарств, — завопил я. — Если я останусь дома, учти, так и помру! Пусти в армию!

Мать ни слова в ответ. Но, видно, проняла ее все-таки жалость, потому что она молчала-молчала, а потом вдруг и говорит:

— Да разве я тебя держу? Но ведь я из-за тебя же… Мы же не как-нибудь, мы в бога верим…

До этого я лежал неподвижно, с закрытыми глазами, а тут прямо подскочил:

— Ах, из-за меня, значит? Да ты посмотри, сколько народу пошло бить врага, а я как самый последний трус…

— Но ведь говорится же: «Возлюби ближнего…», — мать печально сгорбилась.

— Вот оно что! — во все горло заорал я, не в силах больше сдерживаться. — Так ведь это людей называют «ближними», а это разве люди, это же самые настоящие дьяволы! Убивают стариков, уродуют младенцев, когда те еще и родиться-то не успели, жгут и отравляют все, что кормит человека, — посевы, леса! Это ближних нужно спасать от них!

Не раз и не два мы с ней так ссорились, у меня уже просто не было больше сил ругаться.

Обстановка в нашем приморском районе с каждым днем накалялась. Корабли Седьмого флота, что ни день, маячили в открытом море, рыскали, как пираты, а по ночам над морем висели их ракеты-фонари, светились зеленоватым, прямо-таки дьявольским светом. А то с юго-востока появлялись самолеты — по пять, по семь сразу, — и через десять минут бомбы и снаряды уже рвались в верхнем селе. Отбомбившись, они с таким же адским шумом улетали, но частенько оставляли подбитых.

Они все подряд бомбили: больницы, школы, дома, ничем не брезговали — два буйвола дрались у реки, они обстреляли их ракетами, а то раз ночью на берегу огромная стая уток, больше тысячи, испугавшись света ракеты-фонаря, побежала к камышам, так даже на уток сбросили бомбу, всех сожгли.

Мы, ополченцы, получили приказ стрелять по самолетам. По всему песчаному берегу вдоль, дамбы шла траншея, наши стрелки сидели там днем и ночью. Командир местного отряда — человек уже в возрасте — то и дело бегал от одной группы к другой, все проверял. Наши девушки, хохоча, подзывали его наперебой:

— Дядя, а дядя! Самолеты-то высоко летают и быстро, а вы нам дали эти старые палки, которые давно выбросить пора, и мы должны стрелять!

— Ничего, ничего, — каждый раз невозмутимо отвечал он. — Делайте все по инструкции, и будет порядок!

Нам приходилось непрерывно тренироваться. Мы учились стрелять и по ближним и по дальним целям. На кораблях в море тоже все время шли стрельбы. А вот пилоты у них, наверное, были совсем зеленые, уж больно лихо их самолеты выставляли на солнце белое брюхо, испещренное синими звездочками, просто зло брало. Наверное, там, на Юге, когда партизаны атаковали вражьи гнезда и выводили из строя десятки самолетов и сотни пилотов, не оставалось ничего другого, как набирать вот таких молодых и оголтелых.

И вот однажды, в погожий ясный день, когда мы тренировались в стрельбе под деревьями филао, появились самолеты и нацелились прямо на то место, где мы расположились. Делая круги над нами, они снижались, поднимались, потом снова шли в бреющем полете в каких-нибудь нескольких сотнях метров от земли. Вот так и вышло, что наши тренировки кончились и перед нами оказалась живая, настоящая цель. Больше сотни учебных винтовок поднялось вверх. К «фантому» пули так и клеились, мы хорошо одного тогда изрешетили, и он стал падать, крутясь совсем как рыба, запутавшаяся в сетях. Потом раздался взрыв, и вся эта махина из металла вспыхнула, как смоляной факел, и рухнула в море. Раздался всплеск, и у Черепашьей банки поднялся огромный столб воды и черного дыма. А потом к берегу прибило маслянистую пленку и долго еще несло гарью так, что задохнуться можно было.

После этого случая самолеты больше не рисковали опускаться так низко, что ветром ломало ветви деревьев филао на берегу. Но мы знали, что они не оставят нас в покое, и вдоль всех дорог под густыми деревьями стали рыть траншеи, копали глубоко, так, чтобы человеку можно было стоять в полный рост, да еще у каждого дома выкопали убежища. Несколько дней подряд работали без отдыха, не щадя сил. Только к вечеру, когда живот уже совсем подводило от голода, я забегал домой поесть, и каждый раз меня встречали испуганные, полные страха глаза матери.

— Зачем делать убежища и траншеи, сынок? Ведь и без того есть где спрятаться от самолетов. В храме-то лучше всего. Разве ж они не видят? Над храмом крест известкой побелен, ведь его с самолета видно?..

Ну никакого с ней сладу не было! Она все еще думала, что враги, раз они тоже верующие, на божий храм не посягнут! Всякий раз, как начинала выть сирена, многие бабки, таща за собой внучат, бежали прятаться под колокольней, и никто не мог им ничего втолковать. Мы боялись за них и сердились — ведь это не шутки, и к тому же дети с ними.

Ну а самолеты однажды и в самом деле обстреляли костел. Две «мухобойки» выскочили из-за облаков, тут же свесили свои носы вниз, прямо на колокольню, да и выпустили по ней струи красного огня. Колокольня окуталась густым дымом и рухнула, красные и белые черепицы полетели в разные стороны, точно бабочки. А «мухобойки», сбросив бомбы, тут же взмыли вверх, спасаясь от наших винтовок. Мы мигом выскочили из траншей и кинулись тушить пожар. К счастью, никто не пострадал: все сидели в убежищах, а старухи, которые всегда прятались под колокольней, как раз были на рынке, но огонь мгновенно перебросился на соломенные крыши соседних домов, и теперь горело сразу в